Печень болела с утра. Луис — сутенер из соседнего блока, безмозглая горилла, увешанная цепями, — наподдал вчера «русскому управленцу». Rusty — так называют здесь чиновников оккупационной администрации. Ржавый, красно-коричневый, изъеденный коррозией… Максим вздохнул. «Они винят нас во всеобщем упадке. Коррупции, вымогательстве. А что делать, сверху спускают нереальные планы! И надо как-то жить…» Чтобы отвлечься от невеселых мыслей он обернулся на хриплый гудок. «Вот оно, самое прекрасное — наши первые ласточки, серийные, надежные, проверенные… Спаси Господь!» Максим перекрестился. Детройт после титанических усилий запустил наконец производство автомобилей. Правда покупать их было не на что — львиная доля бюджета страны уходила в метрополию. Репарации — священное право победителей. «Ох, ты! Войсковой патруль!» Отношения с комендатурой Нью-Йорка как-то не сложились. Военные считали гражданскую администрацию чуть ли не пособниками вчерашних врагов. А ведь Президент в еженедельном послании ясно сказал: «Нам нужна не пустыня! России нужна крепкая, стабильная экономика Америки. Мы серьезно на это рассчитываем...» Патрульные замедлили шаг, ухватив его взглядом. Два солдата и офицер. Подтянутый немолодой капитан с костистым лицом. Что-то не припомню такого... — Максим Каммерер? — Что вы, — испугался Макс, — Максим Каверин! Я — русский! Он протянул руку с браслетом. — Русский? — покосился патрульный, проведя сканером. — Россиянин, — смутился Макс. Капитан кивнул бойцам и те побрели в тень, закинув автоматы на плечо. — Экселенц требует вас срочно, — офицер глядел озабочено. — Легенду ломаем немедленно! Он протянул Максу стант-гранату и подмигнул, вокруг уже собирались зеваки. «Опять операция летит в тартарары, — Мак-сим лихорадочно просчитывал ситуацию. — Ей-богу, выиграть войну оказалось легче, чем управлять побежденными… Ладно, — он тряхнул головой. — Гранату туда, к солдатикам. Да так, чтобы один непременно остался на ногах. Потом капитан… Господи! — взмолился он, настраиваясь. — Ведь не умысел ведет нас расчетливый и недобрый, а бескорыстное желание всеобщего счастья. Каждому, даром! И пусть никто не уйдет обиженный… Надо бы поберечься, — мелькнуло в голове мимоходом. — Печень болит с утра. Далась нам эта Америка...»
