Страж

Тема в разделе 'Тафано', создана пользователем Тафано, 6 июл 2013.

  1. Тафано Атомная бомба

  2. Тафано Атомная бомба

    С т р а ж

    Взял он шёлку

    Да иголку,

    Да иголку,

    Да иголку.

    Раз и два, и все готово,

    Все готово,

    Все готово.

    Вот и вылечил больного.

    Дождливый рассвет начинался на Воробьевых горах не по-осеннему суетливо и празднично. Фигуры с объемистыми свертками за спинами торопливо появлялись и исчезали на петлявших по овражкам тропинках, укрытых сырым туманом. На большой поляне недалеко от заросшего жухлой травой берега Москвы-реки игроки раскидывали шатры с пестро размалеванными деревянными щитами у входов, вкапывали в землю древки тяжелых влажных знамен. Взблескивали алюминиевые лезвия самодельных мечей всевозможных форм и размеров. Попадались и настоящие клинки – трофеи дорогих темпоральных экскурсий. Продрогшие эльфы, сталкеры, вампиры и прочие дружно грелись у костров.

    В суете подготовки к турниру никто не замечал человека в продранной рясе, плаще и грубых сапогах, залепленных грязью до самых голенищ. Напрасно старавшийся привлечь к себе внимание, Раймунд, наконец, решительно ухватил за ворот пробегавшего мимо худенького «эльфа» в золотистом плаще и джинсах. Спросил, с акцентом растягивая слова:

    – Как мне найти… Астрономический институт, chico?

    – Ай! – рванулся паренек. Жалобно треснул синтетический плащик.

    – Я заплутал в этом проклятом тумане!

    – Нету сегодня такого. Вчера вроде был, а сегодня нету. Завтра приходи, – буркнул юноша.

    – ¡Maldita sea! – рявкнул Раймунд, тряхнув паренька, как котенка. – Шутить со мной вздумал, юный остряк!?

    – Ай! Пусти! Нафиг тебе институт-то сдался вообще, мужик? Там все очень дорого.

    Поняв, что ничего толкового не добьется, Раймунд беззлобно оттолкнул паренька. Тот покатился кубарем, скользя ладонями в мокрой траве.

    – Обойди хоть всю Кастилию, такого придурка не сыщешь.

    Услышав последние слова незнакомца, паренек встрепенулся, проворно вывернул тощую шею, хитро и любопытно разглядывая Раймунда снизу вверх. И заискивающе забормотал:

    – Так ты, мужик, оттуда, что ль? Из прошлого? Может, продать чего желаешь? Так тут купят, тут все купят, хоть бы даже и твои сапоги… И пояс тоже! Кожа ж реальная, да?

    – Встретить полоумного на рассвете – к удачному дню, – миролюбиво проворчал Раймунд. Огляделся.

    Его заметили. Несколько человек напоказ побряцали жестяными ножнами, скрывавшими не менее достойное оружие.

    – Ты! Ты оскорбил нашего брата!

    – В круг! Поединок!

    Человек в рясе не слушал, но осматривался с возрастающим интересом.

    – Ого, да у вас тут целый бродячий театр, как я погляжу. Что за мистерию играете? Кликните-ка мне живо вашего maestro de juego.

    – На своем компе будешь «кликать», понял, мужик? А мат у нас запрещен! Хочешь сделать вызов, так скажи, что…

    – ¡Imbécil! – раздраженно сплюнул Раймунд и направился к центральной палатке, рассматривая щиты и знамена. – Что за бесовские игрища?

    – Что вам нужно? Вижу, вы из опытных игроков. Или желаете что-то продать? – вежливо поинтересовался распорядитель турнира. При последнем вопросе – отметил про себя Раймунд – его глаза неприятно напомнили бесстрастные, затертые до сального блеска бусинки абака.

    Раймунд резко отдернул полу плаща – блеснула старинная тонкой работы гарда.

    – Я похож на паршивого торгаша, вагант!? Мне нужен Астрономический институт! Покажешь дорогу – получишь реал.

    – Это вы мне? Да я вроде не виртуален и так, – удивился распорядитель. Скользнул взглядом по мечу незнакомца, жадно облизнув тонкие губы.

    – Проклятье, да что у вас тут за бестолковый сброд!? Я задал простой вопрос!

    – Астрономический институт обычно бывает недалеко от главного здания Университета, это туда… – тихо произнесла, наконец, какая-то девушка.

    – «Обычно бывает» – поморщился Раймунд. – Ну да ладно, это уже кое-что… Спасибо, querida. Пошли тебе Господь хорошего мужа, не из этих фигляров!

    Кинув ей тяжелую старинную монету, Раймунд быстро пошел прочь. Распорядитель задумчиво проводил его взглядом.

    ***

    Шпиль Университета, пронзающий небо точно гигантский клеймор, оказался плохим ориентиром. Раймунд обнаружил, что шпиль двигался, иногда плавно, иногда резко, – то пропадая, то исчезая. Путались и таяли тропинки, и снова появлялись прямо под ногами, и кружили, кружили уставшего человека по дождливому осеннему лесу, точно на гигантской, запущенной пьяным балаганщиком, карусели.

    Вскоре тропинки пропали совсем. Сапоги вязли в опавшей листве, перемешанной с грязью и мусором: разноцветными бутылками, прозрачными, но слишком легкими, чтобы быть стеклянными; коробками из толстой серой бумаги, рассыпающимися под ногами. Один раз Раймунд чуть не поскользнуться на краю большой ямы с отбросами: гнилыми овощами, давно протухшим мясом и осклизлыми рыбьими внутренностями вперемешку с раздутыми крысиными трупиками. Дождь совсем утих, и гладко промытые оскалы мертвых зверьков заполнялись белесой копошащейся пеной червей.

    Пробормотав ругательство по поводу зря потраченного реала,человек в рясе развернулся было обратно, но вдруг услышал впереди голоса.

    –– … Посмотрите хотя бы на мусорные свалки вокруг нас! Одной еды-то, еды лукулловой, натаскали столько, что уже в горло не лезет! Но дело даже не в этой проклятой жадности, все гораздо хуже… Вы не имеете морального права на путешествия в прошлое! Не должны менять ход истории по собственному недалекому разумению! – встрепанный человечек в узеньком пиджаке решительно поправил на носу очки в толстой оправе. – Вселенная устроена в высшей степени разумно и гармонично, а потому история человеческой цивилизации не может прийти к такому бездарному финалу!

    Слушатели – их было трое – переглянулись.

    – О чем это он? – недоуменно спросил рыжий.

    – Лекцию, типа, опять начал. Философы все такие, - равнодушно заметил второй. – Наговорится и кончит.

    Оба заржали, но примолкли под злым взглядом третьего.

    – Вы разве не знаете, господин философ, – раздраженно отчеканил тот, – что путешествия во времени не могут повлиять на будущее? Темпоральные скачки с целью, к примеру, убийства Гитлера – уж простите мне этот засаленный примерчик – просто не реализуются, по законам физики. Понимаете, – продолжил он мягче и вкрадчивее, – эффект бабочки Брэдбери – это всего лишь яркая, но абсолютно нереальная ситуация. История замывает, сглаживает практически все события, делая темпоралистику совершенно безвредной. Ход истории изменить невозможно.

    – Во! – поддакнул рыжий. – Ученые доказали, что все можно. Ты, философ, портишь нам бизнес. Отпугиваешь богатых клиентов. Наслушаются твоих бредней, а потом отказываются!

    – Вот вы очень верно сейчас сказали! – человек в очках горячо обратился к наиболее разумному собеседнику. – Именно «история сглаживает»! Чем больше будет путешествий во времени, этих торопливых шныряний туда-сюда, этой погони за наживой, тем стремительнее вся история человечества будет приводиться к некоему общему знаменателю. Различия эпох, особенности времен, самобытности цивилизаций, инаковость мировоззрений – все затрется в некое среднее, жалкое… Я всегда буду выступать против, так и знайте! О, если б я мог убить Гитлера или спасти Архимеда – я ринулся бы в пучины времен без колебаний, но движущая вами страсть к наживе неприемлема!

    – О чем это он? Нет, ну я реально утомился уже! – повинуясь молчаливому кивку главного, рыжий шагнул вперед, взмахнув арматурным прутом. Философ попятился, споткнулся и неловко брякнулся на спину. – Во! Эти жуки интеллигентские только трепать языком горазды, а сами даже на своих двоих не держатся.

    Тенью возникший рядом Раймунд остановил удар одним движением меча.

    – Бить беспомощного и безоружного – подлость! – с металлом в голосе заявил он. Резко выбил прут из рук рыжего и, развернувшись, с легкостью отразил и второй удар, распоров нападавшему кисть руки. Прищурился.

    – Еще?

    Не дождавшись ответа от поспешно ретировавшейся троицы, протянул философу руку.

    – Вставай. Цел?

    – Благодарю вас…

    – Идти можешь?

    – Не беспокойтесь, конечно… Вы испанец, да? – с любопытством спросил спасенный, разглядывая лицо Раймунда.

    – Кастилец. Удачи тебе, – Раймунд повернулся уходить. Он опаздывал.

    – Подождите, подождите, может, я смогу хоть как-то вас отблагодарить? Вряд ли вы забрели на эту помойку по своей воле – если вы заблудились и что-то ищете…

    Раймунд помедлил.

    – Астрономический институт.

    – О, так я вас провожу! – спасенный заулыбался. – Меня Александром зовут.

    Некоторое время шли молча. Философ с любопытством разглядывал алый крест из лилий, вышитый на рясе Раймунда.

    – Рыцарский орден, да?

    – Да.

    – О, редкий гость в нашем времени! А я вот родился здесь… потому и стал философом.

    – Почему у вас тут так трудно найти дорогу? Все плывет, как миражи в пустыне.

    Александр вздохнул.

    – Пространство меняется, – он запнулся, виновато развел руками. – Сам я, извините, в теориях не силен. Ощущаю себя муравьем, сидящим на шелковом платочке, который комкают чьи-то невидимые пальчики. Иногда пространства так много, что можно свободно гулять и здесь и даже по всему городу, что простирается под университетским холмом. А иногда проснешься утром, а утра-то нет, потому что нет ни неба, ни Солнца. Ты лежишь как бы в норе, в замкнутом подземном кармашке. И ждешь.

    Раймунд хмурился, но слушал, не перебивая.

    – Впрочем, человек ко всякому привыкает. Ничего не поделаешь, закон природы такой.

    – Это болезнь и дьявольские козни, а не закон! – не сдержался Раймунд. – Но чем же вы здесь живете?

    – Прошлым, – грустно улыбнулся Александр. – Здесь все им живут. Но я, в отличие от многих, предпочитаю всего лишь книги, в них вся мудрость и совесть человеческая... Мне много не надо – звездное небо и моральный закон.

    – Неплохо сказано для философа, – усмехнулся Раймунд.

    – Но меня все чаще терзают сомнения, – помедлив, вдруг признался философ Раймунду. – Коль скоро время стало доступно, почему никто не пытается спасать от смерти великих людей прошлого? Оживлять благодетелей человечества? Исправлять историю, в конце концов? Вот этим бы я мог заняться, стоит только собрать больше единомышленников…

    – Это доступно только Богу, – сурово оборвал философа Раймунд. – Благими намерениями вымощена дорога в ад! Хорошо, тебе попался я, а не мой друг и наставник брат Томас.

    Они поднимались на холм. Часто на пути попадали норы, слишком большие даже для собаки. Раймунд из любопытства заглянул в одну из них – где-то вдалеке светился лиловый кружок.

    – Они сквозные? – удивился Раймунд.

    – Нет, это ходы в другие миры, – просто сказал Александр. – В слишком часто посещаемые миры, которые так «затерлись», что утратили все свойства, достигли вечного равновесия.

    – И что же там?

    – Ничего. Пустота.

    Раймунд решил не уточнять.

    Они достигли вершины. Впереди виднелось невысокое аккуратное здание, увенчанное куполами обсерватории. По обе стороны от него простирались руины. Полуразрушенные домики с выбитыми окнами, части стен, колонны и лестницы, ведущие в небо – все одинаково серое под моросящим дождем.

    – Астрономический институт, – сказал философ. – Я слышал, здесь учат теорию темпоральных переходов. Ее, так сказать, истоки и суть. Ведь само по себе путешествие в прошлое большого ума не требует – мозг настраивается на нужный маршрут, стоит только его себе хорошенько представить…

    Раймунд не слушал. Посреди груд кирпичей, нагромождения гранитных плит и кусков туфа он увидел то, ради чего рискнул прийти в этот проклятый мир будущего. Блистательный замок. Разрисованные непристойностями стены, перестроенные башни, сломанные ворота…

    – Однажды замок Калатравы исчез, – хрипло проговорил Раймунд, с трудом выталкивая слова из пересохшего горла. – Кто-то из будущего решил позабавиться новой игрушкой. Забава, я вижу, быстро надоела. И вот он здесь… в этой выгребной яме…

    – Вы были рыцарем ордена Калатравы? – тихо спросил философ.

    – Я – Раймунд, магистр ордена Калатравы! И был и есть, до самой смерти! И, клянусь Всевышним, я и мои братья пришли сюда, чтобы положить конец дьявольским порталам, этому орудию воров и подлецов! – Раймунд замолчал, тяжело дыша, и добавил уже спокойнее. – Ну, прощай, Александр.

    ***

    …Ливень ожесточенно хлестал гранит смотровой площадки. От Университета к ней вела широкая прямая дорога, наклонная, будто постепенно просевшая от собственной тяжести. Ее составляли неровные гранитные глыбы, в щелях торчала жесткая трава, и топорщились черные блестящие ветви кустов, похожие на лапы гигантских насекомых. Дорогу обступал огненно-рыжий лес. Выходящие из леса тропинки оканчивались мостками, перекинутыми на дорогу через залитые водой канавы.

    Старик в одеянии доминиканского монаха – белой туникеи черном плаще с широким капюшоном – держался за скользкий парапет скрюченными артритными пальцами. На кожаном поясе висели простые деревянные четки. Возле его босых ног с ревом неслись потоки холодной осенней воды и срывались вниз, за обрыв, туда, где расстилался чуждый огромный город кричащих тонов и оттенков, приглушить которые не могла даже пелена дождя.

    – Брат Томас!

    Старик обернулся. В уголках суровых морщинистых губ промелькнула улыбка.

    Раймунд широко улыбнулся в ответ. Откинул со лба мокрые волосы. Его тяжелые сапоги загрохотали по деревянным мосткам. Доски скрипели и гнулись. Раймунд не без удовольствия соскочил в чистую прозрачную воду, подняв тучу брызг, с хохотом погрузившись почти по колено.

    Сопровождал Раймунда невысокий человек, зябко кутавшийся в плащ. Бережно придерживая обернутые пленкой книги, он легко перебрался по тонкому настилу, стараясь не замочить низко вырезанные башмаки с позолоченными пряжками, и молча приветствовал Томаса поклоном.

    – Mea culpa, брат Томас, припозднились мы, – совершенно не выглядя виноватым, Раймунд, усевшись на парапет, выливал из сапог воду. – Оказался я в лесочке, как и предполагал наш ученый брат Комбре. А потом плутал, точно козел на привязи! От Университета до этого Астрономического института всего-то с четверть лье, уж дорогу-то я заучил, да вот поди ж ты! Он, зараза, точно к Дьяволу провалился! И здания, и дороги – все здесь словно течет от этого проклятого дождя. И мозги у встреченных мною людей тоже! Но наконец, я нос к носу с нашим любезным ученым сталкиваюсь, а он уж заждался меня.

    Старый доминиканец нахмурился.

    – Все течет, все движется, – пробормотал он задумчиво и повернулся к щеголеватому ученому: – Как успехи, брат Комбре? Был ты в библиотеках Барселоны, Сеговьи, Парижа? Что узнал о темпоральных переходах, их происхождении, сути и принципах?

    Ученый поглаживал книги узкой изящной ладонью. Его руки дрожали.

    – Их нет, брат Томас, – вымолвил он.

    – Нет библиотек? – с какой-то лихорадочной веселостью перебил Раймунд, – в этом паршивом мире люди разучились даже читать?

    – Нет, брат Раймунд… Нет Кастилии. Нет Франции. Ничего нет, кроме этого клочка леса, с этим блуждающим шпилем и Астрономическим институтом.

    Комбре пожевал тонкими губами, как привык делать во время лекций в своей математической школе, при доказательстве особенно трудной теоремы и, поскольку его собеседники пораженно молчали, мрачно продолжил.

    – Я был только в библиотеке этого института. Мне позволили взять кое-что, по математике и астрономии. Кроме того, каждый вечер и ночь здесь читают лекции.

    И снова замолчал, как-то болезненно поджав губы.

    – Мы вообще ничего не могли ожидать, – сказал Томас. – Я призывал вас укрепиться сердцем и приготовиться ко всему.

    – По мне, так здесь не хуже, чем в Палестине. – Раймунд снова улыбался. Только глаза были невеселые.

    – Что-то еще, брат Комбре? – старый доминиканец цепко глядел на ученого.

    – Видел женщину, она ведет один из семинаров. Говорил с ней.

    – И как она, не дурнушка? – хохотнул Раймунд, выжимая воду из подола рясы. Под рясой звякнули тяжелые звенья боевой кольчуги.

    Комбре, побледнев, досадливо дернул щекой.

    – Уволь меня от своих скабрезных шуточек!

    – Плеснуть бы аликанте нашему ученому, брат Томас, – парировал Раймунд. – Пьют же хоть что-то приличное в этой забытой Богом дыре!

    – Она сказала, – продолжал Комбре, – что теперь даже дети способны решать алгебраические уравнения. Для понимания же основ переходов во времени необходимо несоизмеримо больше. А уж для управления этими переходами…

    – Так или иначе, мы-то смогли сюда попасть, – возразил Раймунд.

    – Это и есть самое плохое!

    – Я не понял, брат Комбре.

    – Темпоральные порталы – это следующая стадия эволюции разума на Земле. Наш мир – он называется «вселенная» – родился гораздо раньше, чем мы думали. И когда он родился, были другие измерения…

    – Другие что? – переспросил Раймунд. Томас хранил молчание.

    – Длина, ширина, высота – это измерения. А давно, на заре времен, были и другие, которые мы не можем ни назвать, ни представить. Ранняя вселенная была очень мала и горяча. Но она постепенно расширялась и остывала. Эти же странные измерения требуют высокой температуры…

    – Адское пекло…

    – Да! И не находя пищи в виде энергии, они сворачивались, становились очень маленькими. Но законы физики не запрещают эволюцию этой самой многомерности и в наше время. Случилось так, что время потеряло свой равномерный ход, оно перестало двигаться только вперед, оно испортилось, оно стало равноправно трем пространственным измерениям. Время теперь стало влиять на пространство. Чем больше путешествий во времени, чем сильнее влияние будущего на прошлое – тем сильнее начинает искажаться пространство, оно начинает сворачиваться, растягиваться, рваться, словно ветхое лоскутное одеяло. Я читал, что путешествия во времени должны порождать множество разных, несвязанных между собой миров. Так вот это не так! Мир един. Он вбирает в себя и по возможности гасит все парадоксы, связанные со временем. Но и у нашего мира есть запас прочности! Здесь и сейчас он на исходе, пространство, под воздействием всех возмущений, деформировалось настолько, что…

    – Что может перестать быть в любое мгновение, – усмехнулся Раймунд.

    – Я понял, когда оно рвется, решил соответствующие уравнения, – задумчиво продолжил Комбре, как будто уже самому себе; застыл на несколько мгновений, вдруг изящно взмахнул рукой, и у его ног, прямо в гранитной плите, с хлопком появилась нора – одна из таких, что видел сегодня Раймунд.

    – Нет, это не я, просто я точно знаю, как ведет себя пространство, – в его голосе зазвучала гордость, но тут же он снова помрачнел. – Управлять вот только не могу.

    – Да ты, брат Комбре, никак магом заделался, – удивленно пробормотал Раймунд, не без некоторой опаски покосившись на молчаливого Томаса.

    Временами Комбре ощущал себя словно в гигантском шаре, сотканном из тысяч серебристых нитей, движение каждой из которых влекло движения пространства. А он теперь мог их угадывать. Слышал их, как будто к каждой нити был прицеплен колокольчик. Видел себя звонарем в центре этой ажурной конструкции, желал, чтобы нити повиновались его пальцам, как струны повинуются музыканту. Но нити проскальзывали мимо, текли, как вода.

    Было и еще кое-что. Уравнения Комбре прилежно сплетали нити в причинно-следственные косы, пытаясь структурировать и упорядочить все закономерности путешествий во времени и связанные с ним деформации пространства, но появлялись все новые и новые нити, движение которых Комбре учитывать уже не успевал.

    Нити рождались на границе шара, появлялись, словно из какого-то непознанного месива, словно смеялись над ученым, словно некий разум ставил перед ним бесконечно изменчивые задачи… они порождали новые и новые уравнения… Как это объяснить!?

    – Говори как есть, – вывел ученого из задумчивости спокойный голос доминиканца. Комбре вздрогнул – как будто брат Томас следил за ходом его мыслей! – и поднял на него глаза. В который раз его поразил этот взгляд – древний, невозмутимый, принадлежавший, казалось, не просто старику, но человеку, прожившему не один век и, быть может, и не одно тысячелетие.

    И Комбре, успокоившись, послушно продолжил, простыми словами формулируя то, что не поддавалось математике.

    – Начал зарождаться… некий гигантский мозг. Элементы, связывающие его в целое, – это темпоральные перемещения людей. Люди выполняют роль носителей информации для этого странного разума. Чем больше перемещений, тем совершеннее он становится. Его цели и задачи лежат абсолютно вне человеческого понимания. Он необъятен – не в пространстве, но во времени, растет, живет, мыслит и крепнет за счет человечества. А люди – всего лишь материал, промежуточная ступень эволюции. Вот что здесь такое. Мы трое, не желая того, пополнили ряды «элементов» этого чудовища. Путешествовать во времени может каждый – это удивительно легко, потому что наш мозг, мозг маленьких человечков, которых миллиарды во всех временах, развился до такой степени, что сам открывает себе путь, подобно тому, как мы не задумываемся, как ходим, едим… Но управлять, управлять им не может никто…

    – Брат Комбре, – медленно спросил Томас. – Ты отправился на поиски библиотек сегодня утром. Когда ты успел все это узнать?

    Комбре сбился, его лицо пошло красными пятнами.

    – Прости меня… Я помню, что ты строго велел ограничится только одним переходом… Но иначе было нельзя! Да! Я возвращался множество раз в один и тот же час, я потерял счет петлям времени, которые создал. И теперь любой переход во времени может окончательно разрушить пространство, оно совсем потеряло устойчивость. Можно сказать, что во многом я стал тому причиной. Но если я этого не сделаю еще и еще – я не смогу понять, как можно управлять временем и уничтожить порталы.

    – Теперь ты справишься сам, – все также ровно сказал Томас.

    – Ты не понимаешь! – истерично взвизгнул Комбре. Тяжелая кипа книг не удержалась, рассыпалась по мокрым гранитным плитам. – У нас нет больше времени!

    – Странное здесь небо, – вдруг сказал Томас.

    Комбре дернулся, задрал вверх голову. Капюшон плаща упал с его наголо бритой головы.

    – Просто так рассеивается свет в атмосфере. Но оно странно, ты прав... А что, брат Томас, наука и вера иногда приходят к общему знаменателю?

    – По мере сил я всегда способствовал развитию наук в стране, которую люблю. Только я не терплю богохульства, даже от близких друзей, – большие светлые глаза Томаса кротко глянули на ученого.

    – Извини, брат Томас, – Комбре пристыженно опустил голову.

    Раймунд, скрестив ноги, поудобнее уселся на парапете. Над ним лиловело небо – страшное, как брюхо гигантской издохшей рыбы. Голые черные ветви деревьев были,как дорожки засохшей крови на этом протухшем трупе. И Томас подумал, как похож сейчас его друг на одного из рыцарей далекой эпохи Сида. Из почти двух тысяч рыцарей ордена Калатрава только он, магистр, без колебаний пошел с ними в неизвестность.

    – Я человек простой, мне математические выверты чужды. Я просто верую в Бога, брат Томас. А что противоречит божественному мироустройству – то от Дьявола. Ты зря полагаешь, что именно в этой эпохе, в этом времени – не знаю, как точно сказать, на это у нас брат Комбре мастер – живут самые что ни несть греховные люди, от которых Господь окончательно отвернулся и которым Дьявол позволил шнырять во времени, чтобы сеять смуту и раздор. Люди во все времена одинаковы, просты и понятны – что здесь, что четыреста лет назад, что даже во времена Христа и первых апостолов. Возьми любого торговца из тех, что изгнал из храма Христос – в самое короткое время такой освоится здесь совершенно. А уж такие понятия, как благородство и честь, вообще вечны и неизменны.

    – Отчасти ты прав, брат Раймунд, – согласился Томас. – Как есть неизменные грехи, так есть и неизменные добродетели. И в этом смысле здешние люди не хуже нас, грешников. Мы все равны перед Богом.

    – Не вижу причины, отчего именно из этого времени стали возможными путешествия в прошлое, и из прошлого – обязательно не далее этого времени. Средоточие чего здесь таится? – тоскливо пробормотал Комбре. – Но у нас нет больше времени…

    – И ты прав, брат Комбре, – терпеливо согласился Томас. – Но подумайте еще вот о чем. Так случилось, что время в своей доступности стало почти подобно пространству. Так случилось, повторю я, не доискиваясь причины. И все больше и больше людей, презрев каждодневный труд и обязанности перед Богом, перед семьей и перед страной, пустились в бесконечные плаванья по реке времени. Зачем сеять хлеб, если можно просто взять его, в другом времени? Но ведь тогда наступит момент, когда никто не захочет сеять. Ничто так не развращает, как отсутствие необходимости трудиться. И тогда вся история человечества, от сотворения Мира, будет заполнена толпами праздношатающихся любителей легкой наживы. И перед ними не устоят ни наши храмы, ни традиции, ни наши ценности и святыни. Но самое страшное ты, брат Комбре, в пылу своих математических изысканий все же назвал. У людей, что живут здесь, нет будущего.

    – Просто они не могут в него попасть как в прошлое.

    – Нет. Людям перестает быть нужным их будущее. Для них жизнь стала игрой, и они легко принимают к своим услугам целые миры и империи прошлого. Свобода перемещения во времени есть самое большое искушение, коим мог бы соблазнить Дьявол человека и поработить их души. Для того, чтобы уничтожить человеческий род. И только нам Господь дал силы этому воспротивиться. Брат Комбре, у тебя есть время разобраться с устройством порталов – когда Господь создал время, он создал его достаточно.

    Из чащи нарастал густой рев. Внезапно на дорогу, перескочив через канаву с водой, вырвались три черных блестящих чудовища, промчались мимо, обдав водопадом брызг, и остановились в отдалении. Томас непроизвольно отшатнулся, вскинул руку к лицу, схватился за парапет. Раймунд не тронулся с места, сощурившись, проводив взглядом мотоциклы. Узнал седоков.

    – А неплохие лошадки! – его улыбка напоминала хищный оскал. – Надо только поучить манерам их хозяев!

    Комбре невидяще глядел в даль…

    «Мозг, сделанный из людей? Это все, что я могу сказать? Но это ничего не дает, ничего… Господи! Мозг. Сделанный… Кем сделанный? Когда сделанный? Но нет, нет, нельзя спрашивать «когда». Ведь мозг сам существует во времени. И его тоже создал Бог?! Бог создал время… Нет, в этом интеграле что-то не сходится… Тсс! Бог не играет в кости и не берет интегралы! У человека – мозг, люди – элементы другого мозга… Матрешка? Что дальше? Господи, дай мне сил… и книг, и времени, дай мне времени, Ты же создал его… Нет, я не смогу… не смогу…»

    Серебристые нити, играя, охватывали его шею и отпускали, и снова сжимались. Не звонарем, но мухой в паутине вдруг ощутил он себя.

    Три человека тем временем подошли ближе.

    – Вот ты где, – сказал один из них Раймунду. – Отважный спаситель философов.

    – Золото, реалы и наваху – или что там у тебя – вынь, положи аккуратненько, – сказал второй, распорядитель лесных игр.

    – Это ко всем относится, – уточнил третий.

    – А что вы, ваганты, смурные-то все такие? Или песен веселых не разучили? – сочувственно поинтересовался Раймунд. Скользнул с парапета. – Ну, так я вам сейчас напою.

    – Оставь, – тихо попросил Томас. – Прости Калатраву таким как они, ибо не ведают, что творят.

    – Нет!

    – Ты, бомж, вообще умолкни, – сказал один из грабителей и тотчас получил удар в лицо такой силы, что отлетел к парапету, перевалился через него и с воплем полетел вниз. А в следующее мгновение воздух разорвал короткий глухой звук. Раймунд судорожно дернулся, согнулся.

    – Давай того, босоногого, – поторопил стрелявшего распорядитель, сам повернулся к Комбре, все такому же молчаливому, безучастному, погруженному в себя.

    Раймунд сплюнул кровь, встряхнул головой и хрипло затянул:

    – «В час, когда на площади нам кабак приглянется…

    Выхватил из-за голенища сапога короткий кинжал, рывком бросил вперед свое тяжелеющее, непослушное тело, сшиб стрелявшего с ног, и с силой всадил клинок тому в глаз.

    – …деньги тают, улетают, с сладкими надеждами… и кабатчик, как закладчик, дань берет…»

    Распорядитель игры попятился и выстрелил уже сам. Раймунд покачнулся, упал на колени. По вышитому на груди кресту Калатравы расплывалось темное пятно. Томас только и успел, что поддержать ему голову, когда тот рухнул на гранитные плиты.

    – Тебе нужно золото? – вдруг подал голос Комбре. На распорядителя в упор смотрели умные холодные глаза, но в глубине темных зрачков разгорался огонек безумия.

    – А у тебя есть, что предложить прямо сейчас? – прищурился тот, шагнув к ученому.

    – Разумеется. Сокровища тамплиеров, царя Соломона, – Комбре сделал аккуратный шаг влево и три шага назад.

    – О… – глаза распорядителя алчно сверкнули, он шагнул ближе. – Я уверен, мы договоримся!

    – А также блаженного Августина и иудиной тещи.

    …Томас читал молитву.

    – Домой… – прохрипел Раймунд. Сцепил зубы в последнем страшном усилии. Только бы еще раз вдохнуть запах скошенной травы под знойным солнцем родной Кастилии… Он стал медленно таять – так всегда выглядело путешествие во времени. Но умер, не успев вернуться. И его ставшее призрачно-льдистым тело, и прозрачная маска лица навсегда остались впечатанными в гранитные плиты чужого мира.

    Комбре резко, визгливо рассмеялся. Томас обернулся: над ним замерли вздыбленные куски гранита. Плиты, пришедшие в движение от темпорального возмущения, расплющили распорядителя. Багровая каша из перемолотых костей стекала к ногам старого монаха.

    Снова пошел дождь. Города почти не было видно. И страшное лиловое небо пододвинулось еще ближе. Так близко, что были видны капли дождя, вытекающие из его пористого брюха.

    – Нет выхода, – буднично констатировал Комбре. Легко взобрался на парапет и бросился вниз.

    ***

    – Библиотека закрывается! Не могли раньше прийти, что ль? А, это вы? Нет, с утра вроде другой какой был… – библиотекарша смотрела неприязненно.

    – Хочу отдать книги, что утром взял мой друг.

    – А что ж он, не придет? А как же мой семинар? – спросила неожиданно оказавшаяся рядом женщина в коротком облегающем красном платье и туфлях на высоком каблуке.

    – Не придет, – сказал Томас.

    – О, так жаль! Надеюсь, с ним ничего не случилось? Ну, тогда, быть может, вы зайдете? Не ко мне, так еще куда-нибудь. У нас широкий выбор. И путешествия на все вкусы для состоятельных людей. Вот, не угодно ли взглянуть на предложения по эпохе Колумба? У нас распродажа туров, – женщина призывно повела красивой рукой, скользнув, впрочем, неуверенным взглядом по босым ногам не слишком завидного «клиента».

    Стены душного коридора покрывали объявления. Внизу, у разбитой астролябии, были сложены пыльные портреты незнакомых Томасу людей; валялись грязные, испещренные вмятинами глобусы, на которых вместо материков и морей были изображены светлые точки на темно-синем фоне.

    Томас, ведомый женщиной сквозь гомонящую толпу, медленно читал названия семинаров: «математические основы темпоралистики», «мы и время», «как попасть в средневековье и прожить там один день», «торговля с людьми средневековья», «торговля людьми в средневековье». Названия шли одно за другим: «королева Изабелла – как она любит», «Изабелла – что она жрет»…

    – Что это?

    – Вы же понимаете, что не всем под силу математические основы, – рассмеялась женщина. – А желающих, так сказать, приобщиться, очень много. Вы же понимаете, тут такие возможности! Наши семинары поясняют практические нюансы…

    – Почему это все происходит в Астрономическом институте?

    – Традиция. Когда-то проблемами времени занимались именно здесь. Но вы выбирайте, выбирайте! – она попыталась взять Томаса под локоть, но тот решительно, хоть и деликатно отстранился.

    – А звезды?

    – Звезды давно уже никого не интересуют. А как вас зовут? Кто вы? – женщина снова попыталась прикоснуться к его руке

    – Я Томас де Торквемада.

    Женщина резко отдернула руку.

    – С ума сойти! – воскликнул стоявший рядом юноша. – Обалдеть! Торквемада! Эй, ну-ка гляньте!

    – И ничего смешного! – надула губы стоявшая рядом молоденькая девочка. – Эти гады жгли на кострах хороших женщин, называя их ведьмами.

    – Расисты!

    – Против свободы!

    – Против однополых браков!

    – Да бросьте, не такого ж старика нам бояться!

    Томаса окружили несколько человек. Кто-то озорно затянул:

    «Он страшными глазами сверкает, он страшными зубами стучит,
    Он страшный костёр зажигает, он страшное слово кричит:
    «Патер ностер, в ж..пу вас! Пообедаю сейчас!»
    Дети плачут и рыдают, Торквемаду умоляют:
    «Милый, милый отче наш, смилуйтесь над нами,
    Отпусти нас поскорей, переспим мы с вами!»

    Громкий хохот был ответом остроумию куплетиста.

    Томас хладнокровно стоял посреди беснующегося круга, не отпуская своими пронзительными светлыми глазами женщину.

    – С чего все началось?

    – О чем вы? Я не понимаю, - она, казалось, хотела уйти, но отчего-то не могла, беспомощно глядя на Великого инквизитора.

    – Кто первый создал темпоральный портал?

    – Да он сам возник, никто его не создавал, – неохотно буркнула женщина. – Мы только его использовали. Это своего рода закон природы. Самое замечательное, – она снова воодушевилась, – что нет никаких глупых временных петель, парадоксов и запретов!

    – Тогда что же случилось с пространством, здесь и сейчас? Почему оно свернулось? Не это ли действие петель и парадоксов времени?

    – Ну, некие непродолжительные и незначительные издержки, разумеется… Но вы, боюсь, не поймете терминологических тонкостей…

    Видя, что не производят на инквизитора никакого впечатления, юнцы примолкли и разошлись кто куда. Разбрелись и остальные. Настало время семинаров.

    Томас некоторое время стоял в одиночестве, потом подошел к окну, дрожащими пальцами вцепился в край подоконника. Бешено колотилось сердце.

    Во внутреннем дворе института тоже шли непонятные Томасу занятия. Люди суетливо выстраивались в очередь и, под руководством женщины в красном платье, исчезали один за другим. Раз, раз, раз! – как шарики, по которым бьют палкой, исчезали они где-то в иных временах, влекомые одним лишь стремлением попасть в мир своей мечты… Своей ли мечты? Раз, раз, раз! – содрогалось и корчилось пространство…

    Прости их, Господи, ибо не ведают, что творят.

    Двор опустел. Стемнело. Снова заморосил дождь. Только в коридоре, на втором этаже, где стоял Томас, глаза слепил белый свет длинных ламп вдоль потолка.

    Томас медленно пошел вдоль стены, мимо дверей, куда всего каких-то полчаса назад заходили люди. Осторожно приоткрыл одну и распахнул настежь – темно и тихо, только силуэты пустых стульев.

    На этаже он был один.

    Мелькнула страшная мысль: остался ли вообще кто-нибудь в этом мире? Или все ушли в взлелеянные с детства миры – просторы первобытных степей, изобилье и нега жаркой Эллады… Или торговля, безудержный бег торгашей из эпохи в эпоху? Но как же будущее человечества? Или оно действительно перестало быть нужным? Вот оно, последнее искушение. Грех, перед которым никто не смог устоять.

    Томасу было трудно сосредоточиться. Раз, раз, раз – словно наяву исчезали перед его сознанием люди. Как шарики, как мельчайшие частицы, как элементарные единицы, обманутые и абсолютно послушные… кому?

    О, Комбре, зачем ты ушел, зачем решился на грех самоубийства? Как нужен ты мне сейчас! И как нужны твои знания! Люди – единицы некоего пространственно-временного мозга? Нет, такое невозможно изобразить даже столь любимыми тобой формулами.

    Люди – промежуточный этап эволюции более совершенного существа, способного подчинять пространство и время? Да этого просто и не может быть. Бог любит людей. Только людей! Не для иных разумов отдал Он своего Сына. А потому происходящее здесь есть работа Дьявола, овладевшего временем, оседлавшего его, развернувшего и, точно ребенка, взявшего покататься на нем человечество.

    Но тогда все возвращается на круги своя. Нет нужды понимать суть путешествий во времени, но надо противостоять Врагу рода человеческого и изгнать его. Не имеет значения, что видит перед собой свершающий обряд экзорцизма – сочащееся гноем лицо несчастного одержимого, или целый мир, изъязвленный, измученный, испоганенный Дьяволом!

    – Сила моей молитвы, – произнес Томас, медленно, но уверенно ступая босыми ногами по коридору, в котором одна за другой гасли лампы, – сила моего слова в моей безупречной жизни, которую я до своих восьмидесяти лет посвятил Господу и родной стране, верно оберегая ее от еретиков и нарушителей божественного мироустройства. Если пойду яи долиною смертной тени, не убоюсь язла, потому что Ты со мной!

    «Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое,
    Да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе…»

    Дождь, словно живой, рыдал, хохотал, метался, пока инквизитор читал одну за другой молитвы обряда. Казалось, глубокая ночь наступила уже давным-давно, а Томас все шел по коридору, который плавно вел вниз и все не кончался.

    Томас подошел к дверям, ведущим на улицу. Около них, сгорбившись, что-то делала женщина-привратница.

    – Пропусти меня, – тихо, но уверенно сказал Томас.

    И женщина, на приземистой горбатой фигуре которой болтались обрывки красного платья, отползла в сторону, не смея поднять лица на инквизитора.

    Двери распахнулись настежь. Дождь прекратился, и теплый сухой ветер дохнул в лицо.

    От слабости снова дрожали руки. Инквизитор попробовал вернуться домой. И не смог. Радостный и усталый, он опустился на широкую лестницу. Над ним было бесконечное звездное небо. Ему на мгновение ярко и стремительно привиделось, как корчится и издыхает гигантский мозг, точно грязно-лиловая морщинистая туча, зарождающийся в недоступном человеческому пониманию пространстве-времени. Но для истинной веры не существует преград.

    Болело и ныло все тело. Это всего лишь артрит. Не больнее, чем было Комбре. И не больнее, чем было Раймунду.

    «Но я теперь здесь, волею Господа моего, – думал Томас, все еще дрожа от пережитого напряжения. – Теперь я нужен здесь, чтобы выполнить долг перед Богом и человечеством. Однажды я был апостолом и видел сына Божьего, однажды я был и Великим инквизитором… в разные эпохи призывал меня Господь, и несть им числа. Теперь Господь призвал меня быть здесь, и я буду здесь, потому что ни Дьявол, ни его служанка-время не властны надо мною».

    chico – мальчик (исп.)

    ¡Maldita sea! ¡Imbécil! – испанские ругательства

    maestro de juego – «мастер игры» (исп.), глава труппы бродящих комедиантов

    querida – милая (исп.)

    Mea culpa – моя вина (лат.)

    6.10.2012
    Ceniza нравится это.
  3. Ceniza Генератор антиматерии

    А звездочки зачем?
  4. Тафано Атомная бомба

    А у меня сбой случился, не знаю, как теперь убрать это сообщение со звездочками - у меня только кнопка "редактировать" есть.
  5. Ceniza Генератор антиматерии

    Там вроде напротив поста галочку надо поставить и "удалить" нажать.
  6. Тафано Атомная бомба

    У меня нет прав это делать.
  7. Госпожа Тукка Мощный мелинит

    Вне сомнения, это очень оригинальный рассказ. Пока больше сказать не могу, далеко не все поняла. Но самое главное - конец. Что он сделал? Почему все выслхло и появилось звездное небо? Не поняла я.
    Ну и опять возвращаемся к нашей беседе: каким образом он боролся с ересью, этот великий инквизитор? Если он никого не жег, а был интеллигентной душкой?
  8. Тафано Атомная бомба

    Он изгнал дьявола, молитвой - вот он что сделал. Потому что вся испорченность мира была "организованна" именно дьяволом. Дьявол сумел "искусить" людей путешествиями во времени - и люди, практически все как один - кинулись путешествовать, однако не зная, что тем самым разрушают структуру мира (буквально, физическую структуру мира, его топологию).

    Слушайте, ну чего вы все, "жег", "жег". Торквемада не жег! И инквизиция не жгла! Жег светский суд, жег преступников - а инквизиция до последнего пыталась их спасти, от суда линча, прежде всего, устраивая - впервые в Средневековье - настоящие процессы со свидетелями, с защитниками. Инквизиция позволяла подозреваемым в преступлениях защищаться на суде - это вообще неслыханный либерализм по тем временам. Милосердием и тщательностью разбора дел она намного обогнала светские суды.
  9. Джинн Генератор антиматерии

    И пыток не было?
    А правда, что в Италии (или Испании) настучавшему на пособников дьявола передавалось имущество подсудимых?
    Жег светский суд, жег преступников - а инквизиция до последнего пыталась их спасти, от суда линча, прежде всего...
    Мне раньше казалось, что у светского суда особого выбора не было. Но, может, опять стереотипы....
  10. Тафано Атомная бомба

    Не настучавшему. А тому, кто мог реально доказать, что его обвинения не беспочвенны. Иначе сам оказывался в застенках, за клевету. И пытки были - ну и что? Скорее, нужно удивляться, что они есть до сих пор.
  11. Джинн Генератор антиматерии

    Да ничего. Спросила.
  12. Тафано Атомная бомба

    Я не в том смысле, что лояльно отношусь к пыткам, вовсе нет. Я хочу подчеркнуть, что для того времени это было нормально.
  13. Джинн Генератор антиматерии

    Так и поняла. Чо уж совсем мысли пережОвываешь?
  14. Тафано Атомная бомба

    Я боюсь быть непонятой. Особенно профессиональными историками, которые сильно уважают Вольтера и Руссо (главных оплевывателей Торквемады, не могущих смириться с тем, что аскет-Торквемада всегда выступал простив распущенности как ума, так и тела). И вот еще что хотела сказать, про Колумба. Разве было б возможно такое путешествие, если б не расцвет, в том числе, науки и мысли вообще? А подготовка к нему как раз на расцвет Испанской инквизиции приходится. Так что благодаря, а не вопреки... А если, говоря об ученых, вы мне вспомните несчастного Бруно, то я вам скажу, что сожгли его не за его астрономические убеждения, а за то, что он хотел имущества у Церкви оттяпать. И мучеником науки он никак не является - все гораздо будничнее и проще.
  15. Джинн Генератор антиматерии

    Привыкнешь.:D
    По остальному, к сожалению, не способна поддержать разговор.
  16. VladV Динамитная шашка

    А вы простите, какими источниками пользуетесь, для реконструкции событий, дней минувших? Позиция у вас и вправду оригинальная.
    Госпожа Тукка нравится это.
  17. Тафано Атомная бомба

    Нечаев.
  18. Госпожа Тукка Мощный мелинит

    Окей, окей. Но от непонятности твои объяснения рассказ не избавили. Я сейчас более-менее сформулировала свои мысли...
    Итак.
    Ты хотела подать красивые идеи о временных перемещениях и их влияниях на мир, как на физический, так и на общество. И это у тебя получилось. И неусточивость общая, и падение нравов, если можно так выразиться - всё это читается.
    А еще ты хотела подать людей из прошлого. Реальных, весомых, которые делают, что говорят, которые ставят перед собой ясные задачи и идут к их решению прямыми путями. Один из них важен для тебя. Великий Торквемада. Так вот: он у тебя не получился. И его спутники - не получились. Непонятные нырки характера Раймунда: то он тонко чувствующий человек, потрясенный до глубины души всем увиденным в новом времени, то он этакий разухабистый недалекий повеса-солдафон, всё ему нипочем, море по колено, но честный, преданный и безрассудно-храбрый, погибает бессмысленной смертью.
    А Томас так и вовсе размытое облачко. Он не угадывается никак. В его облик вписаны мученические мотивы: босые ноги, ступающие по мокрой земле, простые четки, артритные пальцы, морщинистые губы, одеяние монаха. Этого мало. Чётче бы, что это за человек, какая такая в нем сила, почему он помнит свои реинкарнации, и прочее. Не в лоб, конечно. Но чётче бы.

    Вот.

    На меня обижаться не принято :)
  19. Ceniza Генератор антиматерии

    Не могу не вступиться за Раймунда. Яркий персонаж. Характер - вполне, визуальные, речевые характеристики - колоритны.
    Это один из элементов, на котором держится рассказ. Плюс к идее темпорального ада.
    ПО антуражным вещам у Тафано самый яркий - это "Огония". А вот по персам и по концепту - "Страж".
  20. Atlas Генератор антиматерии

    Замысел любопытный и масштабный, но большей частью за счет привлечения пласта христианской культуры. Наметившаяся было приключенческая линия сходит на нет, превращаясь в какое-то вялое умствование, пафосное и дидактичное, или типичную "объяснялочку" как зовут на сленге такие элементы композиции. Финала нет, кульминации нет, структура в зачаточном виде. Это наглядно и в некоторой степени шаблонно для авторов, что придумав начало и конец, не знают, что делать с серединой. Не надо возбуждаться, я сам такой, так работает наша фантазия - проблема и счастливое избавление. Но навык литератора, драматурга именно в том и состоит, на мой взгляд, чтобы грамотно выстроить структуру истории из этих противоположностей.
    Конечно, мне со стороны легко анализировать, холодно отстранясь, не переживая глубоко подобно автору. Но для того и существуют правила композиции, чтобы помочь нам - людям вовлеченным, по-авторски зашоренным, соблюсти канон. Об этих правилах развития любой истории известно со времен Аристотеля, который упорядочил понимание принципов изложения. Но мы в России, как обычно, идем собственным путем, азартно и яростно выплясывая на канонических граблях.
    Взгляните на картинку: вот типовой шаблон произведения.

    [IMG]
    Мы видим кривую событий и три акта, можно назвать их просто: начало, середина и конец, середина больше прочих, но и насыщена нарастанием череды событий, ведущих к кульминации или климаксу что происходит в третьем акте. Какое действие вашего рассказа соответствует пику происходящего?
    Несомненно, гибель вашего героя Раймундо. Но это не значит, что больше ничего важного в тексте нет. Климакс означает квинтэссенцию событий, действий. Молитва Торквемады завершает линию событий, переходя в прямую заключения, финала. Обратите внимание на размер актов, они напрямую связаны с количеством текста в них. Повторюсь, это не моя выдумка - это канон.
    Сверившись с ним мы сразу видим, что кульминация у вас смещена во второй акт, ибо речь о действиях, активных, явных, принять за которые моление и разговоры мы не можем. Потому и кажется история мутноватой и неупорядоченной, а смена героев странной.
    С другой стороны, экспозиция вами выполнена правильно: мы наблюдаем некий сеттинг, фактуру мира в который попали, и далее цепь событий, которая ведет нас к вершине развития действия - кульминации. Думаю, если вы упорядочите структуру рассказа, результат может превзойти ваши ожидания. Впрочем, благими намерениями выстлана дорога известно куда...
    Табакерка, fiatik и Госпожа Тукка нравится это.

Поделиться этой страницей