Говорят, что мое. Не помню. Как это происходит? Не знаю. Распахивается дверь или окно, а может быть это обложка книги длинною в жизнь. В окне серое небо, унылое, пасмурное, без глубины и объема - в нем нет надежды, нет никакой загадки, ибо верховное божество здесь я. А уж мне-то ведомо чего я стою... Вот Бунинская триада небо-земля-настроение бьется сверкающей рыбой в сетях памяти. Намокший асфальт жирно блестит лужами, а с неба беспрестанно и бесшумно нисходит прозрачный снег, упрямо желающий быть дождем. Капли его барабанят по жестяным отливам, словно заикающийся метроном. Женщина в окне напротив поглаживает обнаженную грудь. Она видит меня, я вижу ее. Мы словно пластины конденсатора, между которыми проскакивает искра вожделения. Каждый из нас видит лишь половину происходящего, но я догадываюсь чем занята она, а ей известно что делаю я. Это пьеса с короткими актами и длинными антрактами. Самое сложное - научиться вести себя в антракте. Ведь трудно даже понять, часть ли это моей настоящей жизни или призрачный морок, фата-моргана, выдуманная вселенная тоскующей души. Да и нелегко быть естественным нагишом. Курю. Она тоже. Кажется, мы начинаем ненавидеть друг друга. Шторы разделяют нас, разделяют до следующего раза, когда одиночество снова толкнет нас друг к другу. Но никогда вблизи. Никогда.
Потому что самое сложное - научиться вести себя в антракте. Ведь трудно даже понять, часть ли это настоящей жизни или призрачный морок... Герои нервничают, курят... По-моему, очень даже понятно. Любофф-маркофф