Гриб Холодает в пустыне быстро. Полчаса темноты, и в носу уже свербит от сухой морозной пыли. Шестнадцатый аккуратно поправил маску, и натянул повыше комбинезон. В темноте споры Гриба незаметны, всегда присутствует большой риск контакта и… Может быть, это не смерть, но что-то глубоко предательское есть в продолжении такой жизни. Когда-то грибы были просто грибы, и ничего больше. Их ели, их пинали, из них добывали какое-нибудь ядовитое лекарство. От них видны были только ножки и шляпки. Немногие знали, что тело гриба, огромное тело гриба всегда скрыто от посторонних глаз. Там, под землей, между песчинками, между щепочками и камешками тянутся нити. Они переплетаются, соединяются с телами грибов соседей, выпускают на поверхность шляпочные плоды и тянутся дальше, прорастают глубже, сплетают в сети весь подземный мир, их много и они объединены, их все больше и больше, и когда-то количество переходит в качество. Гигантское тело, размером с планету, подчинилось единой вибрации, и превратилось в колоссальное существо, обладающее сознанием, и способное сознанием своим изменять органические процессы, сначала внутри себя, а потом и в окружающем мире. Это не новая форма жизни. Это новая форма разума, непосильная для понимания. Встретившись со спорой Гриба, легкой, и похожей на мыльный пузырь, человек заболевает и превращается в нечто странное, и всегда разное. Шестнадцатый прислушался. Двое мутабелей, за которыми он шёл по следу, окончательно расположились на ночлег, о чём свидетельствовал булькающий храп, раздающийся из-за невысокой дюны впереди. Судя по чистой, незамутнённой облаками Луне, ночь обещала быть холодной. Надо было поспать. Мутабели не всегда движутся целенапрвлено к телу Гриба. Они много, иногда по несколько месяцев бродят кругами, если явственно не чувствуют зов. Но эти двое шли верно. По крайней мере, они шли прямо, никуда не сворачивая, словно по азимуту. Это была находка, и потому теперь обязательно требовалось поспать, иначе завтрашнего перехода уже не выдержать. Шестнадцатый подкрутил обогрев комбинезона, с сомнением изучив датчик аккумулятора. Хотя бы пару часов с комфортом поспать, приложившись к этому камню… - Эй! – Ещё доля секунды сладкой тёплой неги сна, и Шестнадцатый превращается в натянутый арбалет, направленный в сторону звука. Серый силуэт перед ним, качающийся мешковатый плащ, увенчанный глубоким капюшоном, в котором не разглядеть лица, это Поэт. Поэт - один из его подопечных, так безответственно оставленных без присмотра на время сна. - Ты кто? – спросил Поэт, присев неподалёку. Можно было не отвечать, не всем Гриб оставляет разум. Но Шестнадцатый решил говорить. - Не знаю. - Я Поэт, а там - Голяк. Шестнадцатый всё это уже слышал, пока следил за ними. Поэт непрерывно что-то бормотал, а Голяк шёл молча, храня мирную улыбку Будды. Из них двоих разумен был только Поэт, но вёл процессию Голяк, слышащий зов. - Кем ты был? – спросил Поэт. - Не знаю. - Такое бывает. Я обычно чувствую, кем был мутабель до встречи со своей спорой. Голяк вот был красавицей. Да, это была женщина необычайной красоты, которая повелевала мужчинами. Шестнадцатый удивлённо уставился на Голяка, который развернулся своим жирным телом, и неторопливо пошёл вперёд, оставляя на песке свои полукруглые следы. Между следами его ног змеилась бороздка от огромного бессильного члена. - Но кем ты был, я не вижу, - продолжил Поэт, и рука Шестнадцатого потянулась к пистолету в заднем кармане. - Но и такое тоже бывает, - закончил он, и направился за Голяком. Шестнадцатый перевёл дух. Всегда заметно, что Гриб забирает. Но не всегда известно, что он даёт. Поэт мог быть опасен. Маска Шестнадцатого имитировала видоизменённое лицо, покрытое гладкой чёрной кожей, снабжённое безжизненными, как у саламандры глазами. С виду он достаточно хорошо походил на какого-нибудь мутабеля, и тут уж… экстрасенсов только не хватало. Поднялся ветер, завесами пыли скрывая горизонт, но комбинезон ещё грел в этой пустыне. В наушнике трещал и завывал эфир, споря с ветром за внимание, а три существа, два мутабеля, и человек, двигались через холодные серые дюны. Иногда из серой пелены выступали такие же серые скалы, а Солнце, размазанное на половину неба, давало всеобщей серости более светлые, и более тёмные пятна. «Красота» - подумал Шестнадцатый. Подумал с унылым сарказмом, а Голяк вдруг остановился, и повёл по скудному пейзажу счастливым взором. Будто мысли прочитал. Вслед за Голяком остановилась и вся процессия. - Кушать, - вкрадчиво произнёс Поэт, и дважды причмокнул губами, - Кушать, кушать! Голяк опустился на колени, и, непрерывно что-то разглядывая в песке, пополз вокруг дюны. Полз он долго, вызывая у недоумённого зрителя мнение, что передвигаться теперь он будет так всегда, но в какой-то момент он замер, как собака, и принялся неторопливо разгребать песок ладонью. - А теперь подвинься, жирдяй! – Поэт грубым пинком отвалил его в сторону, и в несколько движений расчистил колонию круглых розовых грибов. Далее, не раздумывая ни секунды, он вытянул из земли самый большой, и отправил его в рот. От него пахнуло сумасшедше аппетитно, курицей гриль. Это было так неожиданно, что шестнадцатый впал в ступор, и не делая никаких выводов, просто подошёл к мутабелям, и присоединился к трапезе. Грибы были мягкие, как и полагается грибам, слегка хрустели, и таяли во рту, расплываясь необычайно приятным вкусом. - Какой сейчас месяц? – неожиданно спросил Поэт. - Март. Он посмотрел по сторонам, затем сел, и горестно обхватил голову руками. - Весна… голодная весна, глазами зверя смотрит в душу. Пробубнив в глубину плаща что-то, похожее на стих, он поднял голову, и уставился на Шестнадцатого. Из глубины капюшона проступала серая тень его лица. Лицо измождённого узника с вечным надломом бровей, как от тонкой боли. - А ты чувствуешь его? - Что? Зов? Поэт помотал головой. - Нет, не зов, Гриб. Никто не чувствует зов. То, что я чувствую, это любовь. - А Голяк? Он ведь чувствует. - Голяк чувствует направление, он чувствует еду и воду, он не может чувствовать любовь, эта жирная скотина нужна только для того, чтобы я пришёл к Грибу. Я Грибу нужен, а не Голяк. Ему нужны совершенные. Гриб везде разбрасывал дары для идущих, подкармливал их, чтобы дошли до его тела. Гриб сейчас был хозяином планеты, но Шестнадцатый не был согласен с этим. То, во что превращается человек, зараженный Грибом, называется мутабель. У мутабеля меняется форма тела, меняется психика, меняются жизненные ценности, появляется зов. Человек идет к Грибу, чтобы слиться с ним. Это не всегда удается, так как рыскающие в городах военные формирования стремятся уничтожить мутабелей. Но идущие идут. Люди оказались не готовы к такой неожиданной и загадочной катастрофе. Споры Гриба подстерегали всюду. Солдаты, убивающие мутабелей, сами заражались, и уходили, прячась от своих бывших товарищей. Многие убивали себя сами, чтобы не успеть почувствовать зов, пока было еще время, много времени, двадцать две минуты. Именно столько требовалось споре, чтобы прижиться и начать изменять тело. Сначала это болезнь, боль, температура, слабость, рвота. Щестнадцатый видел зараженного человека, закрытого в камере для наблюдения. Зов и боль объединились в нем, превратив все вокруг в кошмар. Он царапал стены ногтями, пока руки не превратились в клешни, он кричал, пока глотка его не превратилась в басовую трубу. Через два дня он превратился в мутабеля, безразличное существо, которое просто сидело и ждало, когда откроют дверь. Ему не открыли дверь. Люди говорили, что идет война с Грибом, и что Гриб – это просто гигантский организм, который растет и завоевывает окружающую среду, как и полагается любому живому организму. Люди говорили, что появление Гриба относится к тем слабоизученным процессам, которые привели к зарождению жизни на нашей планете, говорили, что все закономерно и вполне научно. И еще люди говорили о конце света, искали знаки, и находили их. Треск эфира в наушнике прекратился, и Шестнадцатый вздрогнул, услышав голос Дашеньки. «Шестнадцатый, не отвечай, у меня все равно приемника нет. Я стащила старую ЗАС аппаратуру на складе, подсмотрела твой код. Не могу не разговаривать с тобой, хотя, даже не знаю, слышишь ты меня, или нет. Я посмотрела газеты, что за год до катастрофы. Тем летом писали, что куда-то пропали белые грибы. Грибники их найти не могут. Может быть, они и есть наш Гриб? Интересно. Знаешь, мне страшно. Я видела спору в управлении… может быть показалось, далеко, в конце коридора было… Да ты смеяться будешь! Не стану свой бред рассказывать. Зету сказала, так он меня на смех поднял. Я за тебя очень волнуюсь. И люблю тебя очень-очень». Шли весь день. Поэт скулил, суетился, забегал вперед, возвращался и пинками подгонял Голяка, потом рыдал на ходу от переполняющих его чувств. - Это Весна, я полон страданий, но я счастлив! Ничто в жизни не давало мне такой тонкости и силы! Я как старая невеста, отдавшая всю свою прожитую жизнь за одно только белое платье. Я вижу в темноте и слышу, что говорят мне камни. Я хочу говорить с ними, но я уже не свободен. Ноги несут меня Туда! К нему! - Это хорошо, что ноги несут, но ты знаешь, куда идти? – Шестнадцатый опасливо косился по сторонам. Порой сверху ему слышался шум крыльев. Некоторым Гриб дает крылья и умение летать, и их называют орнитомимами. Орнитомимы – чудо. Это люди с крыльями. Они многочисленны и отважны как муравьи. Они принадлежат Грибу, но не идут к нему. Некогда, еще на учебном полигоне, Шестнадцатый смотрел в бинокль на летящую стаю орнитомимов, и пытался найти между ними отличия. Они не отличались друг от друга. Шестнадцатый смотрел, пока всю стаю не перебила зенитная артиллерия. - Надо идти вперед, там пост Паучка, - пробормотал Поэт. - ? - Не знаю. И не спрашивай, кто такой Паучок, я не знаю. - Тьфу! – сказал Шестнадцатый и выругался, но впереди действительно был пост Паучка. Небольшая пещерка, дышащая теплом и пахнущая едой, уходила вглубь монолита скалы. Паучок встретил их при входе и оказался радушным хозяином. Поросль грибных плодов на стенах его пещерки была особенно вкусна, а трубочки мицелия, свисающие у него с потолка, источали сладкий нектар, придающий силы путнику. Сам Паучок был существом невысокого роста, покрытым жесткой редкой щетиной, с шестью черными глазами на лбу, которые ничего не выражали. Но голос его был низок и приятен. - Отдохните, гости, идти вам еще далеко, - произнес он, и складки его рта стали похожими на улыбку. Однако реакция у трех путников оказалась разной: - Да, пожалуй, - сказал Шестнадцатый. - Нет! Не видать мне сна! – сказал Поэт, - Покажи, куда идти мне дальше к своей цели! Голяк ничего не сказал, он растекся по лежанке и задремал. - Ах, дети, дети, не торопитесь, - улыбнулся Паучок, - Никогда не торопитесь. Вечность потерпит три часа. Ведь бывает и так, что человек теряет что-то желанное, потому что было слишком рано, потому, что был не готов. - Не понимаю! – Поэт сел на лежанку, - Ты живешь здесь давно, встречаешь и провожаешь путников, а сам не идешь Туда. Как ты можешь это? - Он здесь, он со мной, и такова Его воля, и таково мое назначение. - Будьте внимательны, впереди вас ждут испытания, - продолжил он серьезнее, - Гриб не был вначале очень умелым, и некоторые животные не пришли к нему. Они претерпели сильные изменения, но так и остались одинокими, без дома и без хозяина. Приближаясь к Главному Плодовому Телу Гриба, вы повстречаете их норы и ловушки. Они опасны, но я надеюсь, что добрые друзья помогут вам. Сейчас спите. Поэт, словно повинуясь, лег, и немедленно уснул. - А скажи-ка, дядя, зачем Грибу животные? – спросил Шестнадцатый, садясь на лежанку. - Просто все должны прийти. Но люди, конечно, ценнее. У людей опыт, знания, у некоторых даже мудрость, - Паучок повысил голос, так как Голяк захрапел неожиданно и раскатисто, - Гриб забирает твое тело, но он дает свое, огромное, вечное. Он дает его тебе и всем живущим. - Не понимаю, что это, бессмертие, или такая странная смерть? - Сам решай, но какая разница, как ты это назовешь, ведь все, что ты чувствовал, останется, и даже продолжит развиваться, но на этот раз вместе с Грибом. - И Гриб сможет воспользоваться моим опытом, моим мозгом? - Сможет. - Как это возможно!? - Ты хочешь понять Гриб? Тогда не пользуйся таким грубым инструментом, как мозг. Ты одинок, ты однобок, в тебе нет гармонии, чтобы мыслить. Тонкость и понимание рождаются сообща, ты скоро сам поймешь это, а сейчас спи, спокойной ночи, - сказал Паучок и удалился вглубь пещеры. Оставшись один, Шестнадцатый потянулся к кнопке связи на запястье и вдруг обнаружил сидящую на локте спору, которая уже присосалась. Нет, проникнуть через комбинезон она не сможет, но не нужно, чтобы это видели. Споры на мутабелей не нападают. Он убил спору и стряхнул ее. Он посмотрел вглубь пещеры. Ему показалось, что оттуда блеснули глаза Паучка. Кажется… снова это глупое, кажется, однако надо уходить. Когда живешь среди врагов, стоит обращать внимание даже на то, что кажется. Шестнадцатый вышел из пещеры, обогнул скалу, и только после этого нажал кнопку связи. Эфир шипел и потрескивал. После тишины пустыни, эти звуки ворвались в самую душу, и разлили по телу тепло. Радиоволны вылетали из передатчиков людей, отражались от звезд, и заполняли вокруг все пространство. Люди были рядом. - Я шестнадцатый, вызываю Зета. На черном небе сияли звезды, и вокруг шипел эфир. - Шестнадцатый, я Зет, где ты? - Я уже недалеко от цели, по всем признакам остались сутки пути, меня сопровождают мутабели, очень милые ребята, но один из них не очень быстро ходит. - Все понял, Шестнадцатый, будь осторожен, могут встретиться телепаты. Их было много на севере. - Понял. Мне пока везет. Как дела у остальных? - Их больше нет, все раскрыты и мертвы. Телепаты, шестнадцатый, берегись их. Они разные. Появилось много мутабелей с исключительными способностями, и они никуда не идут. Они, понимаешь, остаются на земле и служат Грибу. Это его агенты. - Ясно. Я, кажется, повстречал одного такого сегодня. Он организовал что-то вроде ночлежки для идущих. Зовут Паучок. - Паучок? Такого в данных нет. Я сделаю отметки. - Как Дашенька? - Она ушла. Сначала появилась с перевязанной рукой, мы потом поняли, что она прятала спору… Видимо, через водопровод проникла… Шестнадцатый схватился за скалу, чтобы не упасть, но по старой привычке степного волка, промолчал. Эфир шипел рассерженной гюрзой, ибо там, у людей происходило что-то ужасное. Прошла ещё минута. И он опять услышал голос Дашеньки. Голос, которому нельзя было ответить. «Здравствуй, Шестнадцатый. Сегодня я работала во втором корпусе. В шестой лаборатории, там, где окна напротив Зета. Зет провел в кабинете весь день, и ни разу не шелохнулся. Всю вторую половину дня я наблюдала за ним непрерывно, и, боже мой, он ни разу не шелохнулся! Сидел за столом, и ничего не делал. Я, наверно, схожу с ума. Что-то изменилось в управлении. Все заняты своим делом, но… странно это, не могу понять, почему на лестнице никто не курит. Раньше все время курили, да что-нибудь обсуждали. Ладно, это я устала, наверно. Очень хочу тебя увидеть». Шестнадцатый повернулся, чтобы идти, бегом, вприпрыжку добежать до Тела Гриба, и уничтожить его. Но эмоции – это самое ненужное сейчас. Надо собраться, успокоиться. Ему нужны эти мутабели, чтобы найти дорогу. Шорох эфира сменился шорохом земли. Валун, стоящий перед ним, пошевелился и из темноты возник приземистый силуэт Паучка. Раскрыв ладони и, обнажив стилеты, Паучок прыгнул на него с места, как кузнечик, лезвия резанули воздух совсем близко. - Пэ, - тихо сказал пистолет Шестнадцатого, и Паучок упал на землю. Упал уже мертвым. Все утро Поэт искал Паучка. Он обежал скалы вокруг, залез наверх, звал. Эхо далеко разносило его унылый крик. Потом вернулся и разбудил Шестнадцатого. Тот совсем не спал. Из глубины пещеры иногда вылетали споры и липли к нему. Он убивал их как больших комаров, хлопками, тайком, а потом прятал в нишу за лежанкой. Три существа двигались дальше, глядя вперед на свои бессмысленные тени. Иногда они видели кого-нибудь бредущего в том же направлении. Поговорить с ними не удавалось, ибо не всем Гриб оставляет способность общаться, но само направление их движения указывало на верный путь. Пустыня наполнялась идущими, Поэт дышал чаще, и уже не стонал, а повизгивал от вожделения. - Поэт, кем ты был? Какой ты был, пока не встретил свою спору? Поэт остановился и распахнул свой халат. - Вот этим я и был, разве не понятно! А она, - он ткнул пальцем в Голяка, - Вот этим. Все это было спрятано в душе. Гриб не дает тело, он его возвращает. Все должно быть честно. Пока это – ад. Пока что нужно просто прийти к нему, к Грибу, к Хозяину. И он оставит себе все только хорошее, выстраданное, понятое. Я прячу свое тело от чужих взоров, я будто стесняюсь, но не могу же я спрятать свое тело от себя! Шестнадцатый подумал о том, что, встретив свою спору, он тоже бы стал созданием отвратительным и даже догадывался, каким. Себя узнаешь в минуты испытаний. А ты, ты знаешь, какое твое тело? Впереди сверкнула вода. Неподалеку от небольшой круглой лужи в нерешительности столпились разношерстные мутабели. Хотелось пить, но путники остановились, озабоченные вопросом, повиснувшем в местном воздухе, - почему никто не подходит к воде? - Ловушка, - прошептал носатый мутабель со слоноподобными ногами, - Надо обойти вон там, вдоль скалы. Говорят, под водой чудовище, но никто не видел его. Надо обходить. Носатый здесь был в авторитете. Среди окружающих мутабелей, один он мог думать и говорить. Мутабели обступили его и пожирали воспаленными глазами. Но Голяк уже шел к луже. Ему хотелось пить. Может быть это дар Гриба? Лужа уже издали была подозрительна, у неё не было дна. Подозрения подтвердились, когда при его приближении из лужи высунулась гигантская голова сколопендреллы, схватила его страшными жвалами и в миг перемолола в темно-красный фарш. Об этих страшных животных, живущих неподалеку от Плодового Тела, предупреждал Паучок. Чудовище могло быть в прошлом обыкновенным зайцем, змеей, или птицей, которая, повстречав спору, превратилась в это адское создание. Мутабели бросились врассыпную, шестнадцатый и Поэт полезли на скалу, до горизонтального выступа, над которым дальше высилась отвесная стена. Сколопендрела не смогла их достать. Она убила Носатого, еще трех мутабелей, и остановилась в неподвижности возле скалы. Шестнадцатый стал нащупывать свой пистолет под комбинезоном, но не воспользовался им, так как произошло нечто другое. Нарастающий гул триста раз отразился от скал и превратился в грохот. В небе появились вертолеты, окруженные стаей орнитомимов. Боевые машины стреляли кассетными патронами и автоматными очередями. Орнитомимы нападали и гибли. Гибли и вертолеты. Запутавшись лопастями в телах, они падали и взрывались, наполняя воздух гарью. Все это продолжалось недолго. Когда упал последний вертолет, несколько орнитомимов спустились на выступ скалы возле Шестнадцатого и Поэта и начали их разглядывать. Шестнадцатый впервые видел их так близко. За спиной этих существ были крылья, их лица были прекрасны. Тяжело, со страшной одышкой орнитомимы подняли путников в воздух и перенесли подальше от опасного места. Да, они казались бы ангелами, если бы не одышка, им было тяжело, они были живые. Орнитомимы, опустившись на землю, сразу потеряли интерес к своей ноше. Устремив глаза в небо, они взлетели и, поднимаясь, все выше, не оглядываясь, достигли своей стаи и растворились в ней. Дальше шли вдвоем. Поэт был уже спокоен, но глаза его горели, высматривая вдали заветную цель. - Кем они были, эти летающие счастливчики? – спросил Шестнадцатый. - Это старики. Они почти прожили свою жизнь. Сказав это, Поэт тряхнул головой, словно почувствовал удар мысли, оглянулся, и посмотрел пронзительно. - Я думал, чтобы сотворить поэму, надо сначала жизнь прожить. Но стихи рождались от боли. Навыки письма и разгул фантазии не рождают стихов. Стихи видны, когда они – правда. Я поэт, и я хочу пройти через боль. И если пройти через всю боль этой жизни, то тебе достанутся крылья. Шестнадцатый его уже не слышал, потому, что в эфир ворвалась Дашенька. «Шестнадцатый! Вернись! В столовой Зет наклонился, когда ставил поднос. Я видела. Под рубашкой, ниже шеи, у него кожа другого цвета. Сильный бронзовый загар. Я до сих пор не могу поверить в это, он заражен! Он ведет себя, как человек, но он уже не человек! Не верь ему! Это еще не все! Сегодня я специально следила за ним из шестой лаборатории, он сидел неподвижно. И, понимаешь, к нему никто не заходил. К Зету весь день никто не заходил! Как это возможно! Боже! Как я хочу, чтобы ты был рядом!» Когда после этого с ним связался Зет, Шестнадцатый уже ничему не удивлялся. - Где ты сейчас? – спросил Зет непринуждённо. Шестнадцатый тайком взглянул на навигатор, и указал место в пяти километрах к востоку от себя. Никаких сомнений не было. Всё оставшееся время после этого, пока было светло, над указанным местом кружили орнитомимы. Споры встречались все чаще, - уже близко. И было близко. Дрожащей рукой Поэт показал в сторону небольшого ущелья, которое открылось за скалами, - Там! Теперь Поэт был не нужен. Шестнадцатый побежал к ущелью, на ходу доставая пистолет, зная, что теперь только наскоком можно преодолеть безусловную опасность, ведь у главного плодового тела должна быть охрана. Телепата шестнадцатый заметил, когда подошел к нему почти вплотную. Темно-серое тело существа, похожего на огромную летучую мышь сливалось со скалой и потому не привлекало внимания. Желтые глаза-плошки смотрели с ненавистью. Прыжок, и комбинезон Шестнадцатого располосован стилетом. Из горба за спиной вывалился ядерный чемоданчик. - Пэ, - сказал пистолет, и телепата не стало. Шестнадцатый подобрал чемоданчик и побежал вперед, вглубь ущелья, виляя между парящими спорами. Спор стало так много, что он уже не успевал отмахиваться. Ущелье уходило вниз, воздух становился влажным, ведь Гриб сам создавал себе микроклимат. Шестнадцатый выбежал в каньон и увидел это место. Всюду на земле лежали мутабели. Их тела пузырились, прорастая гифами, и от некоторых уже немногое осталось. Разложение мутабелей не сопровождалось ни запахом, ни звуком, они словно перетекали вниз, под землю, медленно, по капле. Споры летали всюду, но уже не нападали. Шестнадцатый сел и открыл чемоданчик. - Не торопись, Шестнадцатый. Напротив, прислонившись к скале, сидел человек. Самый обычный человек в джинсах и клетчатой рубашке. Наклонив ухоженную бородку, он чуть иронично смотрел из-под очков. Он пошевелился и, знакомым, до боли знакомым движением достал из кармана сигарету. - Будешь? Телепат, мутабель, стражник у тела Гриба, думал Шестнадцатый, и сразу забывал об этой мысли. Что-то мешало. Улыбка бородача стала шире. - Это не катастрофа, это спасение! Понимаешь? Мы все Там будем. Шестнадцатый почувствовал восторг и замер. Это, правда, ведь всетидут к Грибу! Радость его захлестнула. Как это просто. Просто! - Что ты можешь знать о великом? Разум бессилен перед стихией. Просто доверься. Просто доверься! – говорил бородач. Теперь Шестнадцатый хотел этого. Все, что потеряно, можно обрести обратно. Просто обрести. Просто. Мы все там будем вместе! Где там? Шестнадцатый посмотрел на небо – не там! Небо, родное голубое небо подернулось облачками, и было тем же самым небом, что и в детстве. Оно оставалось безучастным к Грибу, гудящему под ногами как высоковольтный трансформатор. На поверхности планеты стоял человек, одинокий человек, и внимал тишину голубого простора. - Пэ, - сказал пистолет, и стражника не стало. Шестнадцатый провел настройки бомбы. Он торопился. Он видел стаю орнитомимов на подлете. - Не делай этого! Он обернулся и увидел Поэта, стоящего на коленях. - Молю тебя! Тот мир, который ты хочешь убить, лучше твоего. Ты еще не знаешь, что такое настоящая любовь, но ты узнаешь! Оставь все, как есть, не вмешивайся! Все будет хорошо. Шорох эфира. - Шестнадцатый вызывает Зета. - Я Зет, шестнадцатый. - Я на месте, подготовка взрыва закончена. - Отмена миссии. - Нет, Зет, я знаю, что ты заражён. - Понятно. Ты успеваешь уйти? - У меня двадцать пять секунд. - Тогда прощай. - Что бы вы делали без своего номера шестнадцатого! Прощай, Зет. Шорох земли. Поэт подполз на коленях вплотную, прижался к земле, протянул руку и погладил ступню Шестнадцатого. - Ты сильный и отважный человек, но ты – глупый человек. Ты отвергаешь высший дар, оставаясь ни с чем, в прошлом. То, что ты хочешь убить – божественно! Это шанс! Одумайся! Тот ли ты, кто может взять ответственность за все, чего достигло развитие Вселенной? Ты просто человек! Ты не имеешь права вмешиваться! Ты – один. Шестнадцатый молчал, отсчитывая секунды, он уже не мог ничего делать кроме этого, однако, услышав смех, отвлекся. Смеялся Поэт. Смеялся не зло, глядя теплыми газами в лицо шестнадцатого. И вдруг стало понятно, что нет уже времени для борьбы, идут последние секунды жизни, а существо, сидящее перед ним на коленях, последнее живое существо, с которым можно перекинуться парой слов, хочет, чтобы это были хорошие слова. - Прощай, Поэт, твоих не слышно слёз, твоя стихия… - Поэт с мольбой протянул руку, прося помощи в сложении стиха. Шестнадцатый сразу нашел рифму, - Паровоз! - Плохо, дружище, очень плохо! – Поэт снова закатился смехом, а Шестнадцатый вспомнил о секундах. Он прислушался к шорохам жизни, вдохнул глубже, посмотрел на приближающихся орнитомимов, на скалы, на небо, и произнес: - Три, два, один, но…
