Пустые комнаты

Я смотрел на город. На нем лежал черный, смердящий след.
След смерти.
Он – везде, выглядывает из любых щелей, смотрит сквозь стекла пустых квартир, выступает жирными маслянистыми разводами сквозь поры посеревшего асфальта. В городе выступают жирные, обвисшие морщины. Он умирает, медленно, год за годом. Сначала засоряются сосуды, появляются пробки, мусор.
Затем агония.
Кровавые трещины побегут по поверхности этих стен, чудовищная сила, имя которой старость, сокрушит камень, бетон превратится под ударами времени в песок. Останется лишь пустое место, где не будет расти трава, а птицы – облетать за два километра, лишь бы держаться подальше от отравленного пустыря.
Сверху, там где собрались хмурые седые тучи, закапала вода. Я наблюдал с балкона, как она скапливается внизу, в дорожных выбоинах, скатывается по неровному покрытию длинными струйками, другие капли разбиваются о землю, чтобы их всосали жирные черные поры.
Град обреченный, вспомнил я Рериха. Разве это не правда? Разве город – проявление мощи, могущества человека не является маленькой, незаметной мозолью на теле Земли? Когда-нибудь откроются трещины, алая магма, словно кровь, толчками запульсирует из ран и затопит этот бренный мир.
Уже скоро.
По миру шагает смерть. Ее следы – в этой земле, этом воздухе. Разве этот дождь не подобен траурным слезам?
Все меняется. Мир постарел. Смерть смотрит отовсюду. С маек – в виде оголенных костей, из машин. Автомобили стали подобны высохшим ящерицам, узкие, длинные, с пустыми глазницами фар, в которые злобный шутник вставил свечки.
Мир агонизирует.
Стремительно.
С каждой секундой.
И если вслушаться – можно услышать, как вздрагивают клетки, разглядеть их бесконечный вопль.
Но это именно предсмертный вопль.
Криков новорожденных больше нет.
Я оперся на подоконник. Как это было прекрасно. Алый закат. Зеленая листва. Радуга в луже с бензином.
Ничего больше нет.
Серая масса.
Это даже не масса. Это просто ничто. Пустота. Умирающая пустота. Исчезнет – и ничего от этого не изменится.
Ноги заболели, но я все-таки сумел взобраться на подоконник. Скрипнула ставня. В лицо дохнул ветер, по лбу заморосили мелкие капли.
Далеко-далеко внизу, за ветвями серых деревьев прячется серая земля. Я собрался с духом. Эта старость, эти слабые морщинистые руки, дряхлые кости, зачем им жить?
Далеко-далеко внизу перестало быть таковым. До земли тут рядом, рукой подать. Что же страшного?
Надо сделать один шаг.
И один миг подождать.
Всего лишь один миг…
Далеко-далеко за спиной, в пустой серой квартире раздался звонок.
Я вздрогнул.
Звонок ли это? Или подсознание настойчиво цепляется за любые шорохи, лишь бы жить? Это галлюцинация, внушенная, чтобы насильно втащить снова в агонизирующий мир.
И словно в подтверждение мыслям звонок стих.
-Наконец-то, - прошептал я. Голос необыкновенно хриплый.
Звонок раздался снова. Теперь я убедился в его реальности.
-Подонки, - выругался я. В коленях снова дало слабину, когда слезал. За спиной под сквозняком глухо захлопнулась ставня.
-Да? – буркнул я в трубку.
-А можно Катю? – спросил незнакомый мальчишеский голос.
-Ошиблись номером, - сказал я. В груди появился комок из ненависти и обиды, что оторвал от важного дела такой пустяк…
Я посмотрел на балкон. С улицы пахнуло могилой.
-Нет, спасибо, - громко сказал я пустым стенам. – Уже не хочется.
И пошел на кухню заваривать кофе.

Чайник хмуро блеснул под бледными лучами солнца. Глянул в блестящий бок.
-Олег Сергеевич Вафлин, - бодро поздоровался я.
С чайника глянула страшная опухшая рожа, словно били в каком-нибудь подвале две недели. Белки дико покраснели, красные трещинки слились в одну сплошную алость по краям глазных яблок. Под глазами – надутые бугристые сеточки, словно фингалы, кажется, даже отдает синевой. Все морщины выделились, лицо резко заострилось.
-А мордой-то не вышли, Олег Сергеевич, - ехидно сказал я. Палец ткнул в кнопку на чайнике, тот послушно забурчал. Я заметил, что руки дрожат.
В момент, когда из-под крышки уже повалил пар, раздался треск. Затем одна из полок отвалилась, тяжелый кусок фанеры рухнул прямо на чашки, раздался звон керамики.
Я в каком-то ошарашенном состоянии присел, рука машинально пригладила ершик жестких волос.
-Мда…
Пожалуй, все решительно против того, чтобы Олег Сергеевич Вафлин свел счеты с жизнью. Сначала какой-то дурацкий звонок, потом вот это… Бросаться из окна неубранной квартиры, это все равно, что застрелиться после дефекации, забыв за собой смыть.
Необходимо что-то сделать, да, надо поскорее что-то сделать. Пытаясь занять себя, я принялся разбирать последствия «катастрофы». Убрать полку в угол, смахнуть осколки чашек и сахарницы, вытереть стол – делов на пять минут. Закончив, снова осталось сидеть сложа руки.
Работы больше нет, родственниками не связан, к счастью… Или, к несчастью, может и не довело бы до такого состояния.
Я залез в инет. Ноготь проскроллил страницы, одна за другой, появляются на экране, словно из карточной колоды. Ничего интересного, тоже ничего, а вот тут… Обновление темы? Нет, это какой-то малолетний идиот кинул смайлик. Ладно, а что в почтовом ящике?
Глаза пробежались вдоль череды спамных писем. «Абсолютно новая совершенная секретная смазка древних потайных индейцев вуду», «Реальный способ нахаляву заработать в сети за семь дней», «Центр «Воскресенье»: смерть старой жизни, рождение новой», «Узнай, как проверить изменяет ли он тебе, если…» Стоп. Взгляд зацепился за слово «смерть». Я перечитал еще раз. «Центр «Воскресенье»: смерть старой жизни, рождение новой». Какие-то сектанты… Слегка разочарованно, я все же ткнул пальцем по желтому конвертику. Смарт развернул текст во весь экран.
Я пробежался вдоль строчек: «совершенно радикальный метод омоложения», «научные достижения позволили», «транскорпусальный переход», «переселение», «получить новое тело по ничтожной цене». И вправду сектанты, я укрепился в этом мнении, но в последний момент глаза заметили строчку в самом конце, приписанную мелким шрифтом. «Проекту требуются добровольцы; при поддержке Государственной Академии Наук».
Да, если Государственная Академия Наук начинает поддерживать кришнаитов, брахманов и прочих индуистов, жить в этой стране невозможно. «Переселение, получить новое тело по ничтожной цене», хех. Узаконили реинкарнацию, ну-ну.
Я прочитал письмо еще раз, уже вчитываясь, чтобы посмеяться над глупостью академиков. Внезапно, на тех же словах «новое тело по ничтожной цене» до меня дошло.
Это не сектанты, это настоящие ученые.
Я вчитался между строк, скрытый смысл постепенно стал выползать из-за букв. Кто писал эти слова, пьяный, сумасшедший, или какой-то вредитель нарочно составил предложения так, чтобы все сразу подумали об очередных мошенниках?
«Принять участие» удачно перевелось как «стать добровольцем в эксперименте. Как-то связанный с телом, я еще всмотрелся в текст. Непонятные строчки с нескольких попыток обнажили свою суть: перемещение из одного тела в другое.
«Избранный в результате осмотров», «согласие, подпись», «возможность летального исхода». «Послужить для развития», «благодарность всех».
Меня словно окрылило. Летальный исход. И не подкопаешься. Олег Сергеевич выполнил долг перед человечеством и принял участие в эксперименте, к сожалению, закончившемся неудачей. А если даже вдруг удастся, то переход в новое тело – это фактически убийство. Уничтожение старой жизни, да, еще один шанс.
Немного смутило «избранный в результате осмотров». Я с сомнением пощупал брюшко, пальцы ткнулись во что-то мягкое, если и есть здесь пресс, то глубоко-глубоко, как Кольская скважина.
С другой стороны, что за нелепость, если это перемещение из тела в тело, то зачем им нужно физическое состояние одного из них? Главное, чтобы крепким было тело новое. Надежда затеплилась в груди. Я немедленно выслал резюме, к счастью, совсем недавно составил одно для электронной биржи труда.
Через полчаса (Всего ничего, но за это время обгрыз все ногти, словно маленький мальчик) пришло ответное письмо.
«Шесть часов утра, суббота. Центральный корпус Института Сознания, Гутниковский проезд, 10».
Значит, подошел! Сердце радостно стукнуло в груди, и даже стены, кажется, стали белее. Нет, я посмотрел на них, все такого же серого мышиного цвета.
-У! Знаю я вас.
И я погрозил стенам пальцем.

Прошло два дня. Ранним утром я уже находился у таблички «НИИ сознания и нейронных связей». За коваными воротами раскинулась обширная территория. Небо полнится серых оттенков, но по влажной траве ползут струйки седого тумана. Самая рань, начало дня. Это время, оно непроизвольно связывается с путешествиями куда-то. «Вероятно, так оно и есть» подумал я, «быть может, сегодня начнется путешествие в неизвестность».
Центральный корпус совершенно затенила громада «Исследовательской точки №2». Я потратил почти полчаса, чтобы найти нужное место. Воистину, все что делают в НИИ Сознания предназначено исключительно для того, чтобы одурачить и ввести в заблуждение как можно большее количество людей.
«Центральный корпус» оказался совершенно пуст. Я растерянно огляделся.
-Ку-уда? – визгнуло рядом со знакомыми контролерскими интонациями. Я заметил рядом с собой неприятную толстую бабку.
-Я по приглашен…
-Группа Косанова? Косанов на втором этаже, направо и до конца коридора.
-Спасибо, - робко сказал я. Бабка зашелестела разворачиваемой газетой, я тут же бросился наутек. Ух, если в этом «НИИ» весь персонал с тех времен, что эта бабка, то никаких путешествий не светит.
Указанная комната напомнила школьный класс. В большой светлой аудитории вытянулись длинные ряды парт, за ними десятки людей оживленно скрипят ручками. Только один седоватый мужчина в белом халате – наверное, сотрудник института, стоит с кипами бумаги в руках. Его взгляд метнулся на меня, тут же подошел, палец безжалостно ткнулся в грудь.
-Опоздавший!
- Извините, - начал оправдываться я. – Слегка заблудился, очень у вас стра…
-Пунктуальность была одним из критериев отбора, - перебил сотрудник. – Возьмите тест и займите свободное место.
Я замямлил под нос оправдания, сотрудник и бровью не повел. Я подчинился его указаниям.
Первый вопрос не вызвал затруднений. «Назовите свое ФИО, возраст, образование и место работы». Так непривычно писать ручкой, постоянно вываливается из пальцев. Наконец, я коряво вывел «Олег Сергеевич Вафлин, сорок семь лет, полное среднее образование, бывший рекламный агент». Подумав, «бывший» я зачеркнул.
Следующий вопрос оказался несколько сложнее. «Опишите ваши знания в точных науках: математике, физике, химии, биологии и др. Где сосредоточены преимущественно ваши изыскания?»
Я вздохнул. Ручка вывела «Никаких, научных изысканий не веду».
«Познания в гуманитарных науках. Где сосредоточены ваши изыскания?»
Я припомнил, что столица Франции – Париж, а Кабул находится в Афганистане. Но вот какой наукой является география? Пришлось повторить предыдущий ответ.
«Каких успехов вы достигли в своей карьере?» Я вписал, что уверенно движусь по карьерной лестнице, уже даже начал ее поиски. «Насколько велика ваша семья? Какие отношения вы поддерживаете с родственниками?» Я вспомнил, что где-то под Смоленском живет двоюродный брат. Как же его зовут, Андрей, нет, кажется, Дмитрий… Семен! Нет, вроде бы не Семен…
Наконец я смирился и написал, что «никаких отношений нет».
Дальше последовали вопросы о политических взглядах и религиозных убеждениях. Тут я смог с чистой совестью написать, что согласен с генеральной линией правительства, а в Бога верю, но в церковь не хожу.
Но затем последовали совсем отвратительные пункты. Всюду спрашивалось об успехах, в спорте, бизнесе, требовалось уточнить, насколько высок авторитет в научных или политических сферах, интересовалось уровнем доходом, познанием в иностранных языках и разведении гадюк на островах тихого океана.
В конце концов, я все-таки закончил тест, почти все строчки оказались заполнены ровными синеющими крючками: «Никаких, ничего», «не делал», «не владею. Пришлось покопаться в глубинах памяти, чтобы ответить на последний вопрос теста «Самый серьезный поступок в вашей жизни». Я вспомнил, как в восьмом классе осмелился и толкнул местного задиру, с такой силой, что тот улетел куда-то под парту. Правда, память услужливо выкинула последующие события, когда пришлось позорно убегать, а затем почти две недели притворяться больным, чтобы не поймали и не избили.
Я с облегчением поставил последнюю точку. Седой мужчина заметил, что я перестал писать. Он тут же приблизился, рука схватила со стола заполненный бланк, на стол лег новый.
Это оказались математические задачи. Часть из них напечатана под буквой А. Я вспомнил несколько формул, они удачно подошли под решения. С тестом я расправился без труда. Сердце радостно забилось, появился небольшой шанс, что и дальше все пойдет гладко. Я перевернул лист.
Задачи Б оказались не просто трудны. Невероятно трудны.
Я прочел первую из них. Тут говорилось о каком-то коммивояжере, вынужденном путешествовать между тремя городами. Требовалось рассчитать, каким путем стоит двигаться коммивояжеру, учитывая расстояние между городами и разную выгодность путешествий.
Я впал в ступор. Задачка казалась простой, но каждый раз, при рассмотрении, словно выскальзывала из-под пальцев. Это будто невозможно, но решения не существовало. По-крайней мере, не существовало способа, чтобы его найти. Я почувствовал совершенное поражение, уровень духа сразу упал ниже плинтуса.
Как и в предыдущем тесте, дальше оказалось гораздо сложнее. Я понял, что не могу ответить ни на один из двенадцати вопросов. Мозги закипели, наверное, из ушей повалил пар, но я не приблизился к решению и на шаг. Тут не подходили формулы, тут не подходили привычные решения.
Какое-то издевательство, подумал я. К счастью, в этот момент руководитель заметил мои мучения, и не говоря ни слова, забрал лист с задачами.
Я ожидал, что он даст третий лист, но так не произошло.
-Достаточно, - твердо сказал мужчина. – Уже ясно.
Последний уголек надежды исчез. Все действительно стало ясно. Я встал. Комната заплясала, словно корабль в сильную бурю, спустя секунду понял, что шатаюсь сам.
Все, последний шанс… Провалил. Идиот. Лучше было бы действительно выброситься из окна – по крайней мере, не сверкать перед людьми своей тупостью и заурядностью.
Последняя опора для жизни рухнула. Я бросился прочь. На входе бабка-церберша попыталась затормозить, но куда ей – пулей просвистел мимо, лишь громко хлопнули двери за спиной.
Еле удалось доехать на метро – этом трупном черве, пирующем на останках города. Как только, за спиной закрылась дверь квартиры, я сразу же запер ее на оба замка и задвижку.
И что же теперь делать?
-Вафлин, - строго сказало из зеркала сутулое хмурое лицо. – Тебя даже в подопытные кролики не берут.
-Зато ты всего лишь отражение человека, которого не берут в подопытные кролики, - крикнул я, из горла вырвался нервный смех. Я почувствовал напряжение, нервы, кажется, сейчас лопнут, быстрее побежал на кухню, найти эту валерьянку, где она, блин, почему никогда ничто не лежит на том месте, где должно?
-Выпей яду, - посоветовало зеркало вдогонку.
Впрочем, на кухне я уже опомнился.
-Ну хватит, - сказал сам себе. – Остановись, истеричка.
Я остановился. Наступила вялость, мышцы все расслабились, невозможно даже пошевелиться. Разом пропал интерес ко всему на свете. Сознание затуманилось, дурные мысли словно вон вымело, а горстка оставшихся шевелилась, словно только что выпущенные из морозилки мухи.
Я кое-как доплелся до кресла, рука щелкнула по пульту. Телевизор включился, кинескоп грелся секунд десять, пока появилось изображение, ну ничего, старенький аппарат, зато свой. Хоть здесь можно сказать о своих достижениях.
На экране мускулистый мужчина в дорогом пиджаке, наверное, от какого-нибудь известного дизайнера, истерически бьется лбом о пол лифта. Остановился, пальцы зацарапали щель между лифтом и этажом. «Ключи потерял», - подумал я.
-Плазменные панели «Пхилипс», -прозвучало за кадром. – Теперь еще тоньше.
Я уронил голову в сложенные ладони и зарыдал.
Последующие два дня прошли просто ужасно. Утром я почувствовал, что голова дико раскалывается. Еле встал, чтобы дойти до зеркала. То состояние, что было после попытки суицида, вернулось снова, только еще хуже.
Я слег в постель.
В голове не осталось никаких других мыслей, все пространство оказалось занято мучительной болью, та вцепилась когтями в череп и принялась терзать, вот-вот разорвет на мелкие кусочки. Я не мог думать ни о чем, кроме того, как прекратить эти страдания.
Возможно, это и есть счастье.
Наконец, боль отступила. Я почувствовал некоторое облегчение, даже смог припомнить, кто собственно я. Еще через день сумел выбраться из-под одеяла, а через пару суток разгуливал по всей квартире.
Любопытно, что случилось за эту неделю. Ну, по крайней мере, если я не нужен миру, то мир еще нужен мне.
На новостных сайтах ничего интересного – какой-то политик оттаскал другого за косичку, в светлом городе Тынандау испекли огромный тыквенный пирог с подсолнуховой подливкой, один актер вышел замуж за известную певицу, другой – за неизвестного певца, словом, все как обычно…
Палец рефлексивно стукнул по кнопке «Почта». Мигом открылся почтовый ящик, не успел и глазом моргнуть. Рука уже потянулась закрыть, как взгляд наткнулся на надпись «Новое письмо».
Я ткнул в иконку с желтым нераспечатанным конвертиком. Сообщение мигом развернулось на весь экран.
“От: Научно-Исследовательский Институт Сознания и Нейронных Связей.
К: Олегу Сергеевичу Вафлину.

Мы рады сообщить, что вы зачислены добровольцем для программы экспериментов «Другая точка зрения». Ваша встреча с психологом института назначена на следующую среду. Если вы не можете прибыть в институт к указанному моменту, просьба сообщить об этом заранее, уведомив по одному из нижеперечисленных способов связи. В случае, если вы не знаете или забыли адрес, повторяем его…»

Дальше шла техническая информация и контакты.
Я остолбенел.
Это случилось как раз то, чего не могло случиться никогда.
Я все-таки прошел. Они меня взяли. Взяли!
-Вафлин, не будь идиотом, - сухо порекомендовал внутренний голос. – Подожди, не беги туда со всех ног и дай им прислать письмо с извинениями за техническую ошибку.
Нет, они не могли ошибиться. Я помотал головой. Это бред. Вон же стоит мое имя в графе адресата.
-Ну да, - терпеливо объяснил голос. – Понимаешь, эта форма заполняется автоматически. Просто в их институте не туда поставили галочку, и вот, по странной иронии судьбы, это письмо пришло тебе, последнему неудачнику. Наверное, в этом можно усмотреть некоторую насмешку, - сказал голос с издевательскими нотками.
-Все равно пойду, - упрямо сказал я. Кулаки сжались, ногти больно впились в ладони. – Если даже ошибка, по крайней мере посмотрю на того везунчика.
Следующие дни я провел, слоняясь по улице. Делать – абсолютно нечего, так хоть это занятие. Для себя я решил, что занимаюсь тренировочной ходьбой. Вскоре начали узнавать местные алкоголики, как во все времена, вплоть до древнего язычества, тусующиеся около ликероводочного магазина, а один из них, при встрече, обязательно приветливо махал рукой.
Наконец наступила среда. С антресолей явилась на свет божий старая помятая шляпа, щеточка наспех смахнула с нее пыль. Я побрился, причесался и набрызгался древней туалетной водой. Костюма нет – чтобы скрыть общую несолидность одежды, пришлось надеть длинное старомодное пальто, а сверху еще накрутить шарф.
Наверное, я смотрелся в подобном наряде смешно. Однако, как-то удалось без приключений добраться до знакомых ворот. Снова пришлось искать в этом проклятом комплексе нужное место – психолог располагался в одном из исследовательских корпусов. Наконец я нашел его, самый маленький, разместился между двумя гигантами.
Я застыл перед дверью в нерешительности. Наконец, повернул золотистую ручку. Дверь тихо отворилась. В дальнем конце комнаты за шикарным старинным письменным столом сидел мужчина. Он поднял голову.
-Вафлин?
Я ожидал, что он извинится за грубую ошибку, допущенную ихними секретаршами, в результате которой меня сюда пригласили, но вместо этого психолог лишь сделал приглашающий жест.
Я уселся в удобное мягкое кресло. Психолог протянул руку:
-Сергей Павлович Зохрия. Можете обращаться так, как вам угодно.
-Очень приятно, - произнес я.
Психолог принялся перебирать бумаги. Я несколько раз открывал рот, но в самый последний момент приходило в голову, что за такие вопросы могут и исключить из числа добровольцев.
Наконец, Зохрия закончил со своими делами. Он, кажется, заметил мое смятение, на уголках губ возникла улыбка.
-Да, я думаю, что знаю, о чем вам хочется спросить, - произнес психолог мягким тоном. – Думаю, стоит сказать об этом потом.
Он подвинул мне стопку листов.
-Что это? – робко спросил я.
-Договор, - пояснил Зохрия. – На участие в эксперименте. Это опасно, может закончиться летальным исходом. Но, как я понимаю, вас это не страшит?
Я покачал головой.
-Тогда поставьте подпись вот здесь. И здесь – это для подтверждения согласия, а вот эту подпись – для страховых компаний, пожалуйста.
Подписанные бумаги Зохрия тут же спрятал куда-то в глубины стола.
-Поздравляю вас, Олег Сергеевич, - с энтузиазмом произнес он. – теперь назад дороги нет, вам остается только идти вперед и взять самый большой приз в истории человечества. – Зохрия откинулся назад и с полузакрытыми глазами принялся дирижировать невидимым музыкантам. – Ну, по крайней мере, на сегодняшний момент.
Я даже и не знал, что сказать на такое заявление.
-Ладно, - сказал Зохрия, - с этого момента вы будете жить внутри комплекса, до самого эксперимента. Сейчас нужно получить от вас небольшую информацию.
-Какого рода?
-Ну, во-первых, ответьте мне вот на какой вопрос… - Психолог положил руки на клавиатуру, в этот момент я заметил под толстым слоем бумаг встроенный внутрь столешницы монитор. – Ответьте мне вот на что: как вы относитесь к своей матери?
-Я?.. Э, она умерла, - сказал я.
-И?..
-А как я могу относиться к мертвому человеку?
-Прекрасно, прекрасно. – Зохрия захохотал, пальцы быстро застучали по клавишам. – Отличный ответ. Продолжайте в том же духе. Именно этого мы от вас и хотим. Так… Скажите, пожалуйста, какие ассоциации у вас вызывает, ну, скажем, цифра пять?
-Никаких, - ответил я.
-Так, а шесть?
Подумав немного, я сказал, что она розовая и напоминает фруктовый лед. Зохрия снова довольно засмеялся.
-Голубчик, - спросил он, - вы курите или пьете?
Я покачал головой.
-А скажите, какие эмоции возникают при слове пиво?
-Горькая отрава, - сказал я.
-Очень жаль, очень жаль, - произнес психолог. – Это совершенно ненормальная реакция. У большинства людей образуются положительные эмоции, вы же тут оригинальничаете, словно Дон Мермандез. Так… А вызывает ли у вас слово «яблоко» желание немедленно обратиться в пожарную охрану?
Подумав, я сказал, что не вызывает. Психолог снова просиял.
-А «лампочка»?
Такие вопросы продолжались бесконечно долго. В тот момент, когда я думал, что глупее выдумать ничего нельзя, Зохрия доставал откуда-то листок и зачитывал с него текст. От меня требовалось выразить свое отношение к прочитанному, но к сожалению, и большому огорчению психолога, я не мог выдумать ничего оригинальнее, чем: «Наркотический бред». Иногда Зохрия вставал из-за стола и играл в пантомиму, тут задачей являлось угадать, что он изображает.
-Вот смотрите, - сказазал Зохрия и застыл. Его губы вытянулись в длинную трубочку, психолог привстал на цыпочки.
-Э… Австралийский утконос?
-Бетонная плита, - досадливо поправил Сергей Павлович. Он сел в кресло, пальцы тут же быстро застучали по клавиатуре.
Время от времени Зохрия поминал дона Мермандеза, причем по самым разным поводам, от «хозяйственный, будто Дон Мермандез», до «совершенно фиолетовый, в духе Дона Мермандеза». Наверное, его любимый персонаж.
Я уже не ожидал конца подобной клоунаде, как Зохрия сказал, что на сегодня хватит.
Я бросил взгляд на настенные часы, на тех светятся зеленые цифры «15:40». Оказывается, я провел, исполняя эти идиотские ритуалы психолога, почти восемь часов!
Сергей Павлович поднялся из-за стола.
-Пойдемте, я покажу вам, где будете жить.
Мы вышли из здания. Зохрия уверенно зашагал по гравиевой дороге, я поплелся за ним.
-А можно спросить? – робко сказал я. Сергей Павлович остановился.
-Вы хотите знать, что мы только что делали? – спросил он серым, будничным тоном. Я кивнул.
-Понимаете, - протянул Зохрия. – Это довольно сложно объяснить. Перемещение сознания в другое тело – процедура невероятно сложная.
Я закивал.
-И дело в том, - продолжил психолог, - что она практически невозможна.
-Тогда что же будут делать со мной? – спросил я. – Вообще, вы ответите, почему выбрали именно меня? Мне кажется, я провалил все данные задания…
-Не совсем. Вы сдали их просто прекрасно.
-Но почему? – воскликнул я.
-Все просто. – Зохрия улыбнулся. – Вас выбрали за вашу заурядность. Вы полное ничтожество, банальность, серая масса.
-Что? Но… - Я замер в растерянности.
-Вы эталон серости. Именно это нам и нужно.
-Вы хотите сказать, что?.. – начал произносить я с возмущением. Психолог сделал останавливающий жест.
-Структура сознания. Вы не можете ее пока представить. Пока. – Зохрия выделил это слово интонацией. – Как вы думаете, что такое душа?
-Ну, это мои мысли… - неуверенно начал я. Сергей Павлович снова протестующее взмахнул рукой.
-Вам кажется, будто вы, нет, вам кажется, будто человек – это его воспоминания о том, какой компот варила его матушка и размышления по поводу того, какая сегодня вечером будет погода?
-Но что же, если не это?
-Ну сами подумайте, разве это не слишком ничтожные мелочи, чтобы определять такую громаду, как человек?
Я задумался. Никогда не размышлял над такими вещами, поэтому сейчас оказалось невообразимо трудно продираться через заросли философии.
-Может быть, каждое воспоминание или отдельная мысль, - робко сказал я, - ничего и не значат, но в совокупности они образуют… - Я помотал пальцами. – Этакий вихрь, водоворот, который мы и называем человеком.
Зохрия захохотал.
-Неслыханная чушь! Вам самим-то не обидно сравнивать себя с каким-то случайным закрутившимся потоком, движением ветра? А, ну впрочем… - Он смерил мою фигуру с головы до пят. – Нет, Олег, если бы человек был всего лишь водоворотом, он бы тут же распался через несколько часов. Вы бы умирали каждый раз, как ложитесь спать, после того, как водоворот ваших мыслей прекращался бы.
-Но если это неправильно, то что же тогда? – спросил я.
-Ваш духовный эгрегор, зона святости, ну, образно выражаясь. Ваше наполнение, которое делает вас Олегом Сергеевичем Вафлиным, просто наполнение. Оно не играет никакой роли, если подвергнуть ваш мозг перезаписи, загрузить на него, скажем, информацию о том, что вы – Роберт Моисеевич Шмуклер, разве это сделает вас не-вами? Да, объективно вы станете другим человеком, но субъективно вы будете знать, что это вы, настоящий вы, и другого быть не может. Мысли, чувства, воспоминания, эмоции – всего лишь наполнение человека, но не сам человек.
-Тогда получается, что человек…
-Пустота, - произнес Сергей Павлович.
Я замолчал, пытаясь переварить и понять, то что он говорит.
-Пустота, - повторил Зохрия. – Обычная пустота. Взять и вылить из человека все его мысли, волнения и страхи, что останется? Ничего. Но это будет человек.
-Но разве это все не опровергает саму возможность…
-Нет, вы просто не понимаете. Человек – определенная пустота, структуризованная, своего рода форма для заливки. Вы разве не знаете, как одинаково ведут себя фанатики, будь они христиане, мусульмане, атеисты? Список можно продолжить всякими молодежными группировками, прибавить сюда всяких нацистов, извращенцев, да даже ученых, одержимых своими идеями. Всех их объединяет одно и то же – фанатизм. Они все – фанатики своих мыслей, и главное тут, то, что делает их именно такими личностями, как они есть, это не их мысли, а их фанатизм.
-Разве же…
-Пустота. Человек – здание, мысли – обстановка, утварь, предметы мебели, обои. Краска на стенах может быть бесконечно уродливой или бесконечно прекрасной, но она никогда не сможет определять здание. Только стены, на которые намазана эта краска, только они отделяют одно здание от другого. Пустые комнаты, голые стены можно считать зданием. Но невозможно считать зданием стоящие на полянке комод, пару табуреток и кровать.
-Их же сразу растащат, - пробормотал я.
-Вот именно! Бесхозную мебель сразу же растащат жильцы окружающих домов, останется только чуть примятая трава. Ведь точно также и человек, у которого нет структуры, своей пустоты особой формы, только мысли. Он тут же развалится и исчезнет в ноосфере.
-Так каким образом тогда возможно переносить сознание?
-Что вы непонятливый, как дон Мермандез! – воскликнул Зохрия. – Мы не можем скопировать мысли. Понимаете, невозможно извлечь информацию из нейрона, тем самым не разрушив его. Это немного похоже на попытки обнаружить электрон, не находите? Таким образом, пытаясь узнать его мысли, которые, нам собственно и не нужны, так как это не сделает человека. Только пустота, та, что и отделяет его от других, его стены, его пустые комнаты.
-И? – протянул я.
-Так вот же они, - сказал Зохрия. – Чем мы сейчас с вами занимались? Вы рассказали мне обо всех своих пустых комнатах, поведали расположение всех своих стен.
-А что дальше?
-А теперь мы построим их заново. Вам останется лишь перевезти в новый дом мебель. Ну и подобрать обои.
-Подождите, - сказал я. – Мне только тогда непонятно, как же происходит развитие личности.
-Пустота расширяется, преобразовывается. То, что было внешними границами личности, становится сердцевиной. Но при этом внутренние стены все равно остаются. Они не меняются. Собственно, мы пришли.
Я огляделся. Ничего себе, не заметил, как зашли в здание и поднялись по лестнице на второй этаж. Зохрия вручил ключи.
-Думаю, никаких особо ценных вещей у вас дома не осталось?
Я помотал головой.
-Это хорошо. Предэкспериментальная подготовка займет несколько недель, все это время территорию центра вы покидать не будете. Ну, у вас все равно найдутся занятия.
Он оказался прав. На следующий же день в новом жилище зазвонил телефон. Я поднял трубку, незнакомый врач попросил пройти в кабинет неврологии.
Это оказался полный светловолосый мужчина приятной наружности.
-Гайдамыко Герберт Трудович, - сразу же сказал он, не поднимая взгляда, как только я переступил порог. – С этого момента, вы становитесь моим постоянным пациентом.
-Что мне сделать? – бодро спросил я.
-Сейчас, я закреплю на вашем теле электроды, так…
Врач достал дюжину разноцветных проводов, оканчивающихся тарелочками. Эти тарелочки – своеобразные присоски, он закрепил у меня на запястьях, груди и шее.
-Так, - повторил Гайдамыко. – Взгляните-ка сюда.
Я поднял взгляд. Глаза ослепила яркая вспышка, я часто заморгал, по щекам потекли слезы.
-Реакция в порядке, - удовлетворенно произнес врач. - Теперь придется немножко потерпеть…
Он сделал надрез на коже. Я с любопытством наблюдал за его действиями. Он снял слой кожи, пальцы начали что-то нащупывать, наконец раздалось удовлетворенное хмыканье. Герберт Трудович глубже вонзил скальпель, рука метнулась куда-то в карман халата, и через секунду в руке уже зияло непонятное устройство. Невролог ловко вставил внутрь толстый кабель, другой конец соединялся с небольшой коробочкой. Герберт Трудович показал красную кнопку.
-Нажимать ее часто.
-Насколько часто? – поинтересовался я.
-Как минимум, раз в минуту.
-А если я сплю?
-Во время сна не требуется, но обязательно – перед и после сна.
Ради интереса я нажал на кнопку. Руку слабо дернуло. Гайдамыко кинул взгляд на монитор, там замигало новое сообщение.
-Отлично работает, - удовлетворенно крякнул он.
-Так ведь и с ума сойти можно, - сказал я.
-Не спорить! – воскликнул Гайдамыко. – Я врач.
-Но…
-Снимать показания, - четко проговорил Гайдамыко. – Каждую минуту.
В следующие дни я посетил еще кучу врачей. Один интересовался состоянием сердечной мышцы, другой – умением плавать, все они щупали, обстукивали и каждый обязательно вставлял что-нибудь внутрь. К концу недели я начал чувствовать себя ежиком, только вместо иголок – всевозможные чипы, датчики, катетеры. Да, катетер для внутривенного ввода жидкостей вставили еще во вторник.
Однажды утром раздался очередной звонок.
-Сегодня операция, Вафлин, - произнес мрачный голос Зохрии.
-Что, уже эксперимент? – сонно произнес я. Палец по выработавшейся привчке нажал на кнопку. – А почему не сказали ранее?
-Это не эксперимент, - сказал психолог. – Это только его прелюдия. Медицинский корпус, дорогу вы уже должны выучить.
Я зашагал в указанное место. У входа меня встретил тот самый человек, что проводил тесты.
-Операционная находится на шестом этаже. Так, почему небритый? Очень плохо, придется все самим…
Он чуть ли не силком потащил за собой. Я не сопротивлялся.
В лифте я спросил:
-Что это за операция?
-Там все увидите, - решительно отбарабанил мужчина
На выходе встретил Зохрия. Сегодня он не улыбался, и даже не упомянул дона Мермандеза.
-Познакомьтесь, Олег, это Косанов, наш лучший нейрохирург. Иван, это Олег, Олег, это Иван.
В катетер тут же ввели какую-то жидкость.
-Наркоз?
Зохрия помотал головой.
-Подготовка к операции.
-Так что же это будет?
-Чип.
-Еще один?
-Вам наверняка понравится, - сказал Зохрия. Его рука как будто случайно провела по затылку.
Санитары подхватили под руки. Я начал отбиваться, губы дрогнули, в попытке сказать, что и сам могу дойти, но тут понял, что не могу и пошевелиться. Все-таки наркоз.
В операционной сразу же уложили лицом вниз на специальный стол, с вырезом для головы, словно в массажной. Перед глазами замерла белая плитка, больше ничего не видать, уши вслушались в окружающее.
-Больно не будет, - пророкотал могучий голос Косанова.
Раздался стрекот электрической машинки. Я почувствовал, как с головы быстрыми но точными движениями снимают волосы. Затылок полностью оголился, сверху легли тяжелые пальцы.
-Что за вмятины такие, - раздалось недовольное бормотание, - почему не ровный?
Раздалось знакомое жужжание. Услышав его, я даже содрогнулся, если бы мог. Намного тоньше, на грани слышимости, но необычайно похоже на звуки болгарки. Они что там делают?
Кожу резко проткнуло. Я едва не вскрикнул от неожиданности. Но дальше ничего не произошло только начал нарастать неприятный «подземный» гул.
Подобное повторилось еще три раза. Косанов довольно хмыкнул. Пальцы опустили на голову что-то тяжелое, словно дернуло током. Раздалось всхлипывание, я будто на несколько секунд потерял сознание. Когда очнулся, чьи-то руки уже тщательно перематывали голову
-Что там? – произнес я слабым заплетающимся языком.
Задребезжали колесики. Лампы на потолке пришли в движение.
Наверное я снова отключился, так как уже секунд через десять оказался в своей комнате. В тот же момент, как голова коснулась кровати, я погрузился в долгий сон.
Разбудил телефонный звонок. По тому, что небо еще только алело, я понял, что проспал целый день. Пальцы медленно сняли трубку. Звонил Зохрия. Кратко осведомился о самочувствии, затем поздравил с успешным окончанием операции – он мало надеялся на успех.
Я постепенно приходил в себя. В затылке появилось что-то большое твердое, рельефное, словно шершавый камень. Я чувствовал это, иногда оно принималось тонко пищать, иногда надолго затихало, словно живое. Что за чип?..
Вскоре явился Зохрия.
-Думаю, ты уже достаточно восстановился. Осталась последняя твердыня, которую нам предстоит взять. Как там говаривал дон Мермандез: «И этим утром алым…», ах, красота…
Чувствовалось, что он особенно весел, потому что начал дирижировать, будто в первый день нашего знакомства.
-Что, эксперимент? – спросил я немножко сиплым голосом.
-Да-да. Вставай, одевайся и пошли. Немного сил? Ну ладно, кому теперь какое дело до того, сколько силы осталось в этих костях?
Я быстро собрался. Зохрия повел в центральное здание института.
-Ты еще не снял бинты? А почему? Ладно, разматывай их сейчас.
-Так что это за штуковина?
-Чип связи. Модулятор-эмулятор прямого соединения.
-Почему модулятор?
-Ловит волны сознания и модулирует их на другой чип.
-А эмулятор?
-Долго объяснять. – Зохрия поскорее отмахнулся от меня. – Пошли, впереди еще много работы.
Я и шел.
У входа в главный корпус стояла вся бригада знакомых врачей, я увидел и Гайдамыко, и Косанова. Зохрия поскорее отвел меня в свой кабинет.
-Вот, возьми.
-Что это? – Я повертел в руках странную серую коробочку с рядом кнопок на одной стороне. – Минуточку, это выглядит знакомо, похоже на…
-Обычный кассетный диктофон.
-И что же мне с ним делать? – спросил я.
-Можешь считать это тем транспортом, который перевезет твои вещи, мебель, все, в новый дом, - пояснил Зохрия.
-А их надо перевозить?
-Конечно же, - нетерпеливо пояснил Сергей Павлович. – Я же объяснял, мы переносим исключительно стены, ту пустоту, в которую уже можно будет налить что угодно, на свое усмотрение: злобу, гнев, жестокость или святость и счастье.
-То есть, я могу внушить себе, что я был суперменом?
-Ты можешь внушить себе это и сейчас, вопрос в том, насколько ты сам этому поверишь. Общие воспоминания все равно останутся, пусть и самые главные, в максимально размытой форме – такое мы уже можем.
Он кинул взгляд на часы.
Я думаю, стоит оставить тебя одного. Но помни, к трем часам – в центральной лаборатории. Как штык. Или даже нет, как дон Мермандез.
Зохрия положил часы на стол. Я хотел еще спросить, но Сергей Павлович уже хлопнул дверью.
-Ладно, - произнес я. Пальцы осторожно взяли диктофон в руки, как нечто древнее. Кажется, здесь должна быть кнопка записи. Ага, вот.
Я приблизил диктофон к губам.
-Меня зовут Олег Сергеевич Вафлин. Мне сорок семь лет. У меня полное среднее образование и я бывший рекламный агент.
Я старался рассказывать всю свою жизнь, в мельчайших подробностях. Так страшно потерять хоть одну частичку личности! Войти в новую жизнь полным, со всем своим имуществом – вот какая стоит задача. Поэтому я перебирал в памяти имена всех родственников, приятелей, соседей по парте, заголовки газет в тот день, когда в первый раз приняли на работу, цвет в неба в тот день, когда с нее уволили, эти хмурые серые облака, словом, все-все, любую деталь, каждую мелочь.
Постепенно кассета заполнялась. Я еще и на треть не успел выговориться обо всем, что стоило упомянуть, как оказалось уже почти три. Палец щелкнул на стоп, я побежал в место, указанное Зохрией.
Это оказался большой амфитеатр. Зохрия и Гайдамыко расположились на высокой кафедре, в самом низу, в центре зала располагались два кресла, около одного стоял Косанов.
-Иван будет ассистировать, - пояснил Зохрия. – Твое место вон там. – Он показал на одно из кресел. – Располагайся поудобнее и начнем.
Я начал спускаться вниз. С одной из точек стало заметно, что во втором кресле уже кто-то сидит. Интересно.
Я сел в отведенное место. Кресло выглядело так, словно прямо из камеры пыток, это подтвердил и Косанов, сразу же захлопнувший на теле тугие эластичные ремни.
-Все готово? – поинтересовался Зохрия высоко из-за спины. – Тогда начинаем. Иван, введи подопытному три кубика эрнуфедокаина.
Косанов начал делать что-то с катетером на правой руке. Шею обернул ремень, я не мог повернуть голову, и увидеть, что он конкретно там делает. Но, кажется, сделал. Тут же нахлынуло странное чувство. Мир будто выстроился в ровную кристаллическую решетку, весь хаос будто оказался смыт с мироздания тряпкой. Все стало необыкновенно гармоничным и умиротворенным.
Раздался громкий, увеличенный динамиком голос Зохрии:
-Это обычный расслабитель сознания. Он облегчит всю операцию. Теперь познакомься с нашим, хе, Батоном.
Косанов развернул кресла напротив друг друга. Я увидел того, кто сидел в противоположном. Абсолютно нейтральный, с невыразительным лицом и серым взглядом, обычным ничем не примечательным лицом. Зохрия назвал меня эталоном шаблонности, но право, тот субъект подходил на это звание гораздо лучше.
-Батон – это совершенный клон человека, - пояснил Зохрия. – Даже совершеннее: у него сильное сердце, чистая печень, незасоренные ничем кишки. Он отличается только мозгом, мозгом в котором нет информации.
Зохрия кашлянул и защелкал кнопками. Затем он продолжил:
-Это уникальный пример. Не человек, но личность. Его пустота, в некотором роде, даже святая пустота – она абсолютно чиста. Это пустые комнаты, в них нет и пылинки, только идеальная структура стен. И это здание, оно полностью повторяет твое, Олег.
Я вдруг заметил, что он перешел на ты. Ну как же так, я заерзал.
-Еще четверть кубика, Иван. Так вот. Все что нам предстоит делать, это установить связь, а затем перекачать того единственного жильца, которому принадлежат и стены, и обстановка дома.
В затылке запищало. Я услышал кашляние Гайдамыко.
-Оба чипа работают хорошо, - сказал он. – Можно приступать.
-Сейчас ты почувствуешь самые необычные ощущения в своей жизни, - сказал Зохрия. – Включаю…
Я действительно почувствовал, как сознание, почти визуально ширится и растет. В один миг оно раздвинулось до пределов вселенной, затем сузилось до мельчайшего атома. В голове прошли необыкновенные эмоции – обычный страх неизвестности, надежда на лучшее будущее, но отягощенные такой дозой инертности, равнодушия, что и не снились никому из живущих на Земле.
-Связь установлена?
-Да, соединение готово. Они связаны, - сказал Гайдамыко. – Теперь требуется определить канал для ясной четкости.
Косанов уколол меня тонкой иголкой. Стало непривычно больно, я тихо визгнул. Серый человек напротив, да, Батон, тоже оживился и слегка вздохнул.
Косанов в несколько крупных шагов пересек все пространство до Батона и вонзил ту же иглу в него.
Красный луч боли стремительно пронесся по узкому коридору, отражаясь от зеркальных стенок и ударил точно в центр. Я увидел, как глубоко вонзается игла в тело Батона, а затем…
Затем я почувствовал, как напрягаются мышцы горла, сжимаются голосовые связки, двигается язык и зубы в крике…
Я выкрикнул. Косанов повернул голову туда, где стоял Зохрия.
-Хорошо, услышал я его голос. – Сейчас начнется перезапись.
В затылке раздалось жужжание. Я к сожалению, не мог ничего сказать, из-за внезапно наступившего паралича, тело, казалось, закостенело. Лишь ладони оторвались от подлокотников, пальцы дрожат на ветру.
-Ты чувствуешь смерть? – спросил Зохрия.
Я видел, как что-то незнакомое, темное, возникает на грани сознания, начинает настойчиво зудеть, требовать, чтобы с него сорвали покровы. Оно перекатывалось где-то на границе, я чувствовал, что это принадлежит себе, но одновременно абсолютно чужое.
Движение не возвращалось. Я попробовал подвигать глазами. И вдруг увидел, как человек, нет, тело напротив, медленно поворачивает зрачками.
Я замер. Он, нет, оно тоже пересталось двигаться. Я повел взглядом в сторону, противоположное тело чуть повернуло голову.
Оно двигалось под моими командами!
Это темное, в углу разума, все разрасталось и разрасталось, словно впитывает в себя жужжание из затылка. Наконец, я почувствовал, как оно оползает, это тряпье, открывая укрытое…
Все зачесалось, глаза словно загорелись, я не мог понять, какое-то странное воплощение, безумная смесь боли и любопытства, воплощенная на физическом уровне. Внутри заиграл огонь. Словно вдруг начал зудеть хвост, которого никогда не было, шестой палец, вторая голова…
Голова?
Я понял, что вижу напротив человека с голым черепом, скулы заострились, странно двигает ртом, будто выброшенная на песок рыба… И одновременно перестало хватать воздуха самому. Кто это? Я вгляделся, глаза напряглись, клон? Нет, не может быть... Клон сидел напротив меня, я ясно видел его, вперившийся в меня взгляд невыразительных глаз, где, кажется, промелькнул огонек любопытства. Кто же этот человек? Я заметил, как он смотрит на меня.
-Здесь третий, - попытался сказать я. И тут заметил, как клон напротив двигает губами.
Я все понял.
Человек напротив.
Я.
Это... оказалось странным. Смотреть на себя со стороны. Я впал в какую-то меланхолию. А тело-то жалкое, отметил беспристрастным взглядом. Странно. Неужели я оказался заточен в этой жалкой оболочке?
Апатия сковала узами, надежнее, чем ремни. Я видел одновременно все на триста шестьдесят градусов, я двигал несуществующими руками, я слышал, как два Зохрии говорят в два уха:
-Ссккоорроо…
Картина мира падала и разрушалась, как если бы я вдруг увидел что-то невозможное, треугольный квадрат, любую вещь, не поддающуюся никакой логике, заведомо невозможную.
Думать становилось все тяжелее, но одновременно я ощущал какую-то светлую легкость, появляющуюся в голове.
-Поздравляю, - раздался двукратный голос Зохрии. – Точка перевеса преодолена.
Пере… чего?
Я закрыл глаза.
Как только я их открыл, все исчезло.
Я сидел напротив старика. Напрягшись, я снова мог смотреть теми глазами, но это требовало сознательного усилия. Больше не возникало жжения в плечах, будто растут крылья, все успокоилось.
Но… я был с другой стороны!
Я еще чувствовал тот мозг. Хорошо и тепло, словно ласковые прибрежные волны перекатываются по телу взад-вперед, взад-вперед, усыпляя… Убивая.
Я с любопытством смотрел, как постепенно затухает одна часть сознания. А в в голове нарастает гул, вот уже появились конкретные мысли, я почувствовал жажду действий. Мысли начали двигаться все быстрее и быстрее, заметались, будто молнии. Внутри появилась огромная жизненная сила.
И одновременно я умирал.
Это наполняло печалью. Я сдерживался до конца, хоть это и не трудно: боль, но боль сладкая, какая проявляется при долгой разлуке. Что-то мелькнуло в голове, словно прощание. Старый дом. Появилась безумная жалость, так всегда случается перед переездом, бродишь по опустевшим комнатам, прощаешься с жилищем, как с живым существом.
А потом навсегда закрываешь дверь и уходишь.
Я закрыл эту дверь.
Все исчезло.
-Вафлин, - раздался голос с кафедры.
Я слабо пошевелил языком. Мышцы словно чужие.
-Вафлин, - раздался тот же голос. – Вы живы?
Имя мне было незнакомо, но я понял, что он обращается ко мне.
-Да, - хрипло произнес я.
-Отлично! – воскликнул человек с кафедры. – Немедленно, быстро, ну давайте…
Я увидел, как ко мне приближается незнакомый человек. Ассистент, как же его фамилия? Я был уверен, что знаю ее.
-Снотворное, вколите снотворное, слишком большой шок…
Спустя несколько секунд я уснул.

Из уютной домашней темноты сна выплыли белые кафельные стены. Затем появился такой же белоснежный потолок.
Я понял, что лежу в больничной палате.
Рядом сидел лысый человечек. Заметив, что я открыл глаза, он вскочил, из раскрытого портфеля на пол посыпались бумаги, папки… Человечек поспешно принялся подбирать их.
-Олег, это я, - сказал он. – Сергей Павлович. Ты узнаешь меня?
Я покачал головой.
-Твой психолог, тот, кто перевел твое сознание в новое тело.
Я припомнил такую фигуру. Человек, неизвестный, но если бы я его знал, то именно такое место он занимал бы в голове.
-Ты можешь говорить?
Я пошевелил языком.
-Да, вполне.
-Отлично! – воскликнул «Сергей Павлович». – Нобелевка обеспечена. Вот диктофон. Твоя прежняя жизнь.
Я взял в руки эту серую коробочку, приятно касаться пластика, а не сенсоров. Я нажал плэй.
--Меня зовут Олег Сергеевич Вафлин, - раздалось из диктофона. - Мне сорок семь лет. У меня полное среднее образование и я бывший рекламный агент…
Это казалось странно. Прошлая жизнь, которой не было.
Я нажал на клавиши. Запись смолкла. Лицо «Сергея Павловича» исказилось непониманием.
-Кажется, в прошлой жизни я был неудачником, - пояснил я. – В общем, это не имеет смысла. Главное, я жив здесь и сейчас.
На пол упал желтый солнечный луч. Он ярко отразился от начищенного пола. Я засмеялся. Желтый цвет. Не знаю почему, но он принес какое-то несказанное удовольствие.
-Ладно, не имеет значения… Лучше скажите, какие возможности присутствуют в этом теле?
-Возможности? – не понял Сергей Павлович.
-Ну, броня под кожей, зажигалка в пальце, хотя бы калькулятор вы догадались встроить?
-Ах это, - понял психолог. Он собрался, пальцы машинально поправили узел галстука. Взгляд сразу стал суровым. – А вот за возможности, Олег Сергеевич, вам придется хорошо потрудиться.

Алексей Федотов
Опубликовано под CC-BY-SA

А ведь это фраза хорошая. Только "нашей" убрать, ибо чья ещё Родина? Остальное по делу, ясно, что и врага били-били, не добили, и крадётся он по тёмным переулкам, а что же ему, по светлым красться, на виду?

И главное, хоть убей не вижу, как пострадает стиль от жестокого убийства слова "наша". Наоборот, акцент на многострадальность. В конце концов, это поэтический дилетантизм - достигать соответствия размеру введением всяком бессмысленной словесной шелухи.

Да плохой рассказ, чего уж там. Старый.
Меня просто передернуло, когда я увидел в первых строчках рериха.

Atlas, ну ваши, может быть, да, дилетанты, не знаю. Но вы же имели в виду вообще всех?)

Они такие дилетанты - все эти отцы и предки - гораздо красивше звучит! Гораздо. Минус одно слово и старая банальная фраза вновь заиграла всеми своими эээ.. гранями. Бугага!!!