Хелевар попал

Тема в разделе 'Ричард Длинные Руки', создана пользователем Архив, 19 ноя 2011.

Статус темы:
Закрыта.
  1. Архив Administrator

    Хелевар » 12 мар 2010, 13:43
    Хелевар внезапно почувствовал странное покалывание по всему телу. Кожи словно касались незримые иголки, холодные, ледяные. Задрав голову вверх, он увидел призрачный силуэт волшебника посреди неба.
    Ярость охватила его, бросая в тот черный омут, откуда уже невозможно вернуться. Он ненавидел этого человека всем своим естеством, настолько, что кровавая пелена вставала перед глазами при одной только мысли о его облике, пронизанном властью, уверенностью, чертовой аурой силы. Он ненавидел и не мог представить себе иной жизни.
    Ведь единственным, что поддерживало его существование, был гнев.
    - Убейте их всех.
    Староста пожал плечами и коротко прокричал приказ. Протянул ему меч и панцирь.
    - Оставь себе. И соберите все оружие, которое сможете унести.
    Наблюдая за падающими в грязь телами, брызжущими кровью из перерезанных глоток, он чувствовал хищную радость. Смотри, чародей! Так будет с каждым, кто служит тебе. Хелевар вновь взглянул на небо, но колдун ушел, оставив его наедине с той тьмой, которая поселилась в его сердце.
    ...Черный алтарь мести сверкал вязкой, темной кровью, наполняющей полукруглую чашу. Нож в руке того, кто когда-то был человеком, выскользнул из рук и с пронзительным звоном упал на холодный, каменный пол. С последним ударом сердца гасла искра умирающей души. Жалкие крохи человечности исчезали, оборванные недрогнувшей рукой. Колаборн молча торжествовал, излучая волны неудержимой радости.
    ...Громко, торжественно, читали молитву священники в неприметной церквушке на дороге. И икона плакала кровавыми слезами, оставляя красные дорожки на цветном стекле.
  2. Архив Administrator

    Хелевар » 13 мар 2010, 12:49
    Хелевар вздрогнул, когда голос Грама проник в его мысли, обрывая затянувшийся кошмар. Образы все еще мелькали у него перед глазами, стоило только опустить веки. Темная, захватывающая круговерть кинжально-острых мыслей, чувств, ощущений, безумно-ярких, неотличимых от реальности.
    … Комната, освещаемая лишь несколькими факелами. Нож в руке, пронзающий собственное сердце. Мгновение осознания — ты мертв, живой труп, с небьющимся сердцем. И тьма, вливающаяся в твое тело, заставляющая подняться с мокрого, скользкого пола. В голове краткий сумбур из бывших, человеческих воспоминаний. Потом все исчезает, оставляя лишь бездонную, сосущую пустоту внутри. Ты поднимаешься, отмеченный печатью перерождения, всего лишь механизм в руках опытного кукловода. Никчемный зомби, временное пристанище для того, кто ищет настоящего носителя.
    Взявшему в руки проклятое оружие нет пути назад — даже после смерти.
    … Трон из роскошного красного дерева, обитый золотом, и сам он в прекрасной одежде, расшитой блестящими, золотыми полосами. Его глаза неподвижно смотрят вперед, на людей, склоняющихся в поклоне. Они не ждут от него позволения встать, но двигаются сами, следуя давно установленному ритуалу. Хрипит и бьется в агонии старик со вспоротым животом, и человек в маске просительно поднимает к нему руки, моля о дожде.
    Они не удивляются его молчанию, его пассивности, его нежизни. Они просто поклоняются ему, как поклонялись бы каждому, кто перестал быть человеком.
    Ненависть багрово-черным костром бушует в нем, привычная, вечная. Он ненавидел людей, склоняющихся перед ним в поклонах, людей, что превратили его в этот труп, мешок, набитый осколками костей, органами, перемешанными в кровавую кашу. Он не мог пошевелиться, не мог даже моргнуть, ибо у него не было век. Он мог только ненавидеть, и гнев поддерживал в нем эту затянувшуюся иллюзию существования.
    «Скоро все закончится», - шепчет какой-то голос, и его зрачки тревожно расширяются. Люди замечают это, падая на колени, трясясь от страха, боясь спровоцировать божественное наказание. Но идет время, и все по-прежнему остается неизменным. Жреческая служба продолжается, тоскливое пение пронзает воздух, знаменуя жертву человека, отдавшего свою жизнь во имя их Бога.

    - Повозка движется по восточной дороге. Там человек двадцать, не меньше. Господин?
    Хелевар моргает, прогоняя остатки кошмара. Он больше не спал, не испытывал потребности, но осколки сновидений пронзали его сознание наяву. Может быть, мозг просто отплачивал ему за невозможность отключиться от проблем этого мира, посылая наполненные бредом видения.
    Впрочем, это было бредом не больше, чем вся его теперешняя жизнь.
    - Так собери людей. Нам нужен этот груз.
    - Да, господин, - произносит Грам с поклоном, думая про себя:
    «Чтоб ты сдох, ублюдок. Боже, защити нас от демонов и священников! Особенно от священников, прости Господи мою грешную душу».
    Бывший староста развернулся и вышел из палатки, которую занимал вождь их шайки. Даже войска, если сборище отъявленных головорезов подходило под это определение. Люди узнавали его, кивали, скалились приветственно. Совсем не так как раньше. Господи, чего бы он только не отдал, чтобы вернуть те славные денечки!
    Будь проклята эта Журавлевка и его желание отомстить за убитых товарищей. Прости, Степан, но если бы ты был жив, то согласился бы со мной. Что толку в смерти подонков, если теперь подобная же участь постигла его семью и детей?
    ...После того, как они разделались с журавлевцами, этот красноглазый демон велел собрать все оружие и топать восвояси. Грам надеялся, что теперь то они заживут припеваючи при таком хозяине, который не требовал ни налогов, ни даже права первой брачной ночи. Староста в тайне радовался этой причуде своего господина, хотя жена еще долгое время не находила себе места от осознания того, что ее дочь, первая красавица деревни, совершенно не привлекла внимания хозяина. Что поделать — не интересовали его женщины. Совсем, ни капли.
    Но были еще и те черты характера господина, от которых староста еще долгое время исходил холодным потом. Например, он исчезал на закате, возвращаясь залитым кровью с головы до ног, с частичками кожи под ногтями, с бездонной тьмой в глазах и звериной злобой во взгляде. Грам не сомневался — скажи он ему чего лишнего в таком состоянии, и мгновенно окажется в этих когтях, изорванным на куски.
    «Господи, защити нас от демонов», - молился он тогда, ставя свечку в ветхой церквушке, где уже много лет не было священника.
    А днем он носил черную повязку. Грам недоумевал, зачем ему эта жалкая тряпка, оторванная от крестьянского плаща? Сунулся предложить было что получше, но в ответ наткнулся лишь на нечленораздельное рычание и поспешил ретироваться.
    От кого он хотел скрыть свои кроваво-красные глаза, этот проклятый демон?
    Но недолго продолжалось его бескорыстное отношение. В очередной раз, вернувшись на рассвете, господин едва дополз до охранной вышки, оставляя за собой след черной, просто невозможно черной крови. Такой просто не могло быть у человека.
    Грам подсуетился, велел вызвать лекаря, вместе кое-как наложили лечебный компресс. Лекарь сначала долго крестился, все порывался сделать кровопускание, но староста беззлобно шмякал его по башке каждый раз, когда докторишке приходила в голову такая идея. Какое кровопускание, придурок? Он итак весь кровью истек.
    Ночь прошла в томительном ожидании. Крестьяне шастали возле дома господина, поглядывая на старосту, безмолвно спрашивая: «Ну, помер уже или нет?». Каждый знал, что с такими ранами долго не живут...
    На утро он вышел на улицу, живой и здоровый. Разве только, чуть более осторожным стал. Да тьма в глазах заметнее стала, явнее. И тут выяснилось, куда он все это время шлялся. И для чего ему воины понадобились.
    Ну да, для войны с Черным, как же иначе? Абсурд да и только, но староста и вякать боялся лишний раз. Все помнили, как он в клочки разорвал ту четверку воинов, что защищали Журавлевку.
    А потом не до вяканья стало. Пришли люди хозяина замка, вместе со священниками в черных балахонах. Слуг Дьявола пришли изгонять. И деревню сжечь заодно.
    Вот только деревня не согласна была с таким решением, но ничего сделать против численного преимущества они не могли. Даже чертов демон, втянувший их во все это, не смог склонить чашу весов на их сторону. Они ему ни царапинки не нанесли, вот только деревня уже полыхала. И демон, вместе с уцелевшими крестьянами в лес отступили, затерялись.
    Десять человек их тогда было. Теперь — тридцать. Удачливым ублюдком господин оказался, ничего не скажешь. Быстро шайку сколотил, и каким-то образом скрываться всегда от погони умудрялся, даже маги Черного обнаружить не могли.
    Грам бросил взгляд на палатку, откуда уже выходил хозяин. Любит он разведку проводить лично, кровопийца проклятый. Ушел бы, да кровь не дает, кровь, вопиющая о мести. Да и дома теперь не было, куда идти то.
    Только с красноглазым демоном, будь он неладен.

    Хелевар мчался, легко касаясь земли руками, тихо и не слышно передвигаясь по наполненному звуками лесу. Птицы разлетались, не желая встречаться с хищником в человеческом обличье, от которого за милю несло тем запахом, неосязаемым физически, запахом убийцы, охотника, нечисти.
    Три жизни — мечтательного юноши, никогда не расстающегося с книгой, оруженосца у храброго рыцаря и демона, пожирающего человеческую плоть. Три разных, но в то же время единых жизни, смешавшихся в его сознании.
    Он зарычал, выпуская из себя накопившуюся ярость. Как бы он хотел и вовсе избавиться от этих пережитков прошлого, но память упорно хранила воспоминания. Когда-то у него были отец и мать, и дядя Тод, позволяющий племяннику зачитываться в библиотеке. И у него были друзья, делящие с ним трудности похода, всегда готовые поддержать в трудную минуту.
    Сейчас у него не было ничего, кроме полыхающего костра злобы внутри. С безумным воем, он исторг из себя последние остатки накативших чувств. Небо окрасилось багровым заревом заката. Голод захлестывал его, не оставляя времени для раздумий. В такие моменты всегда все делалось просто и понятно — существование, не омраченное лишним ворохом мыслей и переживаний.
    Сквозь тьму, сковавшую его сердце, пробилось нечто. Тьма, окружавшая его невидимым покровом, давала защиту, оберегала. Так говорил плененный маг, пока он не вырвал ему язык.
    Именно поэтому враг не мог его обнаружить. Хелевар злобно оскалился. Он всегда будет опережать колдуна на шаг, кусая за пятки его поспешно принятых решений. А затем придавит к земле и перегрызет глотку, дайте только время.
    «Не суйся больше, шавка. Я даровал тебе свободу. Не испытывай моего терпения», - произнес зловещий шепот у него в сознании. В ответ, юноша послал волну ненависти, кровавого тумана, застлавшего глаза. Ничего, он доберется до колдунишки, рано или поздно.
    … А с повозкой уже без них разобрались. Охрана валялась неподвижными трупами на холодной земле. Схватка была краткой и жестокой. Видать, не люди хозяина замка это были, ошибся Грам. Юноша разочарованно выдохнул. Жаль. Но кровь везде одна и та же, сгодится любая.
    Внезапно, его словно молнией ударило. Хелевар едва не подпрыгнул, не сдержав радости от узнавания. Рядом с мертвыми телами стояла та самая брюнетка, чертова чародейка, подстилка своего хозяина.
    Словно бы что-то почувствовав, она повернулась в его сторону. Глаза колдуньи округлились, когда она встретилась взглядом с кроваво-красными глазами.
    - Ты?!
  3. Архив Administrator

    Хелевар » 24 мар 2010, 14:54
    Проклятая вода пограничного мира хлюпает у него в ботинках. Кровь, сочащаяся из пор умирающей земли. Ему кажется – они лижут ее своими синими, распухшими языками, эти холодные трупы. Проклятые, пытающиеся вернуть уже ушедшее.
    Шаг вперед, еще шаг. Чародейка держится надменно, высоко задрав подбородок, сложив пухлые губы в презрительную гримасу. Жалко так смотрит, потерянно. Пытается сохранить достоинство, принцесса.
    - Стой!
    В ее руках жезл, с набалдашником в виде головы сокола. За спиной тень, клубящееся облако тьмы, тянущее к нему скрюченные, костлявые пальцы.
    Адская пасть раскрыла свою глотку. Но не проглотит - подавится.
    Он бросается вперед.

    - Пожалуйста.
    Тихий, жалкий шепот. Куски плоти, кровавые ошметки, летящие в стороны. Рот, полный горячей крови.
    - Пожалуйста.
    Она еще жива. Плачет, соленая вода, соленые брызги жизни. Ее руки дрожат, разорванное в клочья тело трясется, шевелится. Сладкий, приторный запах забивает ноздри, не дает дышать.
    Он останавливается, молча взирая на слугу своего врага. Цветов почти нет, все вокруг черно-белое, как обгоревшая бумага. Черное пламя ненависти, черный цвет крови. И белые, блестящие слезы.
    - Хватит. Пожалуйста, - умоляет.
    Он видит танцующие огни жизни, угасающие, опадающие. Мертвая уже, почти. За жизнь из последних сил цепляется.
    - Вы сделали меня таким. Ты и твой хозяин.
    Ее шепот почти не слышен, тихий, прерывистый. Он наклоняется вниз, чтобы лучше слышать.
    - Я могу… избавить… уничтожить его. Кинжал… лишить сил.
    Яркая вспышка мелькает перед глазами. Безумный калейдоскоп лиц: друзей, отца и матери. Как сквозь вату, он слышит громкий, задорный смех:
    - Идем со мной, Хелевар! Пошли поиграем!
    Последовательность событий нарушается, с громким треском цепь времени разрывается, распадается на отдельные звенья.

    Жаркая, знойная пустыня. Он поднимает руку, защищая глаза от яркого, солнечного света. Впереди – каменная пирамида, гробница. Великие Склепы.
    Юноша треплет Лервиллу по голове, шепчет в ухо:
    - Добрались, подруга. Добрались…

    Это происходит не сейчас.

    Таверна «У семи дорог», и трое спутников сидящих за широким, деревянным столом. Сигурд смеется, травя очередную байку, отец Темпе хмурится, машинально пережевывая пищу, даже не смотрит в тарелку. Думает о чем-то своем, высоком. Леди Кейла ест аккуратно, изысканно, демонстрирует манеры.
    Хелевар сидит, положив голову на руки и смотрит в окно. Белые облака медленно проплывают по небу, уносясь за горизонт.

    И это не сейчас.

    Длинные, стальные стрелы с зазубренными наконечниками пронзают его тело. Черные потоки крови вырываются фонтаном мельчайших брызг, раны пульсируют в такт биению сердца.
    А это – сейчас.
    Они все стоят здесь рядом, те, кого он убил. И мать, в своем любимом платье, в котором он видел ее в последний раз. На похоронах это было, давно уже.
    Его выворачивает. Мерзкая, кислая рвота, и в ней кровь и куски мяса.
    - Мама…, - протягивает руку.
    Она отворачивается. Уходит, ступая по сверкающей золотом лестнице, наверх, на небеса. Он смотрит ей вслед, понимая – не туда.
    Ему – не туда.
    Черная тень сжимает его ладонь. Холодные пальцы, вместо глаз – два темных провала. Кто когда-нибудь заглядывал смерти под капюшон?
    Он заглянул.
    «Пора», - тихо шепчет ему голос, бездушный, как могильные камни. Как черви, пожирающие твое тело.
    Он смотрит вниз, и видит руки, тысячи мертвых рук, тянущихся к нему оттуда. Река с грязными, мутными водами, несущая свои ледяные потоки во тьму. Черный берег с мертвыми, неподвижно смотрящими на него людьми. У каждого из них по волоску, которые те воины срезали. Залог на будущее.
    Звуки того, другого мира, пробиваются тускло, почти неразличимо. Он слышит:
    - Она еще жива! Быстрее, лекарь, лекарь!
    - Какой лекарь, тут священник нужен…
    Низкий, грозный рык прерывает их:
    - Отойдите.
    Его враг пожаловал. На смерть любимой пришел посмотреть.
    - Носилки, быстро!
    Звуки шагов приближаются, кто-то говорит:
    - А с этим что делать?
    - Оставь падаль падальщикам. Пускай его собратья сожрут.
    Его рука дрожит в этих холодных пальцах. Темные ступени уводят вниз, и Смерть тянет его за собой. Громкий крик:
    «Наш, наш! Идет, он наш, идет!»
    - Слабак.
    Он поднимает голову. Его двойник, с кроваво-красными глазами, ухмыляется презрительно, указывает на него пальцем.
    - Ты слаб и ничтожен. Я дал тебе цель, я подарил тебе жизнь. А теперь ты хочешь просто сдаться? У тебя есть дело, помнишь?
    Да, кинжал всегда будет с ним. Даже сейчас, он чувствует его сталь, горячую, огненную. Черная тень останавливается, смотрит на него молча.
    - Это твой выбор, придурок. Сдаваться всегда проще, кто спорит? Давай, падай в эту реку, стань одним из этой безликой, мертвой массы. Иди, если тебе так хочется.
    Лицо его врага, самодовольное, холеное, вновь всплывает перед глазами. Мертвые руки удаляются, голоса кричат громко, пронзительно:
    «Нет, ты не можешь! Ты наш, наш!»
    - Вставай, поднимайся. Мы еще покажем им всем, а?
    Тень разжимает пальцы и уходит, спускаясь вниз. Лестница пропадает, и с каждой ступенькой он вновь чувствует свое тело. Сгибаются руки, медленно, он подтягивается, миллиметр за миллиметром.
    Еще чуть-чуть…
    - Эй, ты! Стой!
    Падает, катится вниз по склону. Встает на четвереньки, ползет быстро, переходит на бег. Шум погони слышен позади.
    Но он знает, что сбежит, снова.
    Как и всегда.
  4. Архив Administrator

    Позём » 31 мар 2010, 17:26
    Хребет пружиной сгибался-разгибался, ноги бросали тело вперёд и загрубевшие ладони с каждым прыжком били в землю. Миля за милей оставались за спиной и это было хорошо. Но в голове зудел неприятный голос, который хотелось вытряхнуть из ушей, но никак не удавалось.

    ...кому ты мстишь? За что? Какое тебе дело до этого тёмного... который любил по своему эту колдунью? Который защищал своих крестьян... Ты обижен что тебя посадили в клетку с крысами за то что ворвался в его замок? Так что же ты ждал, что он встретит тебя с хлебом-солью? Может быть ты мстишь за тех кого он замучал? А кто ты такой, чтобы знать за что он их так... может быть такой показной свирепостью он больше сохранил жизней, нежели бы добром и лаской вызвал бы бунты, которые пришлось бы заливать кровью... Вспомни крестьян, которые так охотно пошли вырезать соседей! Вспомни, наконец, жителей деревни у таверны, что едва не разнесли её по брёвнышку... Может быть с ними просто нельзя иначе? Как можешь ты судить его? Ты, который не взял на себя ответственность сеньора... Куда ты сейчас бежишь, несчастный волкодлак? Хелевар? Этот тёмный не стал унижаться до того чтобы добить тебя... не считает тебя человеком. Ты человек ещё, Хелевар?

    Хелевар рыкнул и отчаянно тряхнул головой. Но лучше от этого не стало - сознание вспорол резкий жёсткий голос:
    - Ты не человек, ты лезвие бритвы, остриё клинка. Ты будешь пить столько крови сколько захочешь, а захочешь много. Разной... ты будешь плавать в крови, пожирая её силу. Отворять кровь это твоя суть и смысл жизни. Ты веками валялся в пустыне и раз в тысячу лет на тебя наступало копыто верблюда и ты мог лишь скрипеть от невозможности впиться в его плоть. Ты едва сдержал восторг когда на тебя легла ладонь человека. Ты дал ему силу и огонь, он дал тебе подвижность и жизнь... вы одно целое. Иди и убей всех исполняя свою суть, иди и выпей кровь всех, потому что это твоё право... право сильного...

    Но и этот голос хотелось выбросить, зарыть, ускользнуть и не получалось.
  5. Архив Administrator

    Хелевар » 04 апр 2010, 07:09
    История возникновения Альянса Повстанцев, или «все было так!» ©

    Он ползет, подтягивается, вцепившись когтями в землю. Вдохнуть, вдохнуть, он уговаривает себя протолкнуть воздух в эти горящие огнем легкие. Земля – мокрая, влажная, пропитавшаяся чем-то.
    Так уже было раньше, когда он в деревне жил. Раскаленный шар закатного солнца над головой висел, красный. Как звезда умирающая. И холодно было сильно.
    Он поднимает голову вверх. Солнца нет, за облаками скрыто, темно-багровыми. Опять дождь будет, он всегда теперь идет, сопровождает его в этом крестовом походе.
    Облака сгущаются.

    Кровавые слезы, капли, мокрые, падающие на землю. Кровь на руках – засохшая, кровь на одежде – ледяная, липнущая к телу.
    Кровь вообще быстро сохнет. Кто бы знал почему.
    Он открывает глаза и пытается пошевелиться. Что-то мешает. Что-то удерживает. Что-то сковывает.
    Поворачивает голову. В темноте не видно, плохо видно, но что-то блестит. Что-то сковывает. Цепи.
    Над головой соломенная крыша, протекающая. Капли равнодушно барабанят по деревянному полу.
    Да, хреново тут в дождь.

    Дом, маленькая комнатушка, всего на несколько шагов. Он сидит, свесив голову на грудь и смотрит на толстую дверь, с металлическими засовами. Слышал как их дергали туда-сюда, те, снаружи.
    Кинжал его на полу валятся, так тихо и незаметно. Неспроста валяется. Он втягивает носом воздух и чувствует горький, горячий запах пепла.
    Значит, один уже расстался с жизнью, хорошо. Остальные тоже умрут, дайте только силы восстановить.
    Он съеживается на холодном, осклизшем полу. От боли темнеет в глазах. Он закрывает глаза и позволяет темноте сомкнуться над головой.

    У него уже давно не было снов. С тех пор, как тот Хелевар умер, утонул в горячих песках пустыни.
    Да и что могло снится ему, теперь? Только кровь и смерть. Тьма. Безысходность. Безнадега.
    Вот, какие бы сны он видел. И слава Богу, что их нет.
    Но это не сон, не обычный. Опять одна из тех галлюцинаций, приходящих всегда ярко, неожиданно. Больные видения, сигналы, посылаемые мозгом уставшему организму.
    Плевать.

    Небо, ярко-голубое. Он смотрит на белые облака, но не видит солнца. Он никогда его не видит. Голову не может повернуть.
    Сколько уже лет прошло с тех пор? Год, два, десять? Он не знает, - бесконечность, чернильная чернота злобы, полыхающий костер ненависти. Вот что он знает, вот что чувствует.
    Стражи по краям роскошного, покрытого изысканной резьбой, трона, скучающе зевают. Они уже привыкли, что он не говорит, не смеется, не улыбается. И делать им тут нечего. Зачем охранять божество?
    Он смотрит на мужчину, скорчившегося у его ног. Его лицо – заросшее, озлобленное, усталое.
    Странное чувство узнавания охватывает его. Он знал его, не сейчас, еще до того знал.
    Человек поднимает голову, и в его черных зрачках он видит отражение давно минувшего.

    - Так держать, парень. Когда-нибудь ты сможешь вести свое хозяйство.
    Юноша уныло смотрит на отца, сидящего на крыльце дома.
    - Спасибо, пап.
    - Если будешь думать о работе – закончишь быстрее. Обед через час. Я пойду проверю как дела у матери.
    - Уф…
    Он поднимает мотыгу. Вдох-выдох, руки монотонно опускаются, слипшиеся от пота волосы падают на глаза, мешают видеть. Он смахивает пот со лба рукавом рубашки.
    - Ай!
    Что-то больно ударяет его по макушке. Он поворачивается и видит позади себя ухмыляющегося блондина, приветственно машущего ему рукой.
    - Похоже на ферме завелись вредители, - шутит он.
    Рядом еще один парень идет, держит в руках что-то сверкающее. Юноша приглядывается.
    - Настоящий меч?
    Ибрахим кивает, ухмыляясь.
    - Да, смотри, что нашел у своего старика. Мы подумали, что ты решишь забить на свою увлекательную работу на ферме и присоединишься к нам. Поищем гоблинов в лесу. Ну, будет весело, что скажешь?
    Ибрахим улыбается, протягивая ему меч рукояткой вперед.
    - Пошли, поиграем?

    Лицо бледнеет от ужаса, когда он смотрит в его глаза. Он не видит стражников, кричащих на дерзкого, осмелившегося говорить с богом.
    - Я был против этого, ты же знаешь. Мы всегда хорошо ладили. Но что я мог сделать?
    - Убийца!
    - Демон!
    В их руках ножи, тяжелые дубинки. Он лежит, скорчившись на земле, пока град ударов обрушивается на его тело.
    «Отпустите меня, пожалуйста, хватит, я хочу домой»
    Он умоляет их, но лишь бессвязный шепот вырывается изо рта. Надорванные голосовые связки горят огнем, раскаленные иглы вонзаются в разум.
    - Режьте сухожилия!
    - Сломайте ему руки! Руки, которыми он убивал!
    Он видит Ибрахима. Лицо его друга искажается от ярости, когда он бросается вперед, выхватывая спрятанный под рубашкой меч.
    - Помоги мне! - ему удается крикнуть.
    Клинок вонзается в живот. Кровь, кровь, кровь, фонтаны крови, кровь попадает ему на лицо, он чувствует ее горький привкус во рту. Пелена боли покрывает сознание.

    Воины бросают пленника на землю, заставляя его глотать пыль. Он вырывается, сопротивляется, и стражник внезапно отшатывается назад, зажимая рану рукой. Второй выхватывает меч и наносит удар.
    Окровавленное лезвие клинка выходит из спины. Тело Ибрахима трясется, глаза закатываются. С последним вздохом жизни, он шепчет:
    - Забавно, кем мы оба стали…
    Труп у его ног, волчья морда, скалящая зубы. Чувство тоски уходит, отступает, позволяя гневу вновь занять свое место.
    «Действительно ли ненависть – единственное, что у тебя осталось?»
    Чужой голос еще звенит в ушах, но он не думает об этом.
    В конце концов, единственным, что поддерживало его существование, был гнев.

    Они приходят на рассвете.
    - Не двигайся, нечисть, - предупреждают.
    Трое, в кольчугах серебристых. Морщатся, губы кривят презрительно. От его вида их воротит.
    Чистоплюи.
    Прыгает, едва ли не подскакивая на одной ноге, вокруг них маленький сморщенный человечек. Голова – лысая, на серой крестьянской рубахе - брызги грязи и пятна, красно-бардовые. Кровью от него несет. Не своей – чужой.
    Его кровью.
    - Это же он, да, это он? Я получу свои деньги?
    - Барон де Алукард всегда отдает долги. Ганс, отсыпь этому оборванцу монет.
    Воин морщится, но отстегивает от пояса толстый кошель, перевязанный бечевкой. Методично отсчитывает круглые, золотые кругляши.
    - Раз, два…
    - Тридцать три! Мне обещали тридцать три золотых!
    - Да умолкни ты, наконец!
    Воины смотрят на него, брезгливо засунув пальцы за ременные пряжки. К мечам даже не притронулись.
    На цепи надеются. Один прыжок всего до них. Не знают, что стоит ему захотеть, как эти цепи разлетятся в клочья. И их он тоже разорвет в клочья. В теплые, склизкие клочья.
    - И это… животное убило столько людей? Не верю.
    Второй воин хмыкает:
    - Поверь. Обычные волки и не такое устраивали. Мне дед рассказывал – у них в округе был такой здоровый волчара, то ли двести, то ли триста человек загрыз.
    - Врешь…
    Он втягивает носом воздух, чувствует их запах. Пот, пахнет женщинами, и еще хозяином замка пахнет. Его врагом.
    Он разрывает цепи…
    Нет, не разрывает. Не получается. Слаб еще слишком.
    На этот раз - все.
    Добегался.

    Они ведут его по деревянным ступенькам. На пьедестал ведут. Вот только не почета – смерти.
    В голове мысли все путаются. Почему-то вспоминается пир тот, в Оренбурге. Голова легкая-легкая была, ничего в жизни не волновало. И еще постели там были мягкие.
    - Двигай.
    Острие меча упирается в спину. Стражники скалятся предвкушающе, ставки делают. Долго ли он будет ногами в петле дрыгать?
    «Эй-эй-эй! Подходи! Не пропустите, только сегодня, только сейчас, смотрите на казнь монстра из Васка!»
    Он сплевывает и шагает вперед. Последняя ступенька.
    Откуда еще в голове эта блажь осталась, про «умереть красиво»?
    Виселица самая обыкновенная – два длинных столба с перекладиной. И петля посередине.

    Он смотрит на крестьян, обступивших эшафот, и не видит сожаления. Это королю, лишившегося трона, можно сочувствовать, но таким как он – никогда.
    И да, он понимает, почему они ждут его смерти, почему он для них – монстр, которым пугают детей на ночь. Но понимать – не значит соглашаться.
    Грубая, пахнущая трупами, веревка затягивается вокруг шеи.
    И он скоро будет в петле болтаться, синий язык набок свесив. И вороны над головой летать будут – куда же без них.
    Отчаяние захлестывает его, и темная дверь открывается.
    [*]Если долго всматриваться в бездну - бездна начнет всматриваться в тебя.
    Он разрывает цепи.

    - Чего я никак не могу понять, так это как ты проворачивал свои делишки в христианском городе?
    Огр усмехается, почесав лысую макушку. Тяжелые, нависающие над глазами веки опускаются, когда он протягивает:
    - Лоренс не въехал. Кто-то там что-то сказал? Ло-ре-нс ту-пой… Ах, нельзя войти? Почему? Ло-ре-нс не въехал, - огр пожимает плечами, - Вы, люди, готовы считать каждого, в ком росту побольше вашего – тупыми гориллами. Конечно, в том, чтобы пробраться в город, были небольшие трудности, но работа имелась всегда. Знаешь, разбить пару тройку черепов – это как раз для меня.
    В доказательство, Лоренс помахал своими кулачищами в воздухе.
    - Так ты уверен, что кэпа держат в этой деревушке?
    - Кэпа?
    - Ну, господина по-твоему, - огр ткнул пальцем в своего спутника, повысив голос, - Уж точно, я не собираюсь называть его повелителем, понял? Вы, люди, кругом сплошные расисты. Поэтому я и ушел от Черного.
    Грам покачал головой, на мгновение высунув голову из кустов:
    - Еще лучше… Так ты не просто разбойник, ты еще и параноик в придачу.
    Лоренс шумно выдохнул, негодующе взревев:
    - Я? Ты, жалкая мартышка, а ну-ка…
    Что-то увидев, Грам прикрикнул:
    - Тихо! Кажется, его выводят. Действуем по плану, - переведя взгляд на огра, он заметил, - Надеюсь, ты действительно сможешь сойти за человека… Ну, знаешь, при твоем сложении-то.
    Огр фыркнул, вырвав из рук старосты черный, бесформенный балахон.
    - Смотри и учись, мартышка. Я проделывал это уже тысячу раз.

    Сержант Рокфайр лениво двигал челюстями, пережевывая кусок ветчины, когда увидел странную процессию.
    Девять человек приближались к воротам, девять человек – и один гигант. Сержант нервно сглотнул и потянулся к рукояти меча.
    - Стойте! Именем барона де Алукарда, эта деревня находится под защитой!
    Шедший впереди всех, остановился, и смиренно перекрестил опешившего сержанта.
    - Мир тебе, сын мой. Мы паломники, из монастыря Пресвятой Богородицы. Это братья…
    Пришедший в себя Рокфайр, крикнул:
    - Да плевать мне на твоих братьев, это кто, черт возьми?
    Левая рука сержанта беспорядочно шарила по поясу, пытаясь найти меч, в то время, как правая, трясясь, указывала на темную фигуру.
    - Это брат Бенедикт, сын мой. К сожалению, его лицо было изуродовано проказой…
    - И еще у него очень большие кулаки, - мрачно громыхнул голос из-под тени капюшона.
    - После болезни он сам не свой. Стоит только кому косо взглянуть, бросается… Вы же не хотите его спровоцировать, сын мой?
    В конец ошалевший Рокфайр помотал головой, и торопливо отскочил в сторону. Паломники, или черт его знает кто, прошли в деревню и сержант прислонился к воротам. Пускай с ними там, внутри разбираются, а ему своя жизнь еще дорога.

    Грам ругнулся вполголоса, заметив:
    - И это ты называешь, сработало? Да он чуть на уши всех не поднял.
    - Ты не ценишь актерского мастерства, мартышка. После Гамлета это – пфуть! Просто, как блин съесть.
    - Как бы нас тут не съели.
    Полные боли и ярости крики внезапно пронзили воздух. Грам качнул головой:
    - Вот и началось…
    Скинув нелепые балахоны, разбойники вступили в бой.

    Ощущения первыми возвращаются.
    Кинжал в руках светится неровным синим сиянием. Довольно светится, сыто.
    И сам он чувствует себя сыто.
    Человек перед ним падает, со сломанной, вырванной, разорванной шеей. И почти сразу он слышит крик:
    - Проклятие, кэп, сюда!
    Его люди, обступившие повозку, отбиваются зло, ожесточенно. Трое уже в пыли валяются, в луже скользкой, мокрой крови.
    Лоренс взревел, со всей силы саданув кулаком промеж глаз воину, сунувшемуся близко. С хлюпаньем, тело человека отбросило назад на добрых два метра.
    - Шестой!
    Грам тяжело выдохнул, закрываясь щитом от града ударов:
    - Не зарывайся… горилла.
    Он бросается вперед и мир привычно выцветает, черно-коричневым становится.
    Кровь только такая же красная, почему-то.

    Он приходит в себя лежащим на груде сена.
    Стучит, стучит, что-то монотонно стучит. Колеса.
    Повозка.
    - Очнулись, господин?
    Он поднимается. Его люди, шестеро их всего осталось. Смотрят восхищенно, преданно.
    Чем он заслужил такую преданность?
    - Где… остальные?
    Грам мрачнеет.
    - Погибли, господин. Мы, когда вы не появились, сразу неладное заподозрили. А тут еще эта повозка показалась. Когда поняли, что это засада была, поздно уже было.
    Огр взвывает восторженно:
    - Но, главное-то, главное! Вот эта повозка! Следили мы за ней, думали, может вы, кэп, появитесь. Гонца заметили, когда повозка в сторону деревни какой-то повернула. Ну и, так нашли вас. И повозку отбили.
    Хелевар отбрасывает сено в сторону, открывая взглядам три тяжелых, обитых металлическими полосами, сундука. Внутри сверкают, отражая солнечный свет, серебряные слитки.
    - С такими деньгами новых людей нанять не проблема, кэп. У меня есть знакомые в одном городе… Но, раз мы теперь не просто бандиты, может быть, стоит придумать соответствующее название?
    Он хмыкает.
    - Почему бы и нет? Мы боремся против законного повелителя этих земель. Альянс Повстанцев, как звучит?
    Лоренс хлопает его по плечу.
    - Отлично, кэп!
    Видя восторженные, восхищенные лица перед собой, Хелевар чувствует нечто… Странное. Какое-то непонятное чувство на мгновение охватывает его, и он вспоминает слова из того сна.
    «Действительно ли ненависть – единственное, что у тебя осталось?»

    [*]Если долго всматриваться в бездну - бездна начнет всматриваться в тебя (с) Ницше.
  6. Архив Administrator

    Хелевар » 12 апр 2010, 16:54
    Грам тихо выругался: лошади тряслись, дрожали испуганно. Приходилось использовать кнут, чтобы хоть как-то заставить идти бедных животных. Да и сам он чувствовал себя неуютно.
    «Словно воздух к земле давит», - подумал он мрачно, крепко стиснув в руках поводья. Огр – вот уж кого точно ничто в мире не волновало, сидел, свесив ноги с повозки и лениво болтал ими в воздухе. Внезапно, он набрал в легкие побольше воздуха и заголосил:
    - Кто ты, полночным завладевший часом
    И образом воинственно-прекрасным,
    В котором здесь бродило на земле
    Величество умершего Гамлета?
    Я заклинаю небом - говори!

    Кто-то протянул:
    - Во дает…
    Лоренс встал, раскинув руки в стороны, отчего повозка немилосердно закачалась, и запел еще громче:
    - Ну что, мой друг? Ты бледен! Ты дрожишь!
    Что ж, эта тень не больше ль, чем мечта?
    Как думаешь?

    Среди наступившей тишины неожиданно прозвучал голос Грама, и все посмотрели на него с изумлением:
    - Клянусь моим творцом,
    Я думаю – пришла тебе пора захлопнуть рот
    Умерь свои актерские таланты,
    И сядь, замолкни, наконец!

    Он слушал его, задумчиво шевеля губами. Грам положил руку на рукоять меча на случай, если самоуверенный огр бросится на него, но тот неожиданно расхохотался:
    - Так держать, мартышка! Я еще сделаю из тебя человека!
    - А не пошел бы ты…
    - Хватит, - холодный, безжизненный голос. И все. Как отрезало.
    Лоренс задумчиво почесал лысую макушку и неуверенно произнес:
    - Так вот, значит… Кэп, доедем мы до этого Беловодья, а дальше то что?
    Грам и сам бы не прочь был это узнать. Серебра в сундуках оказалось достаточно... Но что с ним делать? Пилить по кусочкам?
    - В ворота пройдем все вместе. Дальше… Мы с Лоренсом и остальными прогуляемся по городу.
    - А мне что делать?
    - Тебе…, - Хелевар улыбнулся, - Тебе досталось самое важное. Теперь ты – Грам из Оренбурга, купец на мели. Потолкайся среди местных, попытайся узнать, где можно без вопросов занять большую сумму денег. Обычно у ростовщиков руки в грязи по самые локти.
    - Вы же из торговой семьи, господин.
    В ответ тот прикоснулся к своей черной повязке:
    - Это накладывает большие ограничения. В темноте мои глаза видно за милю. Я еще могу ходить по улице, одев один из этих балахонов, но даже так мне придется носить ее, чтобы не выдать себя.
    Грам склонил голову:
    - Как прикажете.
  7. Архив Administrator

    Хелевар » 05 май 2010, 13:39
    Он открыл глаза и оказался во тьме.
    Он не помнил – почему, не помнил – как. Все что он знал – это то, что здесь было холодно. И еще что-то мокрое, липкое, касалось тела.
    И здесь было пусто. Только тьма и ты.
    Он опускает руку на шею и щупает пульс. Тук-тук-тук – стучит сердце, разгоняет кровь по организму. Вдох-выдох – работают легкие. Он садится на корточки и чувствует землю у себя под ногами – рыхлую, мертвую. И стебли травы – какие-то склизкие, стеклом пахнущие.
    Он смотрит на крошечный порез на своем пальце и на кровь, медленно капающую вниз.
    «Стеклянная трава», - думает он, - «Я буду называть тебя стеклянной травой».
    Ему кажется – Тьма вокруг смотрит на него миллионами глаз. Холодное, стылое нечто обволакивает его, словно чьи-то руки из водяных капель медленно сжимаются. Он проводит ладонью по волосам и стряхивает с них снег.
    Да, вот оно что. Снег на бровях, снег на лице. Всюду снег и он чувствует, что замерзает.
    Нужно идти.
    Шаг, шаг, еще шаг. Сколько он уже идет – минуту, час, два? Чувство времени сбилось, или, быть может, его и вовсе не существовало здесь, в этом холоде. Он не знает. Только что-то звучит в воздухе, мелодия какая-то. Словно скрипка играет, и красивый женский голос поет, убаюкивает.
    Господи, как холодно!
    Может это к лучшему, что времени здесь не существует? Может, он просто ляжет и уснет. Совсем на чуть-чуть.
    Он кашляет и облако пара выходит изо рта. На нем – все тот же нелепый черный балахон, под которым он прятал свое лицо раньше. Тонкая материя не спасает от стужи и он понимает, что умрет, если поддастся соблазну.
    - Щелк, - переключился невидимый выключатель.
    И вой, жуткий, многоголосый вой пронзил воздух. Хелевар падает, закрывая уши от этой жуткой какофонии звуков. Песня оказалась криком, а звучание скрипки – скрежетом ногтей.
    Земля внезапно становится прозрачной – словно стеклянной. Логично, наверное. Стеклянная трава, стеклянная земля. И наблюдает за ним кто-то тоже, через стекло смотрит.
    Под ногами – огненная бездна. Потоки лавы хлещут, но ничуть не греют. По эту сторону – холод и зимняя стужа, по ту – горячее жерло вулкана. И столбы кругом, с людьми на них подвешенными. И все они кричат, о Боже, как они кричат! Огонь съедает их тела, но тщетно – обгоревшая плоть стремительно восстанавливается. И их ногти скрипят пронзительно, вцепившись в стеклянные столбы.
    Холодный пот выступает на лбу, тут же ледяными каплями застывающий. Он отползает, в ужасе, на четвереньках.
    Это Ад?
    - Выбирай, - звучит чей-то голос во тьме, - Выбирай…
    Вспышка – он видит перед собой зеркала. Тоже черные, как все вокруг, но эта чернота другая. Как Бездна темная.
    Он знает – чувствует, что нужно сделать.
    Подойди и узнай свою судьбу, странник.
    - Какого черта? – он смеется. И опускает ладони на липкое, прогибающееся стекло.
    Вспышка – словно что-то сверкает. Ослепительный, яркий свет Солнца слепит его глаза. Он отворачивается и смотрит.
    Разрытая яма, каменные плиты. И еще песок вокруг, много песка. И люди в черных костюмах, плачущие, неподвижно смотрящие вниз, на тело.
    На его тело.
    Он смотрит и его передергивает. Лицо – один сплошной, страшный ожог. Волдыри – лопнувшие, все еще сочащиеся каким-то белым соком. Тело – без рук, только рваные лохмотья кожи и выступающие кости.
    И еще он тоже в черное одет.
    «Ненавижу черное», - думает он, и шагает назад, во тьму.
    - Выбирай, - шепчет ему голос. И декорации меняются, снова.
    Теперь он на черных, каменных плитах стоит. И башни кругом из такого же, матово-черного камня.
    Черный Замок.
    Он поворачивается и смотрит на окровавленные, мертвые тела со стеклянными глазами. И еще лязг стали рядом слышится. И крики боли, стенания, агонии тоже слышатся.
    Он пробует пнуть ногой труп – проходит сквозь тело, сквозь камень. Он призрак здесь, несуществующий и незримый.
    Крик звериной ярости раздается рядом, близко совсем. Гибкое, быстрое, смертоносное нечто между трупов несется. Ищет что-то, кого-то. И не находит.
    Хелевар смотрит в свои кроваво-красные глаза и чувствует, как озноб охватывает его тело. Бессмысленно. Бесполезно. Его месть, его ненависть – все впустую.
    Жить больше нет смысла.
    Он задирает голову и испускает вой, пронзительный, от которого кровь стынет в жилах. Он – и не он одновременно, словно отражения кривые. Из облаков светит на землю красная, кровавая луна.
    Он смотрит и видит, как разум оставляет взгляд того, кем он может стать.
    Только кровь, и смерть, и ярость, и желание убивать.
    - Или так, - шепот во тьме.
    Декорации меняются. Опять кладбище, вот только не плачет больше никто. Люди – разгневанные, с дубинками в руках. Они бьют, бьют его мертвое тело, раздрабливая кости, сминая в кровавую кашу органы. Словно жизнь в нем еще есть. Потому и бьют, наверное – он мертв и не может ответить.
    Справедливо. Расплата за все, что он сделал.
    - Или так...
    Яма, одинокая, неизвестная могила. И черный кинжал в груди. Потом – вспышка, захлебывающееся кровью чудовище с раздувшимся животом. Он пытается двигаться – и не может, когда копья городской стражи пронзают его, нанизывают на острые наконечники. Только тупое, довольное, сытое выражение в его глазах стекленеет. И после смерти таким остается, навечно.
    - Или так, или так, или так…
    Вспышка, вспышка, вспышка. Он зажимает голову руками и кричит:
    - Хватит! Хватит, пожалуйста, прекратите!
    Опять щелчок. Темнота смыкается над ним и он падает на колени. Только на этот раз, здесь, и впрямь – пусто. И ничего нет.
    - Выбирай, - шепчет ему голос. Но затихает, удаляется.

    - Господин?
    Хелевар открывает глаза.
    «Щелк», - думает он и оглядывается.
    Они в комнате, в таверне. Две комнаты – по три человека в каждой.
    Сон?
    Он поднимает руку и видит порез, крошечный, стеклянной травой оставленный.
    - Господин? С вами все в порядке?
    С ним – Грам, и Лоренс еще, на койке дрыхнет. Он смотрит в зеркало, на черную повязку, закрывающую кроваво-красные глаза.
    Приходится одевать капюшон, чтобы не притворяться слепым.
    Он вспоминает – резко, рывками. Как они вошли в город, как сняли комнату в таверне. И как безуспешно рыскали весь день по уличным кварталам. Место сборища воровских шаек – старый, неприметный дом, оказался заброшен, и Лоренс не знал, где теперь собираются банды.
    И еще серебро оставалось. Как раз перед тем, как отключиться, они обсуждали этот вопрос. Грам нашел ростовщика.
    Хелевар надевает капюшон, говорит:
    - Буди Лоренса. Наведаемся к твоему знакомому.
    И спускается по лестнице вниз, в общий зал.
  8. Архив Administrator

    Хелевар » 19 май 2010, 01:38
    Он спустился по лестнице – вниз, вниз, по скрипящим ступеням. Испуганные, суетящиеся люди вокруг. Он вздрагивает – взрыв громыхает где-то внизу, под ногами.
    Его кто-то толкает, задевает локтем. Тут же извиняется:
    - Простите, святой отец.
    Хелевар кивает смиренно. Рука поднимается, осеняя крестом горожанина.
    Грам молча отворачивается.
    «Как ты можешь выдавать себя за священника? Ты, проклятый демон, жаждущий крови?» - думает он с отвращением.
    Лоренс задумчиво протягивает:
    - И откуда вы знаете эту штучки, кэп…
    - У меня католическое воспитание.
    Он запускает руку в карман и вынимает крест, простой деревянной крест на тонкой бечевке. Это кажется карикатурным, неправильным.
    Словно дьявол смеется ему в лицо.
    Напуганные, суетящиеся люди поспешно расступались, давая дорогу священнику. Он поворачивает голову, бросая последний взгляд назад.
    Из дальней темной двери выходит Сигурд, с людьми позади несколькими. Герб города на кольчугах. Городская стража.
    Он смотрит в лужу растекшегося вина на полу и ловит свое отражение. Ему кажется, что оно разбито. Трещина, вспарывающая тонкий лед реальности.
    На мгновение ему хочется, чтобы время повернулось вспять. Опять вернутся в те времена, когда они путешествовали вместе. Когда он еще не был тем, кем стал.
    - Пошлите отсюда, - говорит он и открывает дверь.
    Холодный ветер дует ему в лицо. Холод – холод прощания. Теперь уже навсегда.
    - Хелевар Моппасант мертв, - шепчет он сам себе.
    И выходит на улицу.

    Дом ростовщика оказался неподалеку, буквально рукой подать. Обветшалая вывеска гласила: «Стен и Тон».
    Лоренс поднял руку, собираясь постучать.
    - Куда? – вскинулся Грам.
    - Ты что-то сказал, мартышка?
    - Я говорю – тебе с твоими кулаками тут не место. Еще дверь вышибешь. Кто платить будет?
    - Иди ты, - обиделся огр.
    Но от двери отошел.
    Хозяин дома – толстый мужчина тридцати лет, потратил очень много времени, пытаясь убедить их в том, что у него честная контора и он ничем незаконным не занимается.
    Надо сказать, он был довольно убедителен. Хелевар даже поверил ему, уже собираясь уходить, как Лоренс ни слова не говоря выложил на стол серебряный слиток.
    - А где Тон?
    - Умер Тон. Уже два года как, - бормочет ростовщик и лезет под стол.
    С этого момента он бы их не выпустил, даже если бы они внезапно передумали разменивать серебро. Пухлые пальцы с любовью гладили слиток, казалось, что попытайся вырвать его – и он вцепится в него зубами.
    Обратно они шли позвякивая золотом в карманах.
    - Говорю тебе - нас надули. Тут едва ли половина стоимости, - бормочет Грам, хмуро зыркая по сторонам.
    Лоренс фыркает:
    - А что ты хотел, мартышка? Это называется проценты.
  9. Архив Administrator

    Хелевар » 20 июн 2010, 16:18
    Вечер они провели, посещая городские притоны – места, где можно найти людей, готовых на любую работу, лишь бы хорошо платили. А золото заставляло их глаза загораться алчностью.
    Несколько раз их пытались обворовать, еще больше – убить. Ему доставляло удовольствие уничтожать эти отбросы общества. Он видел это – волчьи морды, оскаленные пасти, кровь на клыках и желание смерти в глазах.
    «Может быть, мир от этого станет лучше» - думал он иногда. Может быть, он делает благое дело – убивает тех, кто сам отнимал чужие жизни.
    Он ощущал себя Богом в этом безбожном месте. Но истина была в том, что ему просто хотелось чувствовать, что он не такой уж законченный мерзавец.
    Прекрасные идеалы наивного мальчишки – он давно отбросил их, иначе бы не смог стать тем, кем он стал. Иначе не смог бы держать этот кинжал в руках. Он поддерживал пламя в своей душе, бережно, аккуратно. Полыхающий костер мести – вот что там было. Вот, ради чего он продолжал жить этой затянувшейся иллюзией жизни.
    «У тебя еще есть дело, помнишь?» - говорил кинжал ему тогда, в видении предсмертном.
    Но что, если он лишится и этого? Что, если от его пламени останутся лишь холодные уголья?
    Он видел чудовище, беснующееся от собственной злобы, чудовище – жаждущее лишь убивать. Он видел то, чем он может стать, и это пугало его до дрожи.
    - О чем-то задумались, кэп?
    Они сидели в своей комнате, в таверне. Темно – колышущийся, затухающий огонек свечи только комнату освещает. Он оборачивается – Лоренс с книжкой сидит, которая в его лапищах игрушкой выглядит.
    - Ты умеешь читать? – удивляется.
    - Нет, я ее просто так держу, - фыркает огр, - С шести лет читать умею. И писать. Тяжело, правда – перья очень хрупкие. Ломаются постоянно.
    Из окна соседнего дома высовывается женщина, помои на улицу выливает. Бродячие собаки тут же сбегаются, обнюхивают. Пьяница, на которого брызги попали, к стене привалившись, сидит – даже с места не сдвинулся, отвернулся только.
    И он тоже отворачивается. На его глазах – повязка. Красным, кроваво-красным отсвечивает. Он срывает ее и бросает на пол.
    Устал уже, лицо свое скрывать. Да и не от кого – лишь от себя самого.
    Лоренс равнодушно наблюдает за ним – или хочет, чтобы так казалось. Поворачивается – Грам спит давно, дрыхнет, голову под подушку положив. Чтобы не проснуться, наверное, если крыса снова по голове проползет.
    - Я почти ничего не знаю о тебе, Лоренс. Почему ты идешь за мной?
    Он тоже хочет, чтобы это равнодушно звучало – и преуспевает. Натренировался уже. Когда руки в крови по локти – это очень легко становится. Когда после, в себя приходишь, после безумия этого, голода после.
    Лоренс книгу в сторону откладывает, виски потирает. Отвечает, из-под тяжелых век своих посмотрев.
    - Не знаю, кэп. Привязался к вам, наверное. Как и он.
    Огр на Грама кивает, и тот во сне дергается. Словно слышит все. А может, и в самом деле слышит.
    - Но почему? Ты же видишь, какой я на самом деле. Почему вы оба остаетесь со мной?
    Лоренс лишь головой качает.
    - В тот-то и дело, кэп. Вижу я, кто вы. И Грам тоже видит, хоть и не признает пока. Не знаю, что вам Черный сделал – да и не важно это. Но раньше вы таким не были. Не таким, как сейчас.
    - Не таким… - тихо произносит он, и замолкает.
    Надолго замолкает. На огонек свечи смотрит, колеблющийся.
    - У меня была семья… когда-то. И друзья. Я даже не знаю, что с ними.
    Тихо в комнате, тихо в таверне. Давно уже спят постояльцы, давно уже видят сны. Только ветер слышится, в ночи завывающий.
    - Так почему бы вам не вернуться обратно? И не узнать?
    Он смеется неслышно, чтобы Грама не разбудить. Вернуться – он бы очень хотел вернуться. Домой, в Васк. Вновь быть в родном городе, вновь ходить по знакомым улицам. Вновь видеть отца и дядю Тода.
    Но он не может – не теперь. Только не теперь.
    - Ты же видишь, кем я стал. Посмотри мне в глаза – видишь? Я не могу вернуться обратно. У меня ничего не осталось.
    Огр усмехается добродушно.
    - Еще есть мы, кэп.
    Опять молчат. Пламя свечи горит ровно, спокойно. Ветер затих, успокоился.
    Когда она погаснет, они больше разговаривать не будут. На потолок каменный глядеть – вот, что они делать будут. В скорлупе одиночества своей запрутся.
    Поэтому он не хотел, чтобы это случилось скоро.
    - Так откуда ты, Лоренс? Ты не очень-то похож на типичного огра.
    Его тяжелые веки опускаются, он протягивает, выпятив вперед нижнюю губу:
    - Чего-чего? Лоренс не слышал. Лоренс тупой. Повторите еще раз. Лоренс ту-по-й.
    Он открывает глаза и подмигивает.
    - Это хорошая маска, кэп. Людям тяжело поверить, что такая громила как я – могу разговаривать, даже думать – им это кажется невозможным. У огров есть культура, по-своему глубокая. Только вы никогда не обращаете на нее внимания.
    Делает вздох, глубокий. И говорить начинает.
    - Я родился в городе Грасхелл, у самого Хребта. Это человеческий город – нас там держали в специальных помещениях, словно скот. Воспитывали рабами. Приучали таскать камни, дома строить – и все в таком духе.
    Руки в замок сцепляет, в сторону смотрит – будто видит там что-то. Тени прошлого своего видит.
    - Я был довольно сообразительным малым. Делал работу быстро, по-людски хорошо говорил. Должно быть, именно поэтому тот маг меня и заметил. Он ведь с юга был, с самого-самого, с того, что за морем. Много всякого хлама за собой таскал. Поэтому ему слуга и понадобился.
    - Ты научился читать у мага?
    - Точно, - кивает, - Давайте спать, кэп? Я устал от разговоров. Не хочу ворошить прошлое.
    Он молчит – и огр задувает свечу. Остается только глаза закрыть. И тишину слушать.
    Раньше Хелевар думал, что когда-нибудь обязательно станет героем.
    Слишком поздно он понял, что это история о герое, которому суждено было превратиться в дракона.
  10. Архив Administrator

    Хелевар » 26 июн 2010, 11:06
    Рассвет – он никогда не обращал внимания на рассвет. Как новый день начинается – не замечал. Только когда другим стал, тогда только смотреть стал. И видеть тоже стал.
    Грам и Лоренс спят еще, только он у окна стоит – тихо-тихо, не дышит даже. Да ему и не нужно. Должно быть, поэтому он и видит это иногда. Образы, туманные, мелькают. Видения – яркие, живые словно. Может быть, это кинжал сделал его таким – может быть. Может быть, он так долго касался потустороннего, что сам стал его частью.
    Или же он просто сошел с ума.
    Он осознавал то, что в его жизни мало чего осталось. Ненависть только. Совсем неудивительно, если его разум не выдержал.
    По крайней мере, это бы объясняло то, почему он призраки кричащие в облаках видит. Силуэты – размытые, но реальными кажущиеся. Стонущие, вопящие – он даже мог разглядеть их лица. И глаза, застывшие, безумные глаза. Он отворачивался, но их крик стоял в ушах.
    Он принимал это как должное. Когда Смерть видел - принимал. Когда мать свою видел, по ступеням сияющим восходящую. И тысячи рук к нему тянущихся тоже видел, оттуда тянущихся.
    Но в последнее время это стало происходить все чаще. Чаще – не так, как раньше. Он видел это, когда на пороге смерти стоял – вот тогда он это видел. Но почему сейчас? Почему он видит их сейчас?
    И лишь один образ встает у него перед глазами.
    Стеклянные столбы, с телами на них подвешенными. Огонь – жарко, очень жарко. И холодно – по другую сторону, холодно. Они видят этот холод, и снег тоже видят. Всего несколько шагов сделать, со столба этого слезть – и ты коснуться его можешь, почувствовать.
    Но они не могут, и огонь съедает их. Боль, пронзающая каждую клеточку тела. Сгорающие заживо – миллионы раз, все время, бесконечность.
    Потому, что каждый раз их тела восстанавливались.

    Раньше все было по-другому. Другое место он видел. Реку, холодную, мертвую реку. И берега по обе ее стороны. И людей, на них стоящих – вот, что он видел. И ступени туда еще вели, из черного камня сделанные.
    Может быть, есть разные места, куда попадаешь после смерти. Может быть, он отверг этот путь – и теперь у него лишь одна дорога. Может быть, это дорога в Ад.
    Но, по-крайней мере, он сделает все, чтобы не уйти туда в одиночестве.

    Камешек, круглый камешек о стекло ударяется. Он смотрит – чумазый мальчик ему машет. Он не сразу узнает его – слишком они похожи все, дети улиц. Слишком одинаковы.
    Он надевает капюшон и выходит на улицу.
    Незачем остальных будить, не важно для них это. И для тех троих, которых он и не знал почти. Рендал, Сэм и Йохан их звали, кажется. Из деревни сгоревший, где Грам раньше старостой был.
    Это личное дело.
    - Ты узнал что-нибудь?
    Мальчишка кивает, в глаза заглянуть пытается. Но только тьма там, не видно ничего.
    - Узнал. А вы правда священник, святой отец?
    Ему хотелось засмеяться – он священник, конечно священник! Священник церкви отчаяния и страха, а не Бога христианского совсем.
    Иногда ему хотелось Иисусу рожки пририсовать, или в красный цвет покрасить. На дьявола чтобы был похож. Как на картинках изображают.
    - Конечно, сын мой. Что ты выяснил? – говорит. Спокойно так говорит, хоть и претит ему священником притворяться. Слишком еще живы были в памяти слова молитвы, которые он каждый день раньше произносил. Как от смертей просил оградить. Чтобы не было больше этого ничего – вот, что он просил.
    Когда он только стал таким, когда изменился только - ему казалось, что Бог покарает его. Что огонь очистительный его сожжет, как только он в церковь зайдет.
    Но ничего не случилось. У него не осталось даже веры – поэтому он стал убивать. И продолжать будет, пока кровь его врага фонтаном не забьет, пока в землю не впитается. Пока труп у его ног лежать не будет – до тех пор он убивать будет.
    До тех пор у него есть цель в жизни.
    - Ну… Это купец, очень знатный купец. Он работами на старой шахте руководит, - мальчишка мнется, с ноги на ногу переступает, - Это же ничего, что я вам об этом говорю, верно?
    - Верно, - кивает, - И что там добывают? В шахтах?
    Он головой мотает, хмурится.
    - Не знаю… Железки всякие. Говорят, там взорвалось что-то. Еще в Войну Магов взорвалось. Вот он и начал копать – и разбогател быстро. Каждый месяц в замок ездит, к Черному, продает все.
    Хелевар руку протягивает, ласково по волосам паренька треплет.
    - Смотри, у тебя там есть что-то… - к уху тянется, золотую монету достает.
    Мальчик восклицает пораженно, радостно кругляш в пальцах крутит, рассматривает.
    - Как это у вас получилось? – спрашивает удивленно.
    Он приседает, чтобы вровень с его ростом оказаться.
    - Волшебство. Просто волшебство.
    И улыбается.
    - А теперь беги, давай. Покажи своим родителям, какой ты теперь богатый.
    Мальчишка убегает – он провожает его взглядом. Для него он теперь герой.
    Хелевар вздыхает устало и вновь на небо смотрит. Души, страдающие – еще там, не делись никуда. И на него словно смотрят, его проклинают.
    Он раньше об этом не думал. Раньше – не хотел просто. Забыться хотел, не думать ни о чем. Тогда проще все это. Тогда сомневаться не надо.
    Но что будет – потом? Если он останется жить – что будет тогда?
    Только холод. И пустота.
    Пустота и тишина.

    Он ручку на двери поднимает, в ворота стучится. На улицах нет никого – пустынно. Даже продавцы еще не встали.
    Только он, словно призрак мрачный, по земле бродит.
    - Кого там черти несут? – ворчание слышится.
    Человек в синем костюме, одетый роскошно, ближе подходит. Он седой уже, щурится подслеповато.
    - Ты кто? Если поставку принес следующую – катись к чертям! Господин еще спит.
    Он головой качает, стоит – руки на груди сложив.
    - Я здесь по поводу сделки вашего господина.
    Чайки, над головами кружатся. Море рядом, наверное. Только он его не видел никогда.
    Возможно – раньше бы он смог здесь остаться. Жить и радоваться жизни. В городе наверняка бы нашлась работа для смотрителя маяка.
    Вместо этого, он зальет здесь все кровью.
    - Сделки? Какой сделки?
    Дворецкий удивленным кажется. Не знает, должно быть, о делах его хозяина.
    Живешь, бок о бок – и не подозреваешь ни о чем. А в таверне за жалкий медяк тебе об этом любой проходимец расскажет.
    - Сделки с Церковью, конечно. Сын мой, ты уверен, что уполномочен обсуждать такие вопросы?
    Он вздрагивает, к воротам быстро приближается. Ключи достает.
    - Простите, ради Бога. Я не знал…
    Хелевар дожидается, пока путь освободится. И кивает спокойно.
    - В этом нет вашей вины, сын мой. Проводите меня к де Грассу.
    Уильям де Грасс – вот как его зовут. Он о нем многое разузнал. Что титул рыцарский за деньги получил, что брюшко у него на километр, а доспехи на чердаке пылятся. Что с Черным они друзья старые.
    - Я отниму у тебя все… - шепчет одними губами.
    То, что он давным-давно пообещал, шепчет. И глаза его безумными делаются – если бы кто-нибудь видеть мог.
    - Что, простите?
    - Ах, извините. Утренняя молитва.
    Дворецкий перекрестился благочестиво. За угол свернул – и остановился.
    Перед дверьми роскошными остановился. Дорогими, сразу видно. Как и все здесь – дорогое ужасно.
    - Господин еще спит… Подождите, я сообщу ему о вашем прибытии.
    Тихо стучится и внутрь заходит. Конструкция таким образом сделана, чтобы звуки наружу не пропускать. Но он то слышит, все слышит – даже как их сердца бьются, слышит.
    - Господин, простите, но к вам посетитель...
    Мощный рык служит ему ответом:
    - Какой еще к чертям посетитель? Вели ему катиться к дьяволу! Ну? Чего ты еще стоишь?
    Дворецкий произносит твердо:
    - Это священник, из Церкви. Христианской церкви. По поводу вашей сделки.
    Какое-то время они молчат – оба. А потом де Грасс суетится начинает, бегать.
    - Так что же ты сразу не сказал? Чертовы попы! Мы же обсудили уже все. Ганс, штаны подай! И рубашку! Да нет, вон ту, синюю! А теперь иди, отвлеки его на пару минут.
    Дверь открывается – снова. Он пыхтение тяжелое слышит, словно перед носом это все происходит.
    Иногда ему люди насекомыми кажутся, под ногами путающимися. Только крови от них побольше.
    - Господин сейчас подойдет. Может быть, вы хотите чего-нибудь? – дворецкий выходит, спрашивает почтительно.
    - Разве что стакан воды.
    Они удаляются на кухню, где Ганс самолично ему воды наливает. А потом они сидят и ждут, пока де Грасс появится.
    - Чем вам могу помочь, святой отец? – в комнату заходит.
    Полный, с брюшком мужчина – как его и описывали. Глаза – глубоко посаженные, взгляд – цепкий, внимательный. Синяя рубашка на нем, золотом пошитая.
    - Я хотел бы обсудить это без свидетелей.
    Де Грасс раздраженно отмахивается.
    - Ганс, иди постель прибери. И комнату нам подготовь.
    - Нет, это ни к чему. Я не буду задерживаться здесь надолго.
    Купец хмурится недоуменно.
    - Тогда зачем же вы прибыли? Мне казалось, что мы уже все обсудили с епископом Евсахием.
    Хелевар дожидается, пока дворецкий за собой дверь не закроет. И говорит, голос до шепота понизив:
    - По правде говоря – коллегия недовольна. Вы сами знаете, почему.
    Де Грасс по столу кулаком бьет, произносит со злостью:
    - Да чтоб я подавился, если бы знал. Вам, церковникам, всегда все кажется мало. Сколько вы хотите? Двадцать тысяч? Тридцать?
    Он чувствует запах его – злоба изо всех щелей прет. И усталость еще. Морщины под глазами – глубокие. Многое повидал этот человек, многое пережил.
    - Я не уполномочен обсуждать подобные вопросы. Через час святые отцы будут здесь. Я лишь вестник.
    - Через час? – глаза его расширяются, кровью наливаются, - Так что же вы раньше не сказали? Я должен успеть все подготовить.
    Хелевар встает, голову склоняет смиренно.
    - Тогда не буду вас больше задерживать. Разрешите дом осмотреть перед уходом?
    - Дом как дом. Что вас интересует?
    Он настораживается – как волк матерый. Опасность чует.
    - У вас все очень красиво сделано. Эта картина – чья это работа? Я немного разбираюсь в подобных вещах, но никогда не видел ничего подобного.
    - Это из Армландии, - он успокаивается, - Конечно, смотрите. Через час я буду готов.
    - Как и я. Доброго вам дня, сын мой.
    Барон де Грасс смотрит ему в спину, долго смотрит. Обычный священник. Что в нем особенного? Откуда взялось это зловещее предчувствие?
    «Тебе надо больше спать, Уильям» - думает он и виски потирает.
    Впереди еще предстояло много работы.

    Дом у него и впрямь красивый. И дорогой очень. Каждая вещь о роскоши кричит.
    Он осмотрел входы и выходы. Стража, вооруженная – только на воротах стоит. Да в караулке еще сидит, близко совсем. Человек двадцать, все в доспехах, хорошо вооруженные.
    Он мог бы сделать все сам – это даже проще бы было. Никто ничего понять бы не успел. Но им нужно сработаться, людей нанятых проверить в деле.
    Он собирался уже уходить, когда вниз женщина спустилась. Красивая – да он и не ожидал другого. И мальчик тоже красивый, ухоженный.
    - Вы уже покидаете нас, святой отец?
    - К сожалению, так, дочь моя. Могу ли я сделать что-нибудь для вас перед уходом?
    Женщина улыбается – на ребенка своего показывает.
    - Да, святой отец. Роберт давно не был на исповеди. Я буду вам очень признательна.
    Он кивает учтиво.
    - Пойдем, сын мой. Вон та беседка вполне подойдет.

    - Простите меня, святой отец, ибо я не исповедовался три дня.
    Он замолкает и смотрит на него. Хелевар кивает:
    - Продолжай, сын мой.
    Мальчик воздуха в грудь набирает и произносит – словно в пропасть бросается.
    - Я не понимаю, зачем мне нужно сообщать обо всем вам, святой отец. Разве Бог не знает о моих прегрешениях?
    - Бог знает все. Но исповедь нужна тебе – чтобы груз с души снять.
    - Выходит, убийца может исповедоваться, а потом грешить снова?
    Он улыбается, головой качает.
    - Нет, конечно же, нет. А ты, что, уже кого-то убил?
    - Нет! Просто… я не вижу во всем этом смысла.
    Он вздыхает тяжело.
    - Ты очень умен для своего возраста. Но тебе лучше стоит поговорить об этом с настоящим священником.
    - А вы, святой отец?
    - А я так, учусь еще только, - он улыбается, - Будем считать, что я отпустил тебе грехи.
    Мальчик восклицает радостно:
    - Здорово! Спасибо, святой отец! – убегает.
    А он поднимается – и за ворота выходит, которые ему дворецкий открыл предусмотрительно.
    «Жаль, что твой мир разрушится так скоро, милый Роберт» - думает он.
    И уходит – в город возвращается.
  11. Архив Administrator

    Хелевар » 04 июл 2010, 10:48
    Они сработали чисто – дворецкий даже не понял ничего, не заподозрил. Их всего четверо было – те, которые на воротах стояли. Разбойники тут же начали тела обыскивать, украшения снимать.
    Хелевар думал, что это не вызовет в нем эмоций – после всего того, что он сделал. Но он неожиданно почувствовал – гнев и ярость, и рык в горле зарождающийся. Он был сыт, но понял, что контроль над собой теряет. Хотелось в глотку им вцепиться, и рвать, и рвать, и грызть, и разрывать. И отражение свое видеть – с кроваво-красными глазами.
    Он едва сдерживался – Грам вмешался вовремя. Они только в его глаза посмотрели, холодные как лед, и сразу же на землю все побросали. В пыль, рядом с трупами. И никто ничего даже поднять не осмелился.
    - Никакого мародерства. Вы получили свою плату – выполняйте условия договора.
    Они вошли в караулку - стражники играли в карты, разговаривали, смеялись. На полу несколько пустых бутылок из-под эля валялось. Он набросился на них – и черный кинжал сверкал в свете факелов, и кровь лилась рекой. Ему были нипочем раны, он даже этот бой серьезно не воспринимал – просто отдушина от мрачных мыслей, терзающих его разум.
    Остальные все еще сражались, когда он с последним своим противником разобрался. Так уж сложилось, что он всегда бьется один. Слишком ярость голову затуманивает. Нечеловеческая, звериная ярость - кипящая смола, текущая по жилам.
    Один из стражников поворачивается, с лицом, искаженным от страха. Он, почему-то, в него игральными костями бросает – и кричит, кричит, тонко, пронзительно.
    И дальше только кровь он помнит, только кровь перед глазами стоит. Он двигается, наносит удары – механически. Голова – словно пустая какая-то, свободная от мыслей, от размышлений.
    Это было то, о чем он мечтал уже очень давно.
    И это было прекрасно.

    - Отойдите. Я могу постоять за свою жизнь.
    Уильям де Грасс с мечом в руках стоит, смотрит напряженно. Острие покачивается, за движениями следит.
    Позади – жена его, Катрина. И Роберт, к матери жмущийся, Роберт – в его глаза с ужасом смотрящий. Роберт, которого он исповедовал недавно.
    - Опустите оружие, Уильям. Я не хочу причинять вам боль.
    Слова как-то звучат фальшиво, искаженно. Он чувствовал запах – знакомый запах, он им насквозь пропах. Запах его врага.
    И ему броситься на него хотелось, загрызть, чтобы кровь во все стороны хлестала – вот, что ему сделать хотелось. А потом и Катрину. И Роберта – никого в живых не оставить.
    Искушение слишком велико было – желание его разрывает, безумие захлестывает, в пропасть толкает. Он прыгает – легко вырывает оружие, прижимает человека к земле – так просто! Он невесомым кажется, словно пушинка. Только надави чуть-чуть и сломается, как детская игрушка.
    Кинжал дрожит в руках – нервная это дрожь, дрожь наркомана. Но не кровь здесь главное блюдо – месть, костер, в его душе полыхающий. Огонь требует, требует жертву – отдай ее или сгори сам.
    Кто-то еще в углу трясется, страхом воняет. Липкий, отвратительный запах ноздри забивает, дышать не дает.
    Мне просто нужно что-нибудь, чтобы покормить свою ненависть.
    Он отбрасывает Уильяма в сторону – и на человека набрасывается, в одежды слуги одетого. Рвет, рвет, разрывает. Куски мяса вырывает, заглатывает, кровь брызжет, фонтанирует.
    Не человек уже перед ним – окровавленное, изуродованное нечто, глазами мертвыми в пустоту глядящее.
    Он поднимается – Уильям жену успокаивает, по голове поглаживает. Слезы в ее глазах – слезы по погибшим, слезы – страдание, ужас, страх и боль.
    Только Роберт по-прежнему прямо ему в глаза смотрит. Губы трясутся, но взгляд прямой, твердый.
    И шепчет он еще. Тихо шепчет – обычный человек слов не разберет.
    Но он слышит.
    - Вы чудовище. Чудовище!
    Тьма смеется, стиснув его сердце холодными тисками. Так ведь оно лучше – тьму впустить. Так оно легче.
    - Делайте все, что вам говорят, Уильям – и ваша семья не пострадает. Просто помните о том, что случилось с тем человеком. Помните об этом – и будете жить.
    Он ждет ответа – но они слишком испуганы для этого. Шаги слышит – кто-то по лестнице поднимается. Йохан, с мечом в руках – лезвие блестит от крови, сверкает. Он выглядит усталым, изможденным.
    Тяжелая, должно быть, была схватка. Он ведь и не помнит даже, как оказался здесь. Ненависть его в чувства привела, ненависть голову прочистила. И Уильям еще. Уильям, пытающийся защитить свою семью. Уильям – впустивший смерть и разрушение в свой дом.
    - Кэп… Люди на улицах кричат. Все в панике. Степняки приближаются. Целая орда.
    Смерть и разрушение – это то, что сопровождает его, то, что идет на его зов.
    Поэтому он улыбается, кровь с губ ладонью вытирая. И говорит:
    - Все в порядке. Я знаю, кто их предводитель.

    - Эй, вы с ума сошли? За воротами не безопасно! – стражник на стене им кричит, надрывается.
    Ну и пусть кричит. Воины вокруг на него смотрят, как на сумасшедшего. Как на безумца, не осознающего реальность.
    - Святой отец, одумайтесь. Они… жестокие люди. Говорить с вами не будут. Скорее, кишки выпустят, да голову на копье насадят.
    Он головой качает, произносит – спокойно так, умиротворенно. Хорошо в роль священника вжился. Его всегда подобные интонации у них раздражали.
    - Если есть шанс уладить все миром, то я должен попытаться, сын мой. Господь не одобряет кровопролития.
    Сержант городской стражи лишь отмахивается от него беззлобно. Ладно, мол, черт с тобой. Иди, коли жизнь не дорога.
    На прощание он в толпу собравшуюся смотрит – и видит лица знакомые. Весь отряд его там собрался – провожают его.
    «Вернетесь ли вы?» - вот, что обычно в таких случаях спрашивают. Но ему только удачи пожелали. Знают уже, что он всегда возвращаются.

    Он увидел лагерь степняков примерно через полчаса, после того, как из города вышел. В такие моменты ему сильно недоставало Лервиллы – где она теперь, его верная подруга?
    Можно было бежать – быстро-быстро, быстрее любой лошади. Но за ним все еще наблюдали - пусть не горожане, так разведчики чужие.
    Его мысли подтвердились через мгновение - когда стрела рядом с ним в землю воткнулась. Он увидел двоих степняков к нему скачущих – луки и сабли в руках, и дикое веселье во взглядах.
    Первый из них – еще мальчишка совсем. Второй – виски, убеленные сединой, взгляд – внимательный, цепкий, сосредоточенный. Старый, опытный вояка.
    - Кто ты, и чего тебе нужно, городовик?
    Так его и в прошлый раз называли – городовик. Тогда еще казалось, что все в порядке. Что ничего из случившегося произойти просто не может.
    Когда-нибудь, всем нам приходиться взрослеть.
    - Я хочу говорить с Сариатом, вашим предводителем.
    Юнец только на его слова смеется, саблей воздух рассекает. Его конь на дыбы встает, сучит копытами.
    - А с кем ты еще хочешь поговорить? С Бахусом-прародителем?
    Второй руку поднимает, на полуслове его замолкнуть заставляет. Пальцы наконечник стрелы теребят, словно еще не решил – стрелять, или поговорить сначала.
    - Откуда тебе известно его имя, чужак?
    - Я уже встречался с ним.
    - С Сариатом говорят лишь достойные. Не никчемные городовики, - снова смеется первый.
    Он молчит мгновение. Затем повязку с глаз снимает и ужасом наслаждается, который на их лицах появляется.
    - Демон! – кричит первый.
    Он видит, как стрела ему в лицо летит – и разрубает ее. На две ровные половинки разрубает.
    Как и в первый раз – это производит впечатление. Теперь они держатся осторожно, вперед не лезут.
    - Теперь я достоин? – он улыбается.
    И улыбка его только шире делается, когда старший кивает, медленно.
    - Достоин.
  12. Архив Administrator

    Квест превратился в повествование, поскольку Хелевар начал вводить дополнительных героев. Диалоговая игра из-за этого сошла на нет.

    (этого следует избегать)
Статус темы:
Закрыта.

Поделиться этой страницей