Пёс. Гончая

Моё имя - Серафим. Вот так просто, без лишних упоминаний рода и отцовства. Я - человек без прошлого и без будущего. Заклеймённый странник, вынужденный бродить по свету и блуждать во тьме. Я ничего не ищу и ничего не скрываю. Моя жизнь - вечное служение, а я мечтаю о свободе.
Я встречусь вам в любом городе, на каждом из континентов. Но не надейтесь узнать меня среди случайных прохожих - мой облик меняется всякий раз, как в калейдоскоп души попадает осколок чьей-то прерванной жизни.
Я говорю от имени тех, чей голос уже давно не слышен в этом мире. Их судьбы полны многообразием историй, от которых порой захватывает дух. И все они стали частью моей личности, частью моей судьбы, моей жизни. Деталью, от которой невозможно избавиться полностью, а значит, придётся мириться до скончания.
Мы с Максом спускаемся вниз по лестнице. Он говорит, что, на этот раз, плата оказалась немного выше назначенной. Довольный клиент накинул ещё пару сотен сверху. Мы не будем делиться ими с управляющим.
Звонит телефон. Новенький андроид с сенсорным управлением. Рингтон взрывает подъезд яростным басом, за которым практически невозможно различить голос солиста.
Макс внимательно смотрит на экран телефона, и от чего-то медлит.
Украдкой читаю имя абонента: "Папа".
Ползунок на экране самовольно тянется к кнопке "Принять вызов". Рингтон умолкает, из динамика отчётливо слышится чьё-то дыхание.
Телефон говорит спокойным ровным тенором:
- Ты прекрасно справился, Серафим. - О, ко мне обращается. - Я доволен.
Я слушаю.
- Вижу, ты немного изменился. - Видит? - Осваивайся здесь, будет ещё работа.
Гудки.
***
Мы поселились в одном из бюджетных отелей города, в номере на двоих, с кондиционером. Две кровати, диван, кресло, телевизор, небольшой холодильник. Окна выходят на тихую улицу с односторонним движением. Машин почти нет.
Я любуюсь закатом сквозь решето ситцевой занавески.
Макс - в душе.
Навязчивое журчание воды путает мысли. Я ещё не свыкся с присутствием Орлова в моей голове, но уже перестал пугаться своему отражению в зеркале. Новое лицо: довольно симпатичное, кареглазое, помолодевшее, смотрит на меня оценивающе с каждой отражающей поверхности. Фигура не изменилась - с Михаилом мы были в одной весовой категории.
Я сажусь в кресло, достаю из кармана потёртых джинсов пачку "кента" и зажигалку. Язычок голубого огня облизывает сигарету, от чего она краснеет подобно девственнице перед грехом. Сизый дым тонкой струйкой тянется к потолку, рисует в воздухе абстрактные узоры.
Комната наполняется туманом, стены разъезжаются, растворяются пол с потолком. Мебель проваливается в пустоту.
Я плыву по серому облаку в большом зелёном кресле.
Из темноты за мной наблюдают два красных глаза. За ними скрывается сознание, которому подвластны законы физики, химии, термодинамики. Сознание хищное и холодное, манящее и пугающее. Я каждый раз с ужасом представляю тот день, когда оно поглотит меня и сделает частью своей вселенной.
Управляющий пустотой.
"Папа".
Эхом разносятся по бесконечности звонкие шаги. "Зверь" приближается, и красное свечение его глаз постепенно меркнет. Чётче прорисовываются контуры тела высокого, статного, крепкого. Я вижу улыбку, вижу этот пронзительный взгляд, проникающий в душу.
Я глубоко затягиваюсь, впитывая в себя дыхание смерти. Тлеющая сигарета на мгновение становится единственным источником света в океане тьмы. Я расслабляюсь, и радуюсь возможности скрыться от пристального взгляда моего начальника.
Сигарета гаснет, и тьма вновь обращается полумраком.
Иллюзии.
"Папа" стоит напротив меня, улыбается и смотрит в душу.
Разглядываю его тёмно-серый костюм, золотые запонки с рубинами, белую сорочку, белые зубы.
Губы начинают шевелиться, слышу голос - спокойный ровный тенор вещает мне:
- Сколько тебе перепало на этот раз?
- Семнадцать лет, - после несложных подсчётов отвечаю я.
- А было тридцать шесть. К итогу имеем пятьдесят три года. Так?
- Верно, - подтверждаю я.
- Многовато. - Лицо "Папы" морщится от недовольства. - Но я так и не нашёл тебе замену, - констатирует он.
- Жаль.
Управляющий смотрит на меня с ухмылкой, от которой по спине бегут мурашки, а в суставах вытягиваются сухожилья. Он знает, я с нетерпением жду момента, когда мои заботы свалят на чужие плечи. Жду, и в тайне надеюсь, что этого не случится.
В тот день, когда меня вычеркнут из основного состава служителей пустоты, где-то внутри организма запустится таймер, отсчитывающий дни, месяцы, годы до последнего срока. Сейчас - всего пятьдесят три.
- Жаль, - тихо повторяет за мной тенор, выдерживает паузу и продолжает разговор: - Неподалёку от того места, где ты остановился, есть новостройка. Полупустая.
Перед моими глазами возникает пёстро раскрашенная высотка. Аккуратный двор с новомодными игровыми площадками из цветного пластика. Десятки иномарок перед подъездами.
Папа говорит:
- На втором этаже четвёртого подъезда увидишь квартиру номер семьдесят пять.
Меня подбрасывает в воздух и несёт прямиком в распахнутое окно на втором этаже. Темно. Пыльно. Голые стены. Холодный бетон.
Голос "папы" звучит сквозь пространство:
- Хозяева совсем недавно приобрели это жильё. Собирались делать ремонт, наняли строителей.
Одно тело в ванной - рваные раны рук и шеи. Двое в гостиной - без видимых повреждений. Один висит под потолком в спальне. Четверо.
- Их нашли на следующее утро. С тех пор в квартире не умолкает лай. Собаки в округе не водятся.
Картинка исчезает. Папа стоит напротив и не без интереса за мной наблюдает.
- Есть предположения? - интересуется он.
- Порча?
Управляющий пожимает плечами, подходит поближе и резко выталкивает меня обратно в номер отеля.
- Передай привет Максу! - слышу напоследок.
Макс лежит на кровати, скрестив ноги, и увлечённо играется в свой новый андроид. Его распаренное в душе тело прикрыто широким махровым полотенцем тёмно-синего цвета.
Я говорю:
- Привет тебе от "папы".
Макс мельком взглянул на меня поверх телефона, но ничего не ответил. Игра занимает всё его внимание.
***
В "нехорошей" квартире новенькой высотки мы появились ближе к концу следующего дня. Хозяева не слишком хотели отдавать нам ключи, сперва приняв за сатанистов. Но Макс обо всём договорился, и мы вошли.
Первым делом почувствовался запах гнили на кухне. Там по углам разбросаны обглоданные кости и слышится приглушённое рычание.
Я командую:
- Сидеть! - Макс вздрагивает от неожиданности и грозит мне кулаком.
Рычание становится громче и начинает переходить на лай.
- Сидеть, кому сказал! - жёстко повторяю я.
Тишина.
В ванной повсюду кровь. На стенах, на потолке, на полу. Пытаюсь включить воду - кран гудит и исторгает в раковину поток бурой жидкости. Макс морщится от отвращения, проводит пальцем по одному из пятен - свежая кровь остаётся на подушечке.
Гостиная пуста. На тонком проводе покачивается лампа накаливания. Свет загорается и гаснет. Загорается и гаснет.
Потолок в спальне местами побит дрелью. Кто-то спешно пытался просверлить в нём дырку. В центре потолка торчит увесистый крюк с распоркой. К нему и была привязана петля, в которой закончил жизнь один из рабочих.
Я усаживаюсь на пол в центе спальни и концентрирую внимание на крюке. Воображение рисует покачивающееся маятником тело. Синий комбинезон, клетчатая рубашка. Засаленные волосы мышиного цвета неприглядно взъерошены. На лице трёхдневная щетина, нестриженные усы.
Олег Семёнович - так его зовут. Бригадир со стажем. Непьющий. Верный семьянин. Трудоголик.
Он так боялся быть разорванным собаками, что решил покончить с собой. Псы наблюдали за тем, как он задыхается в петле, ждали, когда перестанет биться сердце. Грешники - излюбленное лакомство гончих смерти.
Олег Семёнович утерян навсегда - его нет ни в одном из миров.
Макс мельтешит перед глазами и сбивает меня с мысли оранжевой курткой. Велю ему остановиться и с удовольствием отмечаю, что друг оказался послушнее собаки - команду выполнил сразу, без пререканий. Усевшись на подоконник, он смотрит в окно. Во дворе слышится лай.
Я знаю, что у подъезда собралась свора голодных псов. Их прислал управляющий на тот случай, если я не справлюсь, и гончих придётся искоренять силой.
- Что будешь делать? - тихо произносит Макс, не отрывая взгляд от происходящего за окном.
Импровизирую:
- Допустим, два призрака в гостиной перешли в разряд одержимых.
Макс переводит взгляд на меня и слушает, затаив дыхание. Я говорю:
- В ванной - ты слышишь, как кричит? - Макс качает головой, а мои барабанные перепонки взрываются от звуков чужой агонии. - Его нужно вытаскивать.
Макс кивает. Я продолжаю:
- Дом новый. Необъяснимых смертей не было ни здесь, ни в окрестностях.
Встаю на ноги, подхожу к противоположной окну стене. Холодная. Вывод:
- Соседи есть только в квартире сверху. Остальные пустуют.
В спальне запахло псиной - гончие пришли на звук моего голоса.
- Они питаются на кухне, - пришло озарение. - Там эпицентр порчи. Макс!
Парень легко спрыгивает с подоконника и подходит ко мне. Его малиновая куртка не так заметна в темноте - но всё равно раздражает. Он протягивает мне сферу, я нехотя её забираю и отдаю последние распоряжения:
- Уведи псов подальше. Кричи, приманивай, пугай, но сделай так, чтобы их не было в гостиной и на кухне. Запри их в ванной - хуже уже не будет.
Закрываю глаза.
- Десять. - В ушах звенит от напряжения.
- Девять. - Пространство закручивается по спирали, растягивается.
- Восемь. - Тело теряет чувствительность.
- Семь. - Воздух наполняется запахами разложения.
- Шесть. - Отчётливо слышу возню гончих в соседней комнате.
- Пять. - Из коридора доносится голос Макса.
- Четыре. - Открываю глаза.
Я - Олег Семёнович. Нечто меньшее, чем призрак. Нечто более тонкое и прозрачное, чем тень в сумраке. Я - память. Отголосок прошлого, слабый след в истории этого места. Я умер здесь в числе первых, а потому никогда не покину эту квартиру.
На тонком проводе с потолка свисает лампочка. Крюк исчез, а вместе с ним пропали и дыры в бетонной плите. На полу в центре комнаты - зловонная лужа.
Подхожу к окну. У подъезда ждёт своего часа десяток белых псов. Их головы повёрнуты в мою сторону, их глаза смотрят сквозь пространство. Отборные, породистые овчарки - любимцы "Папы". Святая свора - так он их называет.
Выхожу в гостиную.
Одержимые стоят у входа в коридор по стойке смирно. Их двое, и они похожи друг на друга словно капли воды. Оба в чёрных халатах, спускающихся ниже колена. Под спецовкой прячутся старые штаны и грязные рубашки. На ногах - старые кеды.
Лица идентично перекошены: широко раскрытые пасти обзавелись несколькими рядами острых зубов. Глаза подёрнуты пеленой. Перед смертью их ослепил страх. Носы приблизились по форме к собачьим, и сейчас жадно втягивают воздух в поисках чужеродных запахов.
У левого в руках монтировка. У правого - топор. И это не иллюзии бабы Нюры, а жаждущие крови демоны.
- Чего встали?! - импровизирую я. - За работу!
Одержимые в ту же секунду оказываются по обе стороны от меня, и я начинаю сомневаться в своей затее. Они обнюхивают тело Олега Семёновича, хищно клацают рядами острых зубов в опасной близости от плоти.
- Семёныч, - хрипит тот, что с топором. И отходит обратно к двери. Второй ещё несколько секунд исследует меня своим носом, но, видимо согласившись с первым - идёт за ним.
Я в коридоре. Входная дверь распахнута и чуть раскачивается от сквозняка. Макс вывел гончих в подъезд - хороший мальчик. Путь на кухню свободен.
Эпицентр порчи - аномальная, непредсказуемая зона. Место пересечения двух параллельных. Вихревой поток энергии, затягивающий в себя всё живое. Длительное пребывание в нём сводит с ума, развивает смертельные заболевания, провоцирует на суицид.
Никто в здравом уме и по своей воле не решится войти туда.
Я на кухне.
Запах гнили невыносим настолько, что у меня слезятся глаза. Будь я ищейкой - без труда нашёл бы источник. Среди костей и кусков разлагающегося мяса должно быть что-то, что открыло врата в бездну и впустило гончих. Что-то тёмное. Что-то холодное.
Нож.
Одна из костей - рукоять короткого ритуального ножа. По лезвию тянутся вытравленные кислотой рунические письмена. Я знаю этот язык:
- Имена смывают кровью, - читаю вслух.
Яркая вспышка неожиданно ослепила меня. Ткань пространства разорвалась и разлетелась цветными лоскутками. Новая картинка нехотя проявлялась перед моим взором, подобно снимку в реагентах.
Я на улице. Стою перед подъездом новостройки в компании своих подчинённых. Летнее солнце нещадно обливает нас горячими лучами. Мы в получасе до смерти.
- Семёныч! - Кто-то толкает меня в плечо. - Ты чи уснул!
Это Костян, а рядом с ним - Серёга. Они братья по крови и очень похожи друг на друга. Любители выпить, поспорить, подраться. Я знаю, что Серёга положил глаз на жену своего брата - Ленку. Она отвечает ему взаимностью и, кажется, скоро Костян не сможет носить шляпу - рога помешают.
Я не лезу в чужие семьи. У меня самого - оболтус сын и дочь оторва.
Чуть поодаль стоит Сашка. Самый молодой из нас. Ему около тридцати, он женат и очень любит свою избранницу. А она недавно увлеклась оккультизмом. Связалась с какой-то группой по интересам и раз в неделю ходит на шабаши. Возвращается пьяная и потрёпанная. Развод не за горами.
Я уже догадываюсь, в чьей сумке лежит этот чёртов нож.
- Семёныч, идём уже! - зовёт меня Костян. - Работы много.
- Да и выпить охото! - подхватывает Серёга.
Я иду следом.
В семьдесят пятой квартире светло и душно. Я открываю настежь все окна и двери, шальной сквозняк гоняет пыль из угла в угол. Материалы для ремонта грудой свалены в центре гостиной. Навскидку вижу, что этого не хватит и на две трети отделочных работ.
В центре спальни стоит стремянка. Над ней висит одинокая лампочка на тонком проводе. Моя рука машинально тянется к горлу, начинаю задыхаться. Перед глазами вспышками возникает петля и мёртвое тело Олега Семёновича в ней.
Память путается, сплетаются времена.
- Семёныч! Где застрял? - слышу голос Серёги из кухни.
Они уже накрыли "поляну", разложив на полу два листа газеты и собрав на ней всё, что удалось утащить из дома. Огурцы, помидоры, колбаса, скумбрия, две бутылки белой и ягодный морс для прораба.
- Чёрт, нож забыл, - сокрушается Костян.
- На вот, мой возьми. - Сашка лезет в сумку, я напрягаюсь в ожидании.
Он долго копается, но ничего не находит. В его глазах читается неловкость:
- И я забыл, - тихо признаётся он.
Сюрприз.
- Что бы вы без меня делали! - Серёга протягивает брату складной нож, подаренный мною на его прошлый день рождения.
- "Ножи не дарят", - ехидно припоминаю фразу, с которой он принимал презент. - Что бы вы делали без меня! - Смеюсь над глупой шуткой, сажусь на пол спиной к двери.
Костян режет колбасу неровными кусками и складывает в пластиковую тарелку. Серёга разливает водку по рюмкам. Я буду пить морс из горла - старая дурная привычка.
Сашка сидит в стороне и отрешённо смотрит в окно.
На чистом небе ни облачка. Изредка пролетают мимо раскормленные неуклюжие голуби. Солнце смотрит на запад, а окна - на восток. Спасительная тень защищает нас от летнего зноя.
Костя поднимает рюмку и произносит торжественное:
- За щедрость! - Намекая на то, что в последнее время клиенты считают каждую копейку.
Мы сводим вместе рюмки и бутылку, раздаётся звон стекла, и дружно пьём: кто до дна, а кто для вида.
- Выйду покурить, - неожиданно произносит Сашка, встаёт и уходит прочь из кухни.
- Кури здесь! - бросает ему в след Серёга и громко смеётся. - Ещё по одной.
- Сашку дождись, - останавливает его Костян.
- Да ну его. - Серёга наливает себе рюмку, залпом опрокидывает в рот и закусывает колбасой.
Костян смотрит на него так, словно его только что лишили самого дорогого в жизни сокровища. Интересно, узнай он всю правду об отношениях жены и брата - расстроился бы так же?
Серёга наливает ещё одну и повторяет ритуал.
Сашка возвращается побледневшим, его колотит озноб.
- Что с тобой? - спрашиваю я.
- Тошнит, - отвечает Сашка.
- Иди в ванну, - рычит на него Серёга.
Сашка жалобно смотрит на меня, я киваю, он уходит.
Костян сжимает в руке подаренный мною нож и со злостью смотрит на брата.
Серёга выпивает третью, четвёртую, пятую.
Слышу какую-то возню в коридоре. Наверное, Сашке совсем плохо. Надо проверить. Тяжело поднимаюсь, разворачиваюсь лицом к двери.
У входа на кухню стоит гончая. В её зубах кость. Сашка забыл закрыть входную дверь, и собака пробралась в квартиру. Пёс рычит на меня, и я не срезу замечаю, что кость - рукоять ножа. Он выпускает его из пасти у самых моих ног и уходит прочь.
Со спины наваливаются Серёга и Костян, заламывают мне руки и выталкивают из кухни.
Слышу голос Сашки из ванной:
- Хороший мальчик, ты откуда тут взялся?
Сашка кричит, гончая лает. Не суй руки в пасть голодному псу.
Братья затаскивают меня в спальню, связывают проводом. Костян срывает лампочку с потолка, Серёга достаёт дрель и поднимается на стремянку. Сделать подходящую дыру с первого раза он не может - сказывается опьянение.
Крики Сашки в ванной стихли. Пёс быстро расправился с ним.
Серёга подаёт ему крюк и молоток. Костян готовит импровизированную виселицу под потолком.
Меня затаскивают на стремянку, просовывают голову в петлю. Я думаю, что Олег Семёнович долго звал на помощь. Но я молчу - ход событий не изменишь.
В глазах темнеет, я растворяюсь в пространстве.
- Три, два, один. Вернулся.
Падаю на колени в центре комнаты. Сфера выскальзывает из ладони и катится в угол. Тяжело дышать.
Макс присаживается на корточки и опускает руку на моё плечо. Сейчас я как никогда желаю, чтобы "Папа" нашёл мне замену.
- Нож принесла собака. - Смотрю на Макса и вспоминаю, что на "вылазке" я был один. - Не важно.
Скверно. Все мои догадки и предположения рассыпались карточным домиком. Гончая пришла со стороны и принесла с собою порчу. Раскиданные по кухне кости, кровь в ванной - иллюзии, пёс и нож - фантомы. Нужно отыскать их физическую оболочку.
В ванной вновь кричит Сашка, а у Макса звонит телефон. Рингтон всё тот же. Звуки смешиваются и сплетаются в единую песню - гимн страданиям.
Макс проводит пальцем по экрану и передаёт мне трубку. Голос "папы" проникает мне в мозг:
- Свора готова разорвать каждого призрака в квартире. Они начисто отобьют у неупокоенных желание туда вернуться. Но ты почему-то медлишь, - он говорит монотонно, но жёстко. - Если хочешь добраться до сути - обратись к высшим силам. У тебя остался один час.
Гудки.
Возвращаю трубку Максу, он тут же прячет её в карман.
- Обратиться к высшим силам, - повторяю слова "папы". - Куда уж выше.
Смотрю вверх, на потолок.
- К соседям или на чердак?
Макс пожимает плечами. Я решаю за него:
- Я - на чердак, а ты - к соседям. Спроси, не пропадала ли у них собака. Гончая. Мальчик. Скажут, что пропадала - веди ко мне. И побыстрее.
Макс кивает и уходит, я иду следом.
Я люблю новостройки за то, что жильцы хоть чуть-чуть стараются поддерживать в них порядок. Не мочатся в лифте, не пишут на стенах, мусор сбрасывают в мусоропровод, а не рядом. Всё здесь пахнет новизной. И на верхний этаж можно с удовольствием пройтись пешком, если есть время.
У меня есть целых пятьдесят три года. А вот у Сашки - всего час. Не стоит заблуждаться на счёт "святой своры" - они верные слуги своего создателя, безукоризненные чистильщики, инквизиторы в собачьем теле. Но они не делят призраков на добрых и злых, уничтожают всех до единого.
Макс скользнул вверх по лестнице, на третий этаж.
Я вызвал лифт. Он бесшумно спустился по шахте, двери разъехались, открыв моему взору просторное светлое нутро. Мне вспомнился Орлов и его острая неприязнь к "гробам" старого типа. Где-то внутри меня он горько сожалеет о том, что не катался при жизни в "гробах" типа нового.
Металлические кнопки с выгравированными цифрами. Такие не срежешь, не подожжёшь и не отковыряешь. Нажимаю кнопку с цифрой "двадцать два".
- К высшим силам, - говорю я, и лифт трогается.
Ехать пришлось не долго. На двадцать втором - четыре квартиры. Две по одну сторону, и две - по другую. Как и везде. Двери от застройщика: хлипкие, деревянные, крашенные. Спасибо что не с навесными замками. В первую очередь новосёлы меняют двери, а значит, здесь пока никто не живёт.
Чердак не заперт. Я так и думал. Сверху тянется отчётливый запах разложения. Иду за ним.
На чердаке темно и душно. Спасаясь от вони, прикрываю нос рукой, но это не помогает. Зрение меняю на фантомное. Картинка становится чёрно-белой, но более светлой, чем раньше. По крайней мере, я уже не рискую споткнуться о какой-нибудь провод.
В нескольких метрах от люка лежит полуразложившийся труп собаки. Из её груди торчит костяная рукоять ножа.
Я вижу, как энергия скапливается в мёртвом теле и вытекает в мир через проводник. Она питает одержимых, питает гончих. Это не порча. И не проклятие.
Кто-то пытался призвать Цербера, но делал это неумело: не в то время и не с тем подношением. Гончие - слуги смерти, вестники порчи. Они питаются душами грешников, и мучают праведников.
Слышу внизу чьи-то голоса. Женщина громко возмущается по поводу нестерпимой вони на этаже, юноша что-то ей отвечает и поднимается на чердак. С ними Макс. У него фонарик.
Он светит мне в лицо, а потом - на собаку. Женщина коротко вскрикивает и отворачивается. Юноша отводит взгляд. Я смотрю на них обычным зрением и не могу различить лица.
- Дин. - Со слезами в голосе произносит женщина и опускается на колени.
Резким движением выдёргиваю нож из груди пса. Юноша смотрит на лезвие. Я ощущаю в голове знакомые вспышки. Воспоминания. Поднимаюсь на ноги и выхватываю фонарик из рук Макса, направляю луч света женщине в лицо. Нет, не знакомо.
А он? Поворачиваю фонарик.
Вспышка.
***
Я - Михаил Орлов. На исходе весны отдыхаю в уютном кафе.
Мне достался столик у окна, и я могу любоваться красотами расцветающего парка. Солнце ещё гуляет на востоке, щедро осыпая город золотом своих лучей. Тепло. Дети гоняют по улицам ленивых голубей, которым совсем не хочется летать на сытый желудок. Мир прекрасен.
Официант ставит передо мной чашку чёрного чая и кусок шоколадного торта. Я благодарю его и предупреждаю, что скоро ко мне присоединятся ещё двое. Он коротко кивает и обещает подойти позже.
В дверях кафе я вижу Аню - очаровательную девушку, с которой мне довелось познакомиться в первые месяцы общения с мегаполисом. Она являет собой воплощение мечты поэта - изящная, стройная, белокурая, голубоглазая. Струящееся платье нежно-кремового оттенка игриво обволакивает её хрупкий стан, спускаясь лоскутками чуть ниже колен, от чего ноги кажутся бесконечными.
На её плечах покоится широкий палантин с модным узором. За ним Аня прячется от прохладного весеннего ветра, а иногда - и от непристойных взглядов тех, кому судьба не подарила счастья быть рядом с мисс-совершенство. В одной руке она держит изящную чёрную сумочку, в другой - солнцезащитные очки.
Я жду, когда девушка заметит меня в дальнем конце зала. Смотрю на неё оценивающим взглядом, таким, за который в приличном обществе можно схлопотать звонкую оплеуху.
Аня растерянно бегает глазками по лицам посетителей, останавливает взгляд то на одном, то на другом.
Я потягиваю остывающий чай и стараюсь ничем себя не выдать.
Это такая игра. Аня придумала её в тот день, когда мы в первый раз поссорились, и ей не хотелось со мной разговаривать. Незадолго до конфликта мы договорились встретиться в одной из уличных забегаловок, выпить по чашечке кофе, потом завернуть в кино на очередной блокбастер, уйти на середине сеанса, разочаровавшись банальностью сюжета, и продолжить общение в обстановке более уютной и уединённой.
Аня решила для себя, что обязательно придёт на встречу. Ей очень хотелось, чтобы я оказался последней свиньёй, способной проигнорировать свидание из-за пустяковой ссоры. Она обдумывала тот сокрушительный монолог, в котором сравнит меня с обезьяной, смешает в кучу всех "одинаковых мужиков" и выскажет, наконец, созревшие в фантазии оскорбительные эпитеты.
Когда же я, не смотря на её прогнозы, появился без опозданий в указанном месте, Аня вдруг решила что истина "раз я никого не вижу, то и меня никто не видит" - работает не только в детских мультиках. Она всем силами изображала хамелеона, пытаясь слиться с интерьером. Отводила взгляд, вжималась в кресло, старалась сесть так, чтобы скрыться за чьей-нибудь спиной.
Но я нашёл её, и мы помирились.
Сегодня настал мой черёд притворяться.
Признаюсь, я имею некоторое преимущество в этой игре: по роду своей деятельность, мне приходится примерять на себя разные образы. Например, всю прошлую неделю я изображал уставшего от нищеты и долгих экспедиций археолога. На мне был старый замшевый пиджак песочного цвета, широкие джинсы, подвёрнутые снизу, клетчатая рубашка, неровно заправленная за ремень. Тогда я грешил некоторой неопрятностью и лёгкой небритостью.
Аня узнала меня раза эдак с третьего.
Сегодня ей будет проще: я в дорогом чёрном костюме в узкую полоску. Из-под пиджака выглядывает белоснежная сорочка с малозаметной вышивкой под "огурец". Я причёсан, выбрит, свеж. Источаю благоухание нового аромата от "Диор".
Весенняя фантазия изголодавшегося по романтике женского сердца.
Цепкий взгляд моей подруги выхватывает из окружения наиболее колоритных персонажей: молодого мужчину с шумным ребёнком, бизнесмена, жадно поглощающего ланч, одинокого красавца за столиком у окна.
Мы встречаемся взглядами, Аня расцветает лукавой улыбкой и плывёт в мою сторону, лавируя меж густо наставленных столиков. Через мгновение она опускается в кресло напротив и говорит:
- Привет.
- Привет, - отвечаю я, - как добралась?
От Аниного дома до этого кафе около пяти минут ходьбы неспешным шагом - однако она опаздывает.
- Чуть не забыла дома самое главное.
Её тонкие пальцы опускаются в чёрную кожаную сумку.
- Не сейчас, - говорю я.
Аня одёргивает руку и убирает сумочку на подоконник так, чтобы я мог видеть её содержимое. Оценив предмет беглым взглядом, говорю:
- Да, это он.
- И сколько за него обещали? - У Ани блестят глаза всякий раз, как речь заходит об оплате.
- Много, - коротко отвечаю я. - Бесценная вещица, на самом деле.
- Не продешевим? - Недоверчиво хмурится девушка.
В ответ я лишь пожимаю плечами.
- Кто покупатель? Колись! - не унимается Аня. - Какой-нибудь идиотский орден сушёной змеи? Или мечтающий о мировом господстве коллекционер-олигарх? - Девушка смеётся, я улыбаюсь.
К нам подходит официант и Аня тут же меняется в лице. Он спрашивает:
- Будете что-то заказывать?
- Кофе. Капучино! И шоколад. Молочный, - отрывисто отвечает она.
- Всё?
- Да. - Кивает Аня.
Официант уходит. Аня дожидается момента, когда он оказывается достаточно далеко, чтобы не мог нас слышать и наклоняется вперёд:
- Так кто же он, таинственный покупатель?
- Не важно, давай сначала нож толкнём, клиент вот-вот придёт.
Аня недовольно хмыкает и поудобнее устраивается в кресле. Я говорю:
- На этот раз без легенды. Покупатель слишком юн, чтобы заподозрить подвох.
- Как? - У Ани от удивления расширяются глаза. - И что же ты ему наплёл?
- Сейчас увидишь, вот он идёт.
Высокий парень влетел в кафе потрёпанным вороном. Он прячет взгляд, и двигается неуклюже, едва не сталкиваясь с официантом, нагрузившим поднос десятком тарелок. Юноша одет в чёрное. Куртка, футболка, джинсы, кроссовки. В волосах гулял ветер.
Увидев его, Аня многозначительно вскидывает брови и едва сдерживает улыбку. Укоризненно смотрю на неё и невзначай сжимаю кулак, чтобы держала себя в руках.
Юноша подходит к нам и, заикаясь, произносит:
- Юра. Я - Юрий.
- Я догадался, - отвечаю. - Присаживайтесь, Юрий.
Юноша оглядывается по сторонам, хватает ближайший свободный стул и садится между мной и Аней.
- Зачем вам нож, Юрий? - серьёзным голосом интересуюсь я.
- Хочу, хочу вызвать. Вызвать. Его. - Юра бегает взглядом от меня к Ане и обратно.
- А зачем Он вам? - продолжаю я свой допрос.
- Он даст мне силу, - взгляд устремляется в стол, - меня будут бояться.
- Страх это...
- Ваш кофе, - перебивает меня появившийся из ниоткуда официант.
Он ставит чашку перед Аней, рядом ложится шоколадка. Манящий аромат капучино быстро разлетается в воздухе и проникает в дыхательные пути, будоража рецепторы.
- Что-нибудь ещё? - нараспев произносит официант.
- Нет, спасибо, - твёрдо отвечает Аня.
Мы дожидаемся уединения и продолжаем беседу:
- Так вот, Юрий, - говорю я, - страх порождает ненависть. Вы не боитесь обзавестись врагами?
- Когда Он придёт, мне нечего будет бояться. - Юноша смотрит мне в глаза так, словно надеется найти поддержку.
Как будто я могу сказать:
"Не нужен тебе этот нож, ты и так со всем справишься. Все беды пройдут - дай только время, и жизнь наладится. Ты же ещё так молод, не губи свою душу!"
Нет, за этим - к родителям. Впрочем, если бы им было до тебя хоть какое-то дело, я бы сейчас искал другого клиента на свою реликвию.
- Что ж, похвальная уверенность, - достаю из внутреннего кармана продолговатый предмет, завёрнутый в алую ткань и кладу на стол, - сохраняй её и впредь.
- Можно? - робко произносит Юра и тянется рукой к свёртку. Я замечаю, что его ногти выкрашены чёрным лаком.
- Можешь посмотреть. - Киваю.
Вы когда-нибудь наблюдали за тем, как дети разворачивают новогодние подарки? Одни рвут пёструю бумагу в клочья, стараясь как можно скорее добраться до того, что скрывается внутри. Другие - растягивают удовольствие, бережно освобождая "нечто" от радужных оков.
Юра уже давно не был ребёнком: алую материю он сорвал одним движением и с вожделением уставился на нож. Тот самый, с коротким лезвием на костяной рукояти, с загадочной надписью на мёртвом языке. Старинный ритуальный клинок.
Юра сглотнул, не отрывая взгляда от клинка, потянулся в карман, извлёк оттуда конверт и сунул мне под нос.
- Вот, - говорит он, - оплата.
Я принимаю конверт и прячу его туда, откуда достал свёрток.
- Не проверите? - удивляется Юра. По глазам Ани вижу, что и она тоже.
- Нет. Я же тебе всё объяснил, обманом можно получить лишь иллюзию власти. - Припоминаю наш диалог на форуме.
- Да, - кивает Юра, - спасибо вам!
Вспышка.
***
Нас четверо на чердаке. Макс успокаивает рыдающую в голос женщину. Она плачет о том, что гончая по кличке Дин пропала уже очень давно, что Юра долго искал её по всем дворам, но так и не нашёл. Юра стоит напротив меня, свет фонарика бьёт ему в лицо, но он не отводит взгляд. Я вижу, как внутри него ворочается, расправляя щупальца, тьма.
- Уводи её, Макс! - Запоздало кричу я.
За спиной что-то взрывается и меня осыпает градом осколков. Макс хватает женщину за руку и тянет к люку. Юра не обращает на них никакого внимания, нож у меня, я - враг.
- Сферу, дай мне сферу! - Макс не отвечает, он уже скрылся из поля зрения.
С ужасом вспоминаю, что сфера осталась лежать на полу в спальне квартиры номер семьдесят пять на втором этаже.
Что-то взрывается слева от меня, волна подхватывает и уносит в сторону. Я сталкиваюсь с холодным бетоном, нож улетает в темноту. Во рту и в глазах полно пыли, с трудом улавливаю движение Юрия - он бежит за своей реликвией.
Отплёвываясь, кричу ему вслед:
- Стой! Заклинаю тебя, стой!
Юрий замирает, резко поворачивается в мою сторону. В его глазах клубится тьма, в его сердце разгорается гнев. Чувствую, как нагнетается энергия перед новой атакой, но я быстрее:
- Возвращайся обратно в ад!
Юноша падает на колени, словно от сокрушительного удара тяжёлым молотом. Задыхается, стонет, дрожит. Мой голос способен причинить ему боль, от которой не сразу оправишься. Но у меня слишком мало действенных слов, чтобы использовать это оружие.
Фантомным зрением выхватываю из темноты светящийся энергией нож. Бросаюсь к нему, минуя одержимого, хватаю на бегу и устремляюсь проч.
В семьдесят пятой всё так же темно. В ванной молит о помощи Сашка.
- Терпи, - говорю я, пробегая мимо, - скоро всё кончится! - обещаю, удаляясь.
Я миную коридор, гостиную и направляюсь в спальню. Сфера покоится в углу комнаты, поблёскивает в холодном свете заглянувшей в окно луны. Хватаю призрачный шарик и начинаю обратный отсчёт:
- Десять. - На пороге квартиры слышны шаги Юрия.
- Девять. - За ним следует стая свирепых гончих.
- Восемь. - Ему незачем искать, он знает, где я.
- Семь. - Волна энергии прокатывается по комнате. Меня пронзает нестерпимая боль, падаю на колени и выпускаю сферу из рук.
Опоздал.
Перед моим затуманенным взором возникает чёрное, расплывшееся пятно. Нет сил подняться, я стою на коленях, безвольно уставившись в сторону, жду. Учащённое дыхание отмеряет секунды. Вдох-выдох, вдох-выдох.
Голодные псы рычат и вьются у ног хозяина прозрачными лоскутами тьмы.
Нож в моей руке холодеет, тянется к своему хозяину. Держу крепко.
Юрий рычит, уподобляясь гончим, но не осмеливается подойти ближе - боится. Я знаю, о чём он думает:
- Отдай! Верни мне его!
Вся моя воля сейчас сконцентрирована в одной руке - пальцы крепко сжимают костяную рукоять. Холод тянется от кисти по предплечью. Это яд. Яд одержимости. Моё время на исходе.
Воет за окном святая свора.
Юрий испуганно шепчет:
- Нет, не может быть.
Гончие стелятся по полу бесплотными тенями. Нож теплеет, связь с хозяином прервана.
Я чувствую, как призрачные тела белых псов проникают сквозь стены высотки. Пред ними расступается тьма, трусливо прячется по углам. Свора вихрем проносится вверх по лестнице, до самой крыши, заливая всё вокруг слепящим светом. Скулят попавшие им в зубы гончие, жалобно, обречённо.
Юрий прячется позади меня.
Собрав в кулак остатки силы, поднимаюсь на ноги, поднимаю сферу. Времени остаётся мало. Минуты. Секунды. Говорю:
- Хватайся.
Протягиваю руку одержимому. Он недоверчиво берёт меня за запястье, и тянет к себе.
- Один. - Свора влетает в квартиру, набрасывается на гончих.
- Два. - В зубах белых псов погибают Костян и Серёга.
- Три. - Замолкает в забвении измученный Сашка.
- Четыре. - Свет озаряет гостиную.
- Пять. - Время замедляется.
- Шесть. - Первая овчарка проникает в спальню.
- Семь. - Время останавливается, нехотя подчиняясь приказу сферы.
Юрий боится отпустить мою руку и всё крепче сжимает запястье. Его взгляд сейчас - взгляд обычного мальчишки, оказавшегося перед лицом смерти. Страх, надежда, мольба. Тьма в его сердце замерла вместе с теми, кого послали её уничтожить.
- Что это? - слышу тихий голос юноши.
- Память, - туманно отвечаю я.
Освободившись из его цепких пальцев, выхожу из комнаты.
- Следуй за мной, - командую, - если жить хочешь, - угрожаю.
Юра идёт за мной, с опаской поглядывая на оскалившуюся овчарку.
- Кто ты такой?
- Серафим.
- Колдун?
- Нет.
- Экзорцист?
- Нет.
- Кто?
- Молчи.
Так просто стать человеком, когда зверь внутри тебя спит, свернувшись калачиком. Так просто забыть свои страхи, отпустить свой гнев, когда стоишь у обрыва и молишь о спасении. Так просто не замечать чужую боль, когда своя переполняет тело, душу и сердце.
В ванной пусто. Свора здесь уже побывала.
- Ты знаешь, сколько людей из-за тебя погибло?
Юра молчит. Я смотрю на него, он едва ли не плачет.
- Идиот, зачем тебе это было нужно?
Молчит. Бросаю нож к его ногам.
- На вот, он твой.
- Он мне не нужен. - Отворачивается, отступает на шаг назад.
- Ты возьми, возьми, пригодится, - настаиваю я.
Юра нехотя поднимает нож, вертит его в руках, стараясь держать лезвием вниз.
- Где же ты, Макс? - мысли вслух.
- Он с мамой на четвёртом, у Малиновских, - говорит Юра.
- Откуда знаешь? - спрашиваю я.
- Знаю. - Его глаза как-то странно блестят, но мне проще проверить, чем устраивать допрос.
- Веди! - Попускаю юношу вперёд через входную дверь, выхожу следом.
Нужная нам квартира расположилась в соседнем тамбуре, этажом выше, её номер - восемьдесят два. Дверь новая, металлическая. Выкрашена под дерево. Такие легко вскрываются консервным ножом.
- Не заперта! - удивлённо произносит Юра, опустив дверную ручку.
- Это такой пласт времени, здесь все замки открыты, - поясняю я.
Внутри небольшой беспорядок: скомкан у порога тряпичный коврик всех цветов радуги, в его объятьях покоится одна туфля, чуть дальше по коридору лежит вторая.
- Мамины, - говорит Юра.
Мы проходим дальше. Планировка квартиры идентична семьдесят пятой, но в зеркальном отражении.
В светлой гостиной собралась вся семья Малиновских и два нежданных гостя. Глава семейства сидит в кресле, сложив ногу на ногу, и смотрит телевизор. На нём халат жены. Розовый. С сердечками.
Хозяйка замерла, поднося чашку чая заплаканной гостье. На ней бигуди и длинная в пол ночная сорочка. На лице застыло скорбное выражение, в котором нет и капли сочувствия, а скорее сожаление о потерянном вечере.
Дочь семейства устроилась на полу у ног отца, обняв колени руками. Она в короткой майке и широких штанах светло-серого цвета. Рядом с ней лежит мобильник, взгляд девушки направлен в экран телефона.
Макс сидит на салатовом диване, его куртка сливается с обивкой. Он напряжённо вслушивается, стараясь не упустить момент и оказаться рядом, когда мне потребуется помощь.
Мой бедный Макс, время всегда играет против тебя.
- Нам нужна ещё одна смерть, чтобы остановить свору, - говорю я, вынимаю нож из бледных рук одержимого.
- Моя? - обречённо спрашивает Юра.
- Нет, - ухмыляюсь я, - не так всё просто.
Присаживаюсь на корточки напротив Макса, кладу руки ему на плечи и говорю:
- Проснись!
Макс вздрагивает, словно от удара током, смотрит на меня, переводит взгляд на Юру. Читаю в его глазах немой вопрос, но на разъяснения времени нет, говорю:
- Прости.
Короткое лезвие бесшумно пронзает зелёную куртку, аккуратно проскальзывает между третьим и четвёртым ребром, входит в сердце. Кровь расплывается алым пятном по футболке, ткань прилипает к коже. Макс смотрит на меня глазами агнца на алтаре.
Вдох. Выдох. Тьма.
Юра наблюдает за этим спектаклем с любопытством и ужасом, словно ребёнок, впервые попавший на сожжение ведьмы.
Я оставляю нож по рукоять забитым в грудь Макса. Говорю:
- Проснись.
Глаза Юрия наполняются злобой, он дышит часто и глубоко, вены на его висках пульсируют. Демон в его душе просыпается. Запах невинной крови пробуждает в нём голод.
Я говорю:
- Восемь. - Тело на салатовом диване медленно заваливается на бок, упирается в соседку.
- Девять. - Ярость переполняет Юрия, он кидается ко мне.
С размаху бью кулаком в челюсть одержимого, хрустят мои суставы и его зубы. Он падает на пол, задыхаясь от боли, стонет и глотает собственную кровь.
Боль - главный аргумент в выборе между адом и раем. Никто не хочет провести вечность в муках, а потому каждый в меру своей испорченности старается вести праведный образ жизни. Демоны тоже боятся боли, потому и рвутся в наш мир, занимая тела, привыкшие к наслаждению.
Я покажу тебе ад.
Я наваливаюсь сверху, коленями прижимаю его руки к полу. Говорю:
- Оставь это тело!
Одержимый закатывает глаза, изгибается, хриплым голосом извергает проклятия. Пугает.
- Оставь это тело! - повторяю я.
Юрий бьётся в конвульсиях, рот заполняется пеной, кожа багровеет.
- Оставь это тело! - приказываю я в последний раз.
Юноша теряет сознание. Он дышит глубоко и ровно, словно во сне.
Тело Макса поднимается с дивана. Его футболка, его джинсы - всё пропитано кровью.
- Десять! - мир сворачивается, сжимается до размеров атома и исчезает.
Вот тьме мелькают жёлтые глаза демона. Он вьётся вокруг меня всего мгновение, клацает зубами у горла и выдыхает раскалённый дым в лицо. Он в ярости. Он обманут.
Он исчез.
Мы с Юрой стоим в маленькой пыльной комнате квартиры номер семьдесят пять. Он крепко сжимает моё запястье, старается не смотреть по сторонам. Вокруг нас собрались овчарки - около дюжины. Добродушные псы зевают и разгоняют хвостами воздух. Их труд окончен, больше некого ловить и не за кем охотиться.
- Всё, - говорю я, пытаясь освободиться из капкана бледных пальцев.
- Я жив, - шепчет Юра.
- Да, - соглашаюсь я.
- Но...
- Не твоё дело. Иди домой.
- Дома никого нет.
- Твоя мать у Малиновских, в восемьдесят второй квартире.
- Откуда знаешь?
- Знаю.
Он ещё что-то говорит, спрашивает, но я не слушаю и не отвечаю. Всё кончилось плохо - не так, как хотелось бы. Демон стал заложником декораций, сплясал вальс с фантомами. Он покинул ставшее неуютным тело и спрятался там, где чувствовалась родная энергетика. Нож в груди Макса сыграл роль проводника.
Только вот друг был не настоящий, и у Малиновских я никогда не был. Демон добровольно покинул сосуд, который всё это время стоял напротив меня в ожидании чуда. Чудо свершилось.
Но не полностью.
Демон ушёл за долю секунды до окончания действия сферы.
Свора так и не добралась до основного блюда. Папа будет недоволен.

Чёт абзацы уплыли... =(

Да не вопрос, почищу. С чего начать вырубку порекомендуете?

Я планировал сделать из этого серию рассказов (первая часть была на ЗЧ). И роль папы раскрывать постепенно. Если воспринимать как отдельный, то можно безжалостно резать... но "лишние" части работают на общий сюжет, а не на локальный. С учётом этих планов можно и пожалеть, только вот не уверен я, что планы мои воплотятся.