Ночь на Ивана Купала

Тема в разделе '3 Группа', создана пользователем Знак, 4 фев 2013.

  1. Знак Админ

    Ночь на Ивана Купала

    Долго шел старик через степь по безлюдной дороге, неся за плечами потрепанный рюкзак. Земля вдоль дороги высохла и потрескалась от летнего зноя, трава терпеливо ждала дождя.
    Вскоре на горизонте показалась деревня. Старик хотел было ускорить шаг, но слабые ноги быстро устали, им хотелось на покой.
    Почти еще час шагал он по дороге, пока не убедился, что деревня стоит в стороне, а дорога огибает ее. Определив, как обойти овраг, подступающий вплотную к селению, старик свернул с дороги и прошел через высохшее поле.
    Еще издалека он заметил, что деревня вымерла. Ветхие домики заросли сорной травой, никаких тропинок между ними не осталось. У некоторых домов провалилась крыша, заборы покосились или вовсе упали.
    Старик бродил, пригибая высокую траву, и заглядывал в окна покинутых домов, словно что-то искал.
    «Может здесь?» - думал он, с тоской вглядываясь в пустые помещения, обросшие мхом: старик надеялся, что что-нибудь откликнется в его памяти. Но ничего не напоминало ему о далеком, очень далеком детстве, когда мир кончался где-то за поворотом дороги. Много уже деревень обошел старик, пытаясь отыскать тот самый дом, тот самый дворик с зеленым забором, где он жил до четырех лет, пока его семью не выселила оттуда война.
    «Как только найду, лягу и сразу помру там» - думалось старику. «В чужих местах все равно никак не умирается».
    Деревянные дома, оставленные людьми, начинали свой долгий путь обратно к земле. Когда выветрился человеческий запах, дома перестали быть домами – они превратились в нелепые деревянные сооружения. Стены покрывались мхом, из прогнившего пола прорастала трава, дожди размывали крышу, а когда она обрушится, вода примется за внутренности. Неторопливо и методично природа возвращала все к доисторическим пейзажам. Посреди просторных полей, непроходимых лесов, бездонных оврагов старик особенно ясно чувствовал, что места для человека здесь нет.
    Скоро старик устал искать родное место и присел отдохнуть на скамеечку в одном из дворов. Рядом со скамейкой стояло дырявое ведро, из которого рос лопух.
    В горницу дома влетели, одна за другой, две ласточки. «Видимо гнездо свили» - подумал старик и оглядел дом. Сквозь облупившуюся краску проступали бревна, и не осталось ни одного целого окна, так что ветер, поднявшийся к вечеру, продувал его насквозь. За домом стояла покосившаяся банька, на крыше которой выросло небольшое деревце.
    «Здесь-то я и заночую» - решил старик и направился к дому. Забраться можно было и через окно, но он все же подошел к массивной двери и подергал за ржавое кольцо, служившее вместо ручки. Дверь со скрипом открылась.
    В сенях было темно и пахло плесенью. Держась за стену и спотыкаясь о разбросанные на полу вещи, старик добрался до небольшой комнаты. Через разбитые окна еще проникал свет угасающего дня, и в этой полутьме была видна печь, а рядом с ней железная кровать без матраса. Старик попробовал прилечь на нее, подложив рюкзак под голову. Лежать было жестко, но терпимо.
    - Все равно скоро помрешь! – сказал старик вслух. – Нечего тебе кости жалеть.
    Птицы, жившие на втором этаже, услышав незнакомые звуки человеческой речи, защебетали, захлопали крыльями и вылетели вон.
    Старик вздохнул, поднялся, достал из рюкзака кусочек колбасы, завернутый в бумагу, взял два яблока, и вышел на свежий воздух.
    Солнце только что село, и небо на западе все еще было розовое. Но старик за свою долгую жизнь насмотрелся закатов и теперь, неторопливо жуя колбасу, глядел в другую сторону, где росли яблони.
    Яблони, давно одичавшие без внимания человека, плодоносили. С гнущихся веток падали спелые яблоки, но некому было их съесть, кроме червей, и плоды гнили в земле, чтобы весной прорасти в новые деревья.
    Доев колбасу, старик вытер руки о штаны, и пробрался обратно в комнату спать. Долго еще он ворочался, слушая завывания ветра, который бродил по всему дому от окна к окну. Наконец сон одолел уставшего человека, и он уснул на боку, открыв рот. Луна освещала тревожное лицо старика, словно внимательно разглядывая чужого человека.
    А ветер все бродил по безлюдному поселению, шелестел яблонями, свистел в трубы, хлопал незапертыми калитками.
    Ближе к полуночи ветер усилился. Двери, ставни, ворота, калитки выстукивали дьявольскую канонаду под натиском бури. Еще оставшаяся черепица слетала с крыш и разбивалась о стены соседних домов. Ветер в печных трубах то жалобно и надрывно кричал младенцем, то угрожающе выл, словно неведомый зверь.
    И вдруг все стихло.

    Старик проснулся от неяркого света, пробивавшегося сквозь закрытые веки. В углу на столике горела лампадка, наполняя комнату длинными тенями. Решив, что все еще спит, старик перевернулся на другой бок и закрыл глаза. Но как-то не по-летнему холодно сделалось в комнате. Через минуту старик уже дрожал всем телом.
    Вдруг за окнами послышались чьи-то голоса. Сначала тихо, издалека, а потом все громче и ближе. Вскоре старик разобрал народный напев: нестройный хор тянул песню, но нельзя было разобрать – веселую или печальную. Хор прошел совсем рядом с домом, потом голоса стали тише, и наконец исчезли вдали.
    Старик сел на кровати. Было по-прежнему холодно, изо рта шел пар. Лампадка все так же горела в углу. «Значит, не приснилось» - подумал старик и огляделся. В комнате никого не было.
    Дрожа от холода, старик подошел к окну, но яблони, растущие близко друг к другу, как прутья решетки, загораживали вид. Старику удалось разглядеть только огонек, горевший где-то неподалеку.
    Пройдя через темные сени, старик вышел на крыльцо. Полная луна освещала деревню холодным, призрачным светом. В поле, которое старик пересекал днем, жгли костер.
    Не слишком боясь за свою уже прожитую жизнь, но желая согреться у огня, старик пошел через поле к костру. Ночью переходить поле оказалось куда сложнее, чем днем. То и дело старик спотыкался о ямки, прорытые какими-то полевыми зверьками, путался в траве. Иногда казалось, что трава хватает его за ноги и тянет вниз, тогда старик падал и лежал с минуту, прислушиваясь к дальней песне, доносившейся со стороны костра. Сколько ни шел старик, костер как будто и не приближался. Но вот, когда старик уже совсем выбился из сил, изнемог от холода, и упал на траву, не находя в себе жизни, чтобы подняться, его вдруг схватили чьи-то крепкие руки и одним движением поставили на ноги.
    Старик очутился у самого костра, в центре праздничного хоровода. Вокруг него мелькали яркие платья и расписные рубахи. Некоторые, видимо, были совсем без одежды – их тела белели среди разноцветных нарядов. В быстром кружении старик не мог разглядеть ни одного лица. Громкое пение мешалось с веселыми криками и девчачьим визгом.
    Вдруг кто-то схватил старика за руку и увлек в хоровод. Все закружилось, слилось в одно пятно, и старик закрыл глаза. Теперь он ощущал только руки соседей по хороводу, которые держали его крепко, какой-то деревянной хваткой. Хоровод кружился все быстрее и быстрее, старик уже не успевал за ним и готовился упасть так, чтобы его не затоптали.
    Но тут движение закончилось, и деревянные руки отпустили старика. Он сразу же сел на землю, отдышался и только тогда открыл глаза. Празднующие разбежались по всему полю, играя в догонялки. Некоторые прыгали через костер, который уже прогорел и стал меньше. Рядом со стариком прошел цыган, ведя за собою медведя на поводке. Медведь, веселя народ, лихо отплясывал под аккомпанемент цыганского бубна. Что-то механическое было в его пляске, словно плясало чучело, приводимое в движение нитками кукловода. Старику даже показалось, что он заметил эти серебристые нити, тянущиеся от луны.
    Кто-то тронул старика за плечо. Встав и отряхнув коленки, старик обернулся. Рядом с ним стоял молодой парень в цветастой рубахе. Курносое лицо его с ровной челкой светлых волос, показалось старику знакомым, но давно позабытым. Парень улыбался и приветливо смотрел на него.
    - А вы что, все тут умерли, да? – тихо спросил старик.
    - Как же! Мы живее живых, - ответил парень со смехом. – А ты что, не узнал меня?
    - Узнал теперь, - сказал старик и обнял брата, много лет назад убитого на войне. Спина брата была как руки, державшие его в хороводе – словно из дерева.
    - Столько лет бродил ты по земле, а меня все-таки не забыл, - весело сказал парень, оглядывая старика. – Но знаешь ли ты, какая сегодня ночь? – спросил он вдруг серьезно.
    - Праздник какой-то?
    - Верно, старик, праздник. Твой праздник, и твоя ночь сегодня.
    - Да, - ответил старик, догадавшись. – Я знаю.
    - Долгий день был у тебя, самый длинный в году. Но вот и пришла твоя полночь, старик. Нужно еще немного потрудиться, помнишь?
    - Помню, - сказал старик взволнованно. Только сейчас он понял, как сильно пережил старшего брата. – Помню, как ты тогда… давно… сказал, что когда я вырасту, ты меня на праздник сводишь, и покажешь, где растет папоротник, чтобы я сорвал его цветок! Я почти всегда это помнил.
    - Верно, а я свои обещания держу. Но время уже, почти полночь, - он заторопился. – Спускайся в овраг, вон в тот, да побыстрее. В самом его центре, у ручейка, как раз и найдешь тот папоротник. Хватай его цветок, да смотри не проворонь, и не отвлекайся по сторонам, понял? Я с тобой пойти не могу, ты один должен.
    - Тогда прощай, брат.
    - Прощай.
    Старик, пригибая высокую траву, пошел к оврагу. Шагов через десять он оглянулся. У костра снова начинали хоровод, несколько девок нагишом прыгали через огонь. Поглядев с минуту, но так и не найдя брата среди прочих, он медленно двинулся дальше.
    Спуск в овраг был крутой, и старик принялся медленно, держась за траву, спускаться к ручейку, в котором смутно отражалась луна. Всюду мерещились силуэты невиданных животных и людей, молча наблюдающих за стариком.
    Наконец он оказался на дне оврага, у самого ручейка. Здесь было совсем темно, так что старик растерялся, не зная, куда идти. Справа от него послышались чьи-то голоса, но старик не стал оборачиваться, помня наставления брата. Где-то вскрикнули, кто-то захохотал, а старик все так же стоял на месте, краем глаза замечая неразборчивые движения по всему оврагу.
    Что-то вдруг будто вспыхнуло совсем рядом со ним, почти под ногой. Старик, догадавшись, что это расцвел полуночный цветок, поскорее нагнулся, сорвал его и зажал в кулаке. Старое сердце от волнения громко билось, заглушая голоса леса.
    Постояв с минуту, старик разжал кулак и взглянул на цветок. В свете луны тот чуть краснел на дрожащей ладони.
    «Неужели ничего не произойдет?» - подумал старик. И вдруг почувствовал страшную усталость всех прожитых лет. Сердце устало биться, легкие – дышать, уши – слышать, а ноги подогнулись под весом тела и старик упал на землю вниз лицом. Чувствуя во рту привкус крови, он безучастно глядел, как земля разверзается под ним, обнажая года, века, тысячелетия и эпохи; глядел, как рождались и вымирали ветхие народы, удобряя землю миллионами тел, павших в давно позабытых сражениях, погибших от неведомых болезней, заморенных неслыханными неурожаями. Эпохи, поколения, цивилизации – все тлело в земле, все превращалось в почву, и безмолвно смотрело в небо. Старик в последний раз улыбнулся, что и он теперь, так же безмолвно и неотвратимо будет взирать в небо, вместе со всеми мертвецами, веками, поколениями, зелеными заборами и домами, животными, травами и деревьями.

    К рассвету небо над полем затянулось темными тучами. Огонь от непотушенного костра яростно пожирал сухие травы, и, подгоняемый порывами предгрозового ветра, быстро приближался к деревне. Вот уже закипела и вспыхнула краска на заборе у крайнего дома, вскоре загорелось крыльцо, дверь, стены. Пламя забралось на крышу и перекинулось на соседний дом.
    Через полчаса вся деревня полыхала. Огонь врывался в дома, выжигая внутренности. Лопались уцелевшие стекла, зеркала покрывались копотью, трескались и осыпались на пол. Дома рушились, поднимая в небо снопы искр, которые ветер развеивал над деревней. Сгорел и дом, в котором ночевал старик, и яблони во дворе, вспыхнула баня с деревцем на крыше.
    Дым, разметанный по полю порывами ветра, добрался наконец до оврага и наполнил его. Старик лежал рядом с ручьем, все так же сжимая в охладевших руках цветок папоротника. Ветер качал верхушки деревьев, растущих в овраге, и они шелестели, словно беседовали над телом умершего старика.
    Вдруг что-то упало в ручей – по его текуче-зеркальной поверхности разошлись круги, потом еще и еще. Начинался дождь.

Поделиться этой страницей