Шапито–Порт - Разрешение есть? – чиновник пограничной службы телепорта сжал в кулаке документы Альбера Эйна, потряс бумажным комом перед носом: – Вылет на астероид Циркус – с санкции правительства или… - Или. По приговору суда. Вот… Не хотел показывать, извините. Поосторожней с билетом! - На Циркусе бывали? - Нет. Пограничник бросил смятые бумаги на стол, вынул из сейфа футляр–очешник и поманил Эйна: - Наденьте! Заушины очков притянуло, как магнитом. Мягкие накладки вокруг стёкол прилипли к коже. - Очки бесплатные, носить постоянно, - распорядился чиновник. – При попытке снять звучит тревожный зуммер, через тридцать секунд в полицейский департамент поступает сигнал о нарушении. - Нарушении чего? – Альбер тщательно разглаживал смятый билет. - Цветового режима. Не везде, как на Проксиме Плюс, нормальный черно-белый свет. Астероид Циркус – в системе желтой звезды Колорады. Очки защищают зрение, следят за поведением и психикой владельца. Для вашей пользы. - Что такое «желтая звезда»? - Счастье, что не знаете. За окном, сквозь молочные сумерки уходящего дня, пробился последний, ослепительно-белый луч заката. Шторки автоматических жалюзи упали, на дальней стене обозначился белёсый экран нуль-перехода. Пассажиры деловито окунались в квантовое полотно и бесследно исчезали. Альбер Эйн не любил телепорты. Всякий раз, как приходилось разрывать полупрозрачную, жирную и тугую, словно плёнка на сыром мясе, нулевую плоскость, появлялась брезгливая тошнота. А в самый момент перехода неизменно возникало одно и то же – лицо старика. В «Памятке пассажира» о подобных явлениях не говорилось, и неосмотрительно распространяться о престарелых фантомах. Вот, сейчас покажется… Фосфорно засветились стены шлюзовой камеры. Чужой запах, чужие шорохи, другая жизнь. Альбера бил озноб – призрак тут, секунды идут, а он не исчезает. Эйн замахнулся… Фу ты, обычный старик. Опёрся на блестящую трость, смотрит мимо, словно не замечает. - Мы уже на Циркусе? – нарочно громко спросил Эйн. – Кто здесь живёт, люди? - Конечно, люди! – старик повернулся всем корпусом, на звук. – Сейчас пройдём адаптацию, и откроют шлюз. - Почему вы без очков? - Молодой человек, я вижу одинаково плохо – что в очках, что без них. Таким, как я, государственная защита не нужна. Зато слышу и чувствую намного больше, чем другие зрячие. Ну, и Циркус пятьдесят первая планета, на которую лечу. Мыслепослушным гражданам общество доверяет. Вы в отпуск? Альбер замешкался, кивнул… Старик, словно ненароком, поднял блестящую трость, покрутил её. Завороженно следя за бликами на металле, юноша прошептал: - Не в отпуск, по суду. Продавал лотерейные билеты и нарушил закон относительности. - Как такое возможно? – усмехнулся старик. - На Проксиме по закону одни должны выигрывать в лотерею, другие – вытягивать «пустышки». А я чувствовал – где выигрыш, где нет ничего, и торговал только «счастьем». - Старались не для себя? - Конечно. Владелец лотереи подал иск по убыткам. Врач-бионик родил заключение: «нелогичные схемы мыслей», а судья – обвинительный вердикт. - Вам решили сделать «прививку от сумасбродства». Показать настоящий цирк, с фокусниками, дрессировщиками, клоунадой и прочими человеческими заблуждениями. Чтоб отбило охоту шутить самому. - Именно так! - Да, Циркус просто-таки напичкан аттракционами. Хочу предупредить – не расслабляйтесь. Правительство Проксимы, хозяин балагана, собрало здесь соблазны, чтобы оградить родную планету. - Да, мне доверили своими глазами убедиться, насколько вредно то, что непредсказуемо, потому что «случайность и глупость на Циркусе так ярки, что доведены до абсурда». Это сказано в решении суда. - Вы с ним согласны? Альбер Эйн оглянулся по сторонам, приник к уху старика и зашептал: - В пять лет родители водили меня в цирк, его еще не запретили. И, если честно, поездка на Циркус – подарок, возвращение в детство. Если б только знали на Проксиме… Старик отстранился от Альбера, как-то весь вытянулся в струнку и пожевал сухими губами, словно пробуя на вкус то, что хотел сказать. - Больше вслух об этом не говорите. Даже самому себе, если не хотите встретиться с «аттракционами» похуже, на своей планете, - и коснулся собственного глаза. Альбер вспомнил про очки: - Они что, и слышат… Старик развёл руками. Над Циркусом – астероидом не очень большим, с искусственной гравитацией и тонким слоем атмосферы, – электрической радугой выгибался горизонт, весь в сполохах рукотворных зарниц. Гроздьями огней вспыхивали аттракционы. Огромная конфетти-машина выстреливала в небо бумажные облака. Два сверкающих спутника в стратосфере несли лопасти звёздных парусов. Между ними, как воздушные шарики, привязанные ниточками к планете, метались в тяжелых «доспехах» стратонавты. Притягивал то один парус, то другой, фигурки сталкивались под дружные крики зевак, ожидавших очереди на подъём. В том месте, откуда расходились страховочные фалы, прямо на пластиковой траве лежали пустые скафандры. Альбер повернулся к старику, чьё имя так и не спросил: - А вы… тоже будете так развлекаться? - К вашим услугам – барон Брамбеус. Циркус для меня – станция пересадки. Тут есть маленький секрет. Не все аттракционы просты. У некоторых – особое назначение. Может, и не столкнётесь, но имейте в виду. Мне нужен только один – «Человек – радиолуч». Удачи! Альбер выбрал безобидную карусель с деревянными лошадками. Рядом клоун в неохватном костюме играл на шарманке. - Вы продаёте билеты? - На Циркусе развлечения бесплатные, а расплата – неизбежная, - пробасил шарманщик. – Но все желания исполняются. Хотите получить билетик – просуньте руку во-от сюда… Альбер запустил пятерню в недра шарманки. Клацнул неведомый механизм, тиски до боли сжали запястье. - Сейчас появится билет! – Клоун невозмутимо завертел ручку. Сбоку шарманки приоткрылось окошко, из него пополз сочный, свежий, кровавый фарш… - Это что!.. Моя… Моя рука?! Невидимые тиски отпустили. Альбер выхватил руку, растирая больное место, и пошел прочь, радуясь, что остался цел. - А билетик-то, билетик забыли! – клоун догнал и вложил в ладонь глянцево–картонный прямоугольник, словно музейный билет на поезд. - Спасибо! – растаял Альбер, сразу забыв злую шутку. – Знаете, я на Проксиме тоже билеты продаю… - крикнул вдогонку, но шарманщик уже исчез в шумном людском потоке. Лошадки пахли старым деревом, разогретым лаком, бока вытерты до блеска, на шее ножичком – неприличная надпись. Всё так и должно быть. После карусели Альбер Эйн покружился на гигантской центрифуге. Купил шоколадного зайца со сливочным кремом – и это тоже был вкус детства. По старой привычке, словно молочный, заныл зуб. Но Альбер про него забыл, потому что уже летел под свист ветра на огромных качелях. Заканчивалось время, отведённое для посещения астероида. Через час мыслепослушный Альбер Эйн вернётся на Проксиму Плюс, чтобы продавать лотерейные билеты и остаться исключительно нормальным и невероятно обычным гражданином. А напоследок прокатится на самом высоком в галактике «чертовом колесе», что летит по рельсам через всю планетку… К Альберу подошел немолодой мужчина в тёмном фраке с туго накрахмаленным белым пластроном, галстуком-бабочкой «в горошек». Приподнял лоснящийся цилиндр: - Космос наизнанку – это реально! Сорок минут настоящей жизни. Сумасшедший полёт! Невероятные ощущения! Аттракцион «Катапульта – парикмахерское кресло». Только для вас! Альбер отрицательно мотнул головой, посмотрел на часы; немножко грубее, чем хотел, отстранил мужчину во фраке, и шагнул к кабинке колеса обозрения. В верхней точке показалось, что время остановилось и вот-вот повернёт вспять. Накатила тоска. Как же не хотелось уезжать из сказки! Альбер сник. Всё оставшееся время молчал и потерянно смотрел под ноги, не замечая ни людей, ни искрящегося искусственным светом, взрывающегося механической музыкой, волшебного чужого пространства… На обратной дороге к телепорту ветер поднял рассыпанное всюду конфетти, завертел вокруг Эйна воздушным столбом серпантин и лепестки роз. И Альбер не выдержал, сдвинул на нос очки. В глаза ударило разноцветье сверкающих кружочков. Воздух светился и переливался красками, о которых Альбер не подозревал, увидеть которые не ожидал. Тут же в уши впился тонкий зуммер контроля. Альбер поспешно вернул очки на место, со страхом представляя, как получит повестку в полицейский департамент Проксимы. Вернуться на Проксиму Плюс оказалось непросто. Через общий зал телепорта змейкой тянулась очередь на сканирование мозга. Прошедшему выдавали подорожный лист – каким «классом» можно лететь… И тут острая боль впилась в мозг, тихо скулящей собакой осела в зубе мудрости. Шоколад ли растревожил зубы, или само пребывание на Циркусе «развинтило» мозг Эйна? Перед пропускной рамкой «умные» очки подали сигнал службе контроля. Альбера вывели из зала, чтоб эмоции не успели заразить пассажиров. - С таким зубом телепортироваться нельзя, - тихо и грустно сказал дежурный врач. – Случится программный сбой, и голова останется на Циркусе. - А целиком на Циркусе остаться нельзя? Пока не утихнет зуб. - Это незаконно. На астероиде нет ни гостиниц, ни частных домов. Задержка здесь равна тайной эмиграции. - Что же делать? - Удалять… - Но я боюсь! - Воля ваша, подумайте, прогуляйтесь, пока есть время. На площади у телепорта Эйн увидел барона Брамбеуса. - Альбер! – барон обрадовался. – Не думал, что вас увижу. Но давайте прощаться. Я нашел свой аттракцион и на Проксиму не вернусь… У вас беда? - Эйн рассказал. – Очки снимали? Только честно! Эйн кивнул: - Совсем ненадолго, но они успели подать сигнал. - Это неважно. Что видели? - То, что здесь называют «цвет». Много разных «цветов». Не знаю, как назвать. - Ну, раз видели «цвет», значит, выход есть. Сегодня тот день, когда можно перемещаться на «плавающем» телепорте. Работает он только в пятницу, тринадцатого. И для запуска нужен тринадцатый пассажир. Честно говоря, я тем и занимаюсь, что ищу тринадцатого попутчика. Уже отчаялся, а тут вы… Взяв под локоть Альбера Эйна, Брамбеус уверенно, будто отлично видел дорогу, направился туда, где скрещенные лучи прожекторов выхватывали из темноты сине-красный шатёр и перетяжку на высоких столбах: «Шапито–Порт». Подойдя, Альбер Эйн понял, что шапито не стоит на месте. Шатёр, как «танцующие камни» – обломки скал, балансирующие на одной точке, – держится на огромном шаре. Растяжки купола тоже выведены на плавающий пол. Альбер Эйн подождал, пока сторона со входом накренится к земле. И уже почти зашагнул на площадку. Тут платформа взмыла вверх, Альбер потерял равновесие и чуть не упал. Стоило отойти подальше, шапито любезно склонялось. И опять, как только Альбер делал шаг вперёд, упрямо «задирало нос». Эйн растерянно посмотрел на Брамбеуса… - Что делать? Подумай сам. «Обмануть! Непременно обмануть», - решил Альбер Эйн, медленно побрёл прочь… и, когда вход «приземлялся», в резком броске подпрыгнул, шлёпнулся на скользком полу и, сползая наружу, ухватился за растяжку, заставляя опуститься вход. Цирк замер, старик неторопливо вошел внутрь. Альбер Эйн, отдышавшись, последовал за ним. Внутри не чувствовался «танец на шаре», но шнурованные стены парусили под давлением ветра, бушевавшего и завывавшего снаружи. Альбер удивился – на астероиде было тихо, за весь вечер не упала ни капля дождя. В тёмном коридоре между трибунами остро пахло старым цирком: резиной, матами из поролона, палёной проводкой, сосновой доской. На четырёх главных стойках вокруг арены сверкали прожекторы. По разным оттенкам серого Альбер догадался, что лампы «разноцветные», но очки снять не посмел. Украдкой сосчитал – вместе с ним и стариком в цирке, действительно, тринадцать человек. Накачанный, с бритым до синевы затылком, дядька в камуфляже делал глубокий вдох, потом резко выдыхал «У-ух!», и крутил головой от удовольствия. Блондинка с кукольным лицом тоже пару раз сделала «У-ух!». Но дядька не обратил внимания, и она подсела к парню лет двадцати в огромных плюсовых очках, с тонкими руками-спичками. Парень вплотную посмотрел на блондинку, улыбнулся во весь рот, показав черноту щербатых зубов, и угловатым, механическим движением, как робот, приобнял блондинку, не прижимая окончательно. Та фыркнула и отвернулась. По кругу арены, спотыкаясь на каждом шагу, медленно вышагивал бледный человек с дрожащими руками. Он всё время касался головы – осторожно, с опаской, – и тут же руки отдёргивал. Барон Брамбеус вышел в центр арены и поднял голову к вип-ложе над входом: - Тринадцатый доставлен. Можно начинать. К удивлению Альбера Эйна, из ложи спустился пожилой господин во фраке и цилиндре, что предлагал «Катапульту – парикмахерское кресло». Фокусник, подумал Альбер. - Разрешите представиться. Шабаху–Бокар, сын Баху–Баросса, внук Маху–Белеха, шпанского короля. У кого плохая память – просто Шабаху–Баросса. Вы гости, я хозяин бала. Отныне шапито–порт можно покинуть только телепортацией, - и скрепил бутафорским замком дощатые створки входа. - Со способами определились? - Я давно определился! – мужчина, тренировавший дыхание, печатая шаг, вышел на арену. Перед Шабаху–Бароссой надел кепку, отдал честь, доложил: - Сержант Эзра Ли к полёту готов! - и снял кепку. Фокусник повернулся к кулисам, хлопнул в ладоши: - Алле – Ап! Поросёнок выкатил двухколёсную тележку. Шабаху–Баросса достал из неё летный шлем, потом тяжелые баллоны, скреплённые рогатой трубкой–перекладиной. Альбер Эйн во все глаза смотрел на непонятное устройство. Кто-то тронул за руку… Маленький толстый человечек с блестящей лысиной, в полосатом костюме, похожем на пижаму, протягивал лист бумаги. - Это что? «Прошу удалить мне шило из задницы, в связи с интенсивной сидячей работой». - Завизируйте… Вот тут. Шабаху–Баросса положил рогатый ранец на арену, погрозил человечку: - Господин Клоп-Триклот, не отвлекайте новенького. Давайте, давайте сюда ваше заявление. - Мне без очереди, по состоянию здоровья, - полосатый человечек кивал, но листок не отдал, с надеждой глядя на блондинку: - Леди НотаБена, завизируйте вот тут… Недовольный задержкой, сержант Эзра Ли надвинул тяжелый шлем, деловито влез в постромки ранца, быстро и ловко щелкнул замками. Фокусник взвёл таймер на груди пилота: – Помните, топлива хватит на двадцать одну секунду. Если на восемнадцатой не телепортируетесь, погибнете в нуль-пространстве. Сержант нетерпеливо кивнул головой: - Есть! - набрал воздуха в лёгкие, резко выдохнул, крутанул рукоятку и взмыл под купол. Обдало близким жаром реактивной струи. Пилот пробил обшивку и ушел в небо. Пронзительный вой турбо-движка сменился близким радостным визгом блондинки, нескрываемым восторгом и аплодисментами остальных – всех, кроме Альбера Эйна и самого фокусника. - Думаете, успешно? – с надеждой и сомнением спросил Брамбеус. - Надеюсь, да, - фокусник следил, как затягивается порванная ткань. - Он проделывает это пятый раз. – Шабаху–Баросса ткнул пальцем в Альбера Эйна: - Это вы были у «чертова колеса»? Почему в очках? С Проксимы Плюс! - У меня болит зуб… - начал Эйн. - Понятно! Подберём замечательное устройство. Из кулис выехало старинное зубоврачебное кресло. - Нет, что вы! Немедленно откройте двери, я уйду… - Зря отказались. Телепортация с одновременной постановкой пломбы – редко выпадает такое счастье. - Публика засмеялась. – Выйти нельзя. Прислушайтесь. Вам не кажется, что мы несёмся с огромной скоростью через темень под свист ветра? - Да, я заметил. - Снаружи – минус-пространство, там страхи тех, кто сейчас внутри. Мы не в шапито, а в пересадочной станции умственного телепорта, в накопителе психической энергии перемещения. Пассажиры едут в разных направлениях, каждый в своём, и выходят удивительными способами. По принципу – всё разрешено, что не запрещено. Вам этот принцип неведом? - Но, вы же обещали… - начал Эйн. - Ах да! Другое кресло. Но его выбрала та дама. Леди НотаБена, ваша очередь! – объявил Шабаху–Баросса. Кресло дантиста загадочным образом исчезло, появилось парикмахерское. С радостным криком, подпрыгивая и сжимая кулачки, в него уселась блондинка. Опустился глубокий колпак. Сквозь поцарапанный мутный пластик было видно – бурей взвиваются волосы, опутывают голову, словно змеи, и падают состриженными, как еловые иголки. Под крик «Ой, мамочки, щекотно!» кресло окутал белый дым с запахом дешевого одеколона, а когда рассеялся, леди НотаБена под колпаком не было. Шабаху–Баросса осмотрел кресло, подёргал рычаги под сидением, поднял и снова опустил колпак с металлической рамкой. - Как же вас теперь доставить домой?! – обратился к Альберу Эйну. - Креслу после такой клиентки надо заряжаться три дня. - Попроще способа нет? Шабаху–Баросса ушел за кулисы. Потом показалась его спина – пятясь, с показным усилием он тянул громоздкую вещь на канате. Из-под полога выехала старинная бомбарда на деревянном лафете. Оставив орудие в середине арены, фокусник опять ушел, но быстро вернулся. В одной руке нёс горящий фитиль, в другой – лёгкий, но объёмистый мешок с перевязанной горловиной, с надписью «Мешок пороха». Вдогонку выкатились три ядра. Бутафорские… Только Альбер Эйн сразу понял, что дело всерьёз. Шабаху–Баросса подобрал одно из ядер, сделал вид, что с казны засыпает порох, заложил ядро, расклинил крышку. Сыпанул пороху в запальник, поднёс фитиль, распорядился: - Лезь в пушку! - Ни за что! - Кому говорю? Лезь! - Ствол узковат. Застряну. - Логично, - фокусник вздохнул, фитиль погас. - Я не понимаю, не понимаю, как действует ваш телепорт! - Очень просто. Веришь – едешь, не веришь – слезай. Запрет один – нельзя сомневаться, иначе распылит в мысленном поле. С трибуны спустился гражданин со скрещенными руками. Ладони он держал на плечах, будто проверял, на месте ли погоны. Погон не было. Оторвав от плеча правую руку, гражданин показал на часы – круглые, вокзальные – висевшие над главным входом, и с тихой угрозой сказал Альберу Эйну: - Если ты, умник образованный, будешь дальше воротить нос, до двенадцати народ не разъедется. И будет нам всем крышка! Крышка под закрутку! – и, сердито бормоча, вернулся на трибуну. - Шпурцманн прав, - подтвердил Шабаху–Баросса. – Все должны телепортироваться до полуночи, пока не закончится пятница, тринадцатое. Если хоть один останется в шапито, улетевших, как минимум, затянет обратно, и придётся ждать до следующего раза. - А как максимум? - Всех выкинет наружу, - Шпурцманн зашелся в крике, не разнимая рук: - В вакуум, холод, жуть! Не доводи народ до белого каления. Мне срочно нужно домой, на планету Хриш. Видишь – на плечах растут уши. Я ценный кадр для разведки и мишень для врага. - Да у вас не шапито-порт, у вас сумасшедший дом! – воскликнул Альбер Эйн. – Не полечу из пушки, погибну! Вместо отправки будет доставка. Канат натянулся, пушка уехала за кулисы. Следом за ней, дребезжа колёсиками, самостоятельно укатилось зубоврачебное кресло. - Боишься? – язвительно спросил Шабаху–Баросса. – Про теорию относительности слышал? - Конечно, я даже её нарушал. - Молодца! Все страхи относительны, жизнь абсурдна. Отсюда вывод – в смерти смысла нет, и её самой, значит, тоже нет. Поэтому пробуй, пробуй переместиться. Называй выгодный способ! - Кому выгодный? - Судьбе. - Но как, как?! Не знаю я способ улететь! Из зрительного зала крикнули: - Да не проблема! Легко перескакивая со ступеньки на ступеньку, на арену спустился весёлый человек в форменной фуражке с молоточками, со старенькой холщовой сумкой на брезентовом ремне. Альберу Эйну сразу понравился «кондуктор», как про себя окрестил весёлого человека. Фокусник улыбнулся: - Чего изволите? - Лыжи в запасе есть? Шабаху–Баросса кивнул, выкатились лыжи. - Уберите! – Альбер Эйн согнулся пополам, то ли от смеха, то ли от страха: - Я хожу на них, как католический пастор. Кондуктор неожиданно поддакнул: - Конечно, по резине лыжи не заскользят! Тут Альбер заметил, что на арене под опилками - толстый и мягкий резиновый ковёр, бортики выложены из поролоновых матов, и все вообще поверхности оббиты мягким материалом, даже скамейки трибун. Догадка подтверждалась – это сумасшедший дом, и можно спастись, только выкинув своё «коленце». Но первым его выкинул кондуктор. Сдёрнул с места резину – а там… пустота. И неведомая планета в туманной бездне. - Ну, иди же, не бойся! – подбодрил Брамбеус. Альбер бросил в пустоту горсть опилок. Они легли ровным слоем. Подсыпал еще, получилась дорожка. Альбер сделал робкий шаг, потом второй, и спокойно прошел по мнимой бездне. Получилось! - С почином! Теперь вспомни заветное желание, - велел Шабаху–Баросса. – И сними, наконец, очки! - Нельзя. - Почему? - Не положено. - Кем? Другими психами? Они тоже сходят с ума, по-своему. Здесь собрались милые люди. Тот очкарик-задохлик, что не гнёт руки, ходит по прямой и боится пить воду, – ржавый робот. Месье Цаппельтон потому хватается за голову, что она кирпичная. Месье Цаппельтон, да остановитесь же, сядьте! - Нормальная у него голова! - Однажды Цаппельтону сказали, что морда кирпича просит, он сделал неверные выводы и сошел с ума. Правда, у всех них положительная черта – не навязывают сумасшествие другим. Их не так много, поэтому наш телепорт и работает только в пятницу, тринадцатого, когда остальной транспорт даёт сбои. Этих людей меньше, чем хотелось бы. Набрать тринадцать ненормальных теперь проблема. Вот ты в детстве кем хотел стать? - Вагоновожатым. Но я продаю билеты, я почти исполнил мечту! - Почти? Сними же очки! И Альбер Эйн снял очки. В цирке для него сначала погасили софиты, но потом они засверкали снова, скрещивая на арене разноцветные круги. - Ты стал одним из нас. Поздравляю! - сказал барон Брамбеус. – Теперь и я уйду лучом под тихую болтовню радио планеты Триплутон. - Радиолуч? – фокусник растерялся. – Но это же… - У всякого барона своя фантазия. Мне давно пора. Полилась тихая завораживающая музыка. Шабаху–Баросса взял из рук старика блестящую трость, вынес в центр арены и оставил парить над полом. Все в цирке завороженно глядели на это чудо, позабыв о Брамбеусе. А когда музыка смолкла, того в шапито-порту уже не было. Шабаху–Баросса долго молчал, потом произнёс: - Самое тяжелое в нашей работе… - А мне понравилось, - восхитился Эйн. – Красиво и печально. - Это была смерть. Обычная смерть старого человека. И я не знаю, куда отправился твой друг. Может быть, действительно, в лучший мир… Ну, что ж, Альбер Эйн. Ты понял, как выбраться отсюда? - Да! Из вагона можно выбраться только через другой вагон. Трамвайный. Шабаху–Баросса думал недолго: - Остальные не откажутся прокатиться? Для господина Клоп-Триклота это будет спецвагон с исключительно мягкими сиденьями. Для Шпурцманна – тонированные стёкла. Устроит? - Заказывайте, Эйн – цвейн – дрейн! – воскликнул Клоп-Триклот. - Сначала – рельсы, - помечтал Альбер. - Будут рельсы, - фокусник взмахнул рукой, рельсы появились. - Кто вагоновожатый? Весёлый кондуктор взял под козырёк: - Если позволите. За кулисами раздался трамвайный звонок, выкатился вагон. - Помогите Цаппельтону подняться в салон, - командовал кондуктор. – Не толкайтесь. Пропускаем робота в очках. Пассажиры заняли места, но Шабаху–Баросса не позволил кондуктору включить тягу: - Господа, у вас же нет билетов! Телепортация не состоится. И тут Альбер Эйн не выдержал: - Есть билеты, есть! Хватит всем. Он вывернул карманы, посыпались всевозможные билеты. - Настоящий! – восхитился Шабаху–Баросса. – Настоящий сумасшедший. Альбер радостно кивал, перебирал билетики, спрашивал: - Как называется этот цвет? - Красный. - Этот? - Зелёный, розовый, синий… - А что такое «желтая звезда»? Фокусник щелкнул пальцами, софиты переключились на желтый цвет. - Вот он. Цвет лучей звезды Колорады. Ну, хватит баловства! Через три минуты полной темноты каждый окажется на своей планете. Свет погас. Потом зажегся снова. Шабаху–Баросса, забыв про волшебство, вручную собирал с арены реквизит. Они с Альбером Эйном вдвоём остались в пустом шапито. Часы показывали две минуты первого. - Почему?! – воскликнул Эйн. – Я захотел – и они исчезли. Но сам не улетел. Выходит, я не сумасшедший? - Ты этим огорчен? Или тем, что улетели по твоему билету? Лучше помоги прибраться. И тут Эйн заметил на арене глянцево-картонный прямоугольник, что подарил шарманщик у аттракциона. Билетик выпал из кармана и валялся среди опилок. - Этот цвет – какой? - Коричневый, наверное. Коричневатый. Есть близкие слова – кремовый, бежевый, зависит от света. Выходит, один билет на двоих? - Шабаху–Баросса разорвал картонку, в руках оказалось по горящему бенгальскому огню. Летящие искры меняли цвет – от белого к желтому, в зелёный, красный, фиолетовый. - Дайте мне! - Держи. Закончилось тринадцатое, так что ж, до следующего раза пешком домой ходить? Как бы не так! Пятница, тринадцатое – не последний сумасшедший день. После неё всегда наступает суббота, четырнадцатое. И, когда бенгальские огни сгорели целиком, фокусник с Альбером Эйном, рассыпавшись фейерверком, многоцветными кометами унеслись прочь.
