Дневник пропавшего без вести Как-то весной, когда я тщетно пыталась найти подходящую квартиру внаем и уже была близка к отчаянию, внезапно позвонил мой приятель и сказал, что может помочь. Есть, мол, вполне приличная, просторная, правда коммунальная квартира, с одной соседкой. Селиться в коммуналке не хотелось, но, поскольку выбора у меня не было, я решила поехать и посмотреть. Большим плюсом было то, что дом располагался в центре, в трех минутах ходьбы от метро. К тому же, приятель мой был знаком с предполагаемой соседкой и характеризовал ее с самой лучшей стороны. Было там какое-то неясное «обстоятельство», о котором он не хотел говорить по телефону, лишь сказал, что мне оно никоим образом не помешает. Квартира, состоящая всего из двух, достаточно больших, комнат и в самом деле оказалась опрятной и вполне уютной, а соседка, женщина лет шестидесяти, спокойной и приветливой. Комната, которая сдавалась, выходила окнами во двор, но была все же достаточно светлой. Самым удивительным было то, что предлагаемая месячная плата была существенно ниже цены, обычно запрашиваемой за такого рода жилье. — Видите ли, в чем дело… комната эта — не моя, — пыталась объяснить соседка, немного нервничая, — но, она уже больше года пустует и… я договорилась с домоуправом… Ведь я все это время за ней присматривала, убирала… Мне много не надо, почти вся оплата пойдет в управление… Ну, вы понимаете… там два человека, которые ответственны. И… тут еще одно условие.., если хозяин вернется, вам придется комнату освободить. — То есть, как «если вернется»? Он где-то в отъезде? Надолго? — Он… ну, как вам сказать… он пропал. — Как пропал? — Этого никто не знает. Вечером был, а утром я заглянула, его нет. Числится в розыске уже больше года, только вряд ли его найдут. А мне тут одной… ну, страшновато как-то, — женщина отвела глаза. — Но, комната у него хорошая, я все помыла, прибрала. Я задумалась. Устраивало все, кроме того, что в любой момент меня могут заставить съехать, если внезапно объявится хозяин. С другой стороны, жилье мне требовалось не больше, чем на полгода. Если его до сих пор не нашли, с большой вероятностью можно предположить, что искать его давно перестали. Судя по словам соседки, он был человеком преклонного возраста, родных и близких у него не было, потерялся где-нибудь в лесу старичок и умер себе тихонько. Грустная, но вполне реалистичная гипотеза. Кроме того, альтернатив у меня не было. «Поживу пока, а там видно будет». Обустройство заняло не больше часа, вещей у меня было немного. Я, прямо скажем, ощущала некоторую неловкость оттого, что «оккупировала» чужую территорию без ведома владельца, но комната мне нравилась. Ничего лишнего, ничто не раздражает глаз. Старинная напольная лампа c цепочкой, кожаное кресло, письменный стол, кровать с высоким изголовьем, шкаф и стеллажи с книгами, на окнах тяжелые выцветшие шторы. Пробежав глазами по корешкам книг, я сделала вывод, что хозяин был человеком весьма образованным, увлекался философией и историей религий. «Интересно, что же с ним случилось? Нужно будет расспросить соседку». Валентина Петровна с явным удовольствием приняла приглашение попить кофе, охотно рассказала о себе, о дочери, которая уже четыре года живет в Германии, но о своем соседе говорила нехотя, односложно отвечая на мои вопросы. Однако, мне удалось выяснить, что Николай Евгеньевич был человеком замкнутым и, что называется, «немного не в себе». С тех пор, как много лет назад умерла его мать, жил один. Валентина Петровна не помнила, чтобы кто-либо его посещал, а в последние годы он и сам почти не выходил из квартиры. Был нездоров, получал пенсию по инвалидности. Я постаралась ничего не менять в комнате, даже на письменном столе оставила все в том порядке, который установил хозяин, но как-то раз, вечером все-таки не удержалась и заглянула в ящики письменного стола. В одном из них я нашла мятую тетрадь, испещренную то ли формулами, то-ли подсчетами, и что-то вроде небольшого альбома для рисования в жестком переплете, исписанного мелким аккуратным почерком. Первые несколько страниц занимали комментарии к прочитанным трудам по психологии и философии, черновики каких-то статей с множественными исправлениями и сносками. Даже если эти записи имели хоть какой-то смысл, разобраться в них мне не представлялось возможным. Перед тем, как вернуть альбом на место, я все же пролистала его и в самом конце обнаружила несколько страниц вполне разборчивого текста. Судя по хронологии, это был дневник. Совесть моя попыталась напомнить, что нехорошо читать чужие дневники, но любопытство пересилило, услужливо подбросив мысль о том, что сведения, почерпнутые из дневника, возможно, помогут найти пропавшего. 22 сентября, 1982 г. Пожалуй, следует вспомнить все с самого начала, то есть с раннего детства. Пытаясь мысленно вернуться в то время, когда я начал посещать Комнату, я вспоминаю только мамино цветастое платье и ее руку, крепко сжимающую мою. По тому, что я отчетливо помню наши сцепленные руки на уровне моего лица, можно предположить, что мне было года два или три. Мы останавливались перед небольшой, ничем не примечательной дверью, мама отпускала мою руку, приоткрывала дверь и легонько подталкивала меня внутрь. Помню, как мучили меня вопросы: зачем она приводит меня сюда и почему не может пойти со мной? Спросить я не решался. Сейчас-то я понимаю, что никто, кроме меня не мог туда войти, ведь это была Моя Комната. 23 сентября, 1982 г. Что еще вспоминается? Пожалуй, цвета. Стоит только закрыть глаза, как в памяти всплывает знакомая картинка. Это всегда случалось солнечно-желтым днем, но, как только я входил в Комнату, желтый свет гас и на смену ему огромным тяжелым сгустком на меня опускался темно-фиолетовый сумрак. Яркий прямоугольник двери исчезал и, постепенно сквозь густой фиолетовый цвет начинали проступать его оттенки, вырисовывая внутренность Комнаты. Сначала появлялись три почти черных дверных проема, по одному на каждой стене, не считая той, где только что закрывшаяся дверь потушила желтый. Возможно, они были просто нарисованы на стенах. Затем проступали большие, во всю стену, плоские часы с маятником. Правильнее сказать, это была стена-часы. Сама Комната была пустой, то есть в ней ничего не было, кроме пустоты, но пустота переполняла комнату, делая ее тесной. Так же, наверно, оглушает абсолютная тишина пустыни. Стены, потолок и пол комнаты были квадратными. Я останавливался в самом центре квадрата и ждал. Я знал, что все будет, как всегда: вот-вот Комната оживет и начнет медленно ощупывать меня, как бы решая: оставить себе или снова отказаться принять маленькую жертву. Я съеживался от нарастающего страха, зажмуривал глаза, стараясь спрятаться от невыносимых, пульсирующих прикосновений. Когда мой страх достигал предела, Комната внезапно начинала «успокаиваться». Я чувствовал, как она постепенно замирает, теряя ко мне интерес, пустота оседает на пол легкой пылью и Комната становится просто комнатой. Так давно это было, но я помню все до мельчайших подробностей. 10 октября, 1982 г. Вместе с тем, как я рос, менялась и моя Комната. Со временем она стала просторнее, дверные проемы стерлись, на месте одного из них, в какой-то момент проявилось непрозрачное окно, но, позже и оно исчезло, как признанное неудачным. Иногда у стены вдруг появлялся стул или приставная лесенка. Как-то раз из темного угла неожиданно выкатился небольшой резиновый мяч. Комната явно старалась меня чем-то порадовать или развлечь. Теперь я ходил туда один, без провожатых. Нельзя сказать, чтобы мне это нравилось, скорее это было правилом, которые не нарушают. 17 октября, 1982 г. Как-то, после большого перерыва, я заметил что расстояние до Комнаты заметно увеличилось, идти пришлось дольше обычного. Сама Комната перестала быть замкнутым пространством, в которое можно попасть прямо с улицы, она обросла зданием с лестницами и дополнительными этажами. Позже появился лифт. С годами здание становилось все больше, лестницы — шире и длиннее, лифты, их теперь было несколько, — медленнее. Похоже, здание стало даже обитаемым, но в этом я не был до конца уверен. Входя внутрь, я никогда никого не встречал, зато слышал удаляющиеся голоса, как если бы последние посетители покидали музей перед закрытием. Иногда раздавался лязг железа, обычный звук, который издают старые лифты, и потом наступала тишина. Поднимаясь по ступеням, я чувствовал присутствие Комнаты, хотя впереди еще оставалось несколько лестничных пролетов. Наконец, я останавливался перед высокой двустворчатой дверью и готовил себя к очередному испытанию. 18 октября, 1982 г. Комната уже давно перестала быть пустой. Придя как-то раз, я увидел, что вдоль стен стоят высокий шкаф из темного матового дерева и комод с выдвижными ящиками. Помню, как я впервые медленно провел рукой по ящикам и ощутил ответное касание. В другой раз в углу, за комодом, появилось низенькое пианино. Я осторожно поднял крышку пианино и долго рассматривал клавиши, так и не решившись нажать ни на одну из них, это было бы слишком грубым вмешательством в тихую и неподвижную жизнь Комнаты. Жизнь, впрочем, не бывает абсолютно неподвижной. Если приглядеться, можно было увидеть едва уловимую зыбь на поверхности стен, почувствовать спокойствие шкафа, легкие опасения комода, горечь утраченной мечты пианино о музыке… и, как всегда, ощутить пристальное наблюдение. Убедившись, что это именно я, Комната начинала прикасаться ко мне, заставляя оборачиваться и прислушиваться. Воздух вокруг меня то сгущался, делаясь влажным и липким, то снова рассеивался. Комната дышала: вдох… выдох… Я слышал шорох ее мыслей, видел, как в углы ложатся тени ее сомнений. Похоже, ей требовалось все больше времени, чтобы понять, нужен я ей или нет, чтобы решить, впитать меня или отторгнуть. 20 октября, 1982 г. Чем старше я становился, тем больше самых разнообразных вещей появлялось в моей Комнате. Предметы, похоже уменьшались в размере, предоставляя пространство для новых. Чего тут только не было: крошечные табуретки, граммофон, швейная машинка и даже старинное устройство для разувания. Кроме того, Комната теперь звучала. Она, будто перестала стесняться меня, доверилась мне, как старому знакомцу. Пол слегка постанывал под моими ступнями, выдвижные ящики скрипели, как старые суставы. Ящичков стало намного больше, каждый из них как будто поделился на несколько маленьких. Ящики теперь торчали отовсюду: из шкафа, комода, прямо из стен. Постепенно все они наполнились содержимым. Привыкнув к долгому ожиданию, я стал смелее, и, чтобы не терять времени, выдвигал ящички и разглядывал то, что пряталось внутри. На первый взгляд — ничего особенного: старые монеты, нитки для вышивания, курительные трубки, коллекция значков, посвящённых знаменательным датам, разнокалиберные бусины, бумажные фигурки-оригами, спичечные коробки со спичками и без них, резиновые штампы, бутылочные этикетки, ручные часы, шариковые и перьевые ручки, пуговицы, старые таблетки, обувные щетки и многое другое, всего не перечислишь. Пока Комната принимала решение, я рассматривал предметы. Однажды, по неосторожности, я опрокинул ящик с пуговицами и замер, оглушенный раскатистым смехом Комнаты. 30 октября, 1982 г. Мне нравится проводить время в моей Комнате. Не понимаю, как я мог так ошибаться, считая ее враждебной когда-то! Впрочем, это было очень давно. Сегодняшнее посещение было особенным, я вдруг понял: что-то изменилось в наших отношениях. Моя Комната явно рада меня видеть, мы отлично понимаем друг друга! Она чувствует все оттенки моих настроений, то играет со мной, то пытается что-то мне сказать. Что? Надо будет как следует подумать об этом. Ухожу нехотя. 4 августа, 1984 г. Прошло почти два года со дня моей последней записи. Я слишком занят, чтобы вести дневник. Я все больше и больше времени провожу в Комнате. Я много думал и наконец понял, что все, что в ней находится, — не случайно! Все подчинено какому-то порядку, то есть, между предметами определенно есть взаимосвязь, которую я пока не улавливаю. Здесь таится какая-то тайна. В каждом из ящиков спрятана подсказка, нужно только найти ее и правильно сопоставить с остальными. 6 августа, 1984 г. Ну, конечно! Взять, к примеру, бусины: из восьмисот двенадцати нашлось всего две одинаковых. Это не может быть простым совпадением! Как не может быть случайностью и то, что среди ручных часов мне попались только одни исправные! «Тик-так, тик-так, тик-так…» — подтвердили часы мою мысль. Я завел специальную тетрадь и теперь записываю все, что представляется мне частью сложной головоломки, которую предлагает Комната. Я уже знаю: как только решу ее, пойму что-то очень важное. Я с одержимостью перекладываю и пересчитываю все мелочи, стараясь ничего не упустить. 9 августа, 1984 г. Эта идея полностью овладела мной, я с нетерпением жду каждой новой встречи. Входя в здание, я ускоряю шаг, хотя мне это стоит все больших усилий: как я уже говорил, расстояние до Комнаты все время увеличивается, лестницы стали круче, количество ступеней постоянно множится. Лифтов уже давно нет, или я перестал их замечать? Голосов я, кажется, тоже больше не слышу, но это все не важно, не важно! Главное, что я близок к цели. 17 августа, 1984 г. Комната тоже «тянется» ко мне. Когда я вхожу, ее стены становятся мягче и подвижнее, дыхание — более частым. Кажется, она старается быть похожей на меня. Вместо сомнений я все отчетливей ощущаю нежелание меня отпускать. Да мне и не хочется уходить. 31 марта, 1985 г. Жаль, что дорога так сильно утомляет меня, ноги будто застревают в песке, лестницы стали слишком крутыми, каждый раз я боюсь скатиться вниз. Хуже всего — провалы между ступенями. Видимо от старости лестницы начинают осыпаться, приходится перепрыгивать с опасностью сорваться и упасть. Этого допустить никак нельзя, ведь я уже так близок к разгадке! Цепочка знаков выстраивается, не хватает всего нескольких звеньев. 32 марта Слишком тяжело, слишком много ступеней… В прошлый раз я насчитал три тысячи девяносто восемь, не считая тех, что провалились. Я всерьез опасаюсь, что когда-нибудь мне просто не хватит сил, чтобы добраться до Моей Комнаты. Зато, наконец-то я подошел вплотную к решению головоломки, не хватает последнего звена, последнего кусочка. 33 марта Все. Я принял решение: сегодня я иду туда в последний раз. Силы мои на исходе, но главное, я знаю, что их хватит, чтобы дойти. В прошлое посещение я еще раз просмотрел все ящики до единого, ошибки быть не может. Только что мне стало ясно, что недостающий кусочек, последнее звено — это я сам. Я должен быть там. Там мое место. Я — часть Комнаты. Я — то, что ей необходимо. Я — Комната. Ха! Иначе и быть не могло. *** Оставшиеся страницы альбома были пустыми. Так. Ясно. Тридцать третье марта и все такое. Шизофрения, типичное весеннее обострение. И все же мне сделалось не по себе, захотелось свежего воздуха. Я попыталась открыть окно, но поняла, что это невозможно, рамы были наглухо заколочены и заклеены многолетними слоями пожелтевшей бумаги. Мне удалось лишь отворить крошечную форточку. Ненавижу секреты, особенно такие мрачные! Соседка еще не спала, из-под ее двери пробивался мерцающий свет телевизора. Я постучала. Дверь открылась и женщина жестом предложила войти. — Валентина Петровна, вы должны мне рассказать про вашего соседа. Я чувствую, что вы что-то не договариваете. Он покончил с собой? Соседка выключила телевизор и опустилась в кресло. — Может и покончил, только ведь трупа-то не было, — тихо ответила она и перекрестилась. — То есть, труп не нашли, так? — Нашли, не нашли… не мышь все же, человек! Не было его там! У меня ведь ключ от его комнаты, мы с ним давно еще ключами обменялись, на всякий случай. Мало ли что, мы оба — люди немолодые, одинокие, случись что… Я гляжу, не выходит он с утра-то. Я ему крикнула, мол все ли в порядке, может чаю принести. Тихо. Я тогда дверь отперла, а там — никого! — Так, может он ночью ушел, когда вы спали… — Вот и милиция так говорит, за сумасшедшую меня принимают — она всхлипнула, — как он мог уйти, у него одни ботинки и тапки, вон они все, в шкафу! Не босиком же по снегу! Он еле ходил, ноги были больные, без своей палки он и до угла дома не дошел бы, да что там, с лестницы не спустился бы! Палка-то так и стоит в углу! Она немного помолчала и добавила почему-то шепотом: — А самое главное… Вот и вы мне, наверно, не поверите… Никто не верит, но я-то точно помню: дверь входная была закрыта на цепочку! Меня ж как током ударило, когда я цепочку эту увидела! Его нигде нет, а цепочка застегнута! Я так и села тут в прихожей и смотрела на нее… будто черта увидела. Каково мне теперь тут одной жить? — она заплакала. Я молчала. По спине ползли гадкие мурашки. Ночь я провела на кухне, а наутро собрала вещи и переехала к подруге, пообещав ей за эту услугу рассказать жуткую историю из реальной жизни. Я тоже не против иногда послушать рассказы про страшные тайны, но сама все же предпочитаю держаться от них подальше.
