И небо внутри нас

И небо внутри нас

I

В сонном послеобеденном небе, васильковом в зените и молочно-синем вдоль горизонта, плавали два облака. Анфиса – лиловая, как надравшаяся чернил промокашка, кислотная тучка – появилась на свет из пробирки, точно над химзаводом. Если про облако можно сказать, что оно костляво, то да, Анфиса была порядком костлявой особой. А также довольно нервной, практически стервозной. Анфиса часто изливала неустроенность на других – тех, что ходят, ездят, пасутся в опрокинутом за шиворот мире, на покатом глобусе Земли.
Пухленькая и томная Глафира, не в пример подруге, считалась облаком кучевым, деликатным, сердечным, но также доверчивым и весьма-весьма смешливым. Она родилась от любви вечернего тумана к прозрачной лесной речке. Трудно ей ладилось с соседкой, у которой всегда наготове подколы, шпильки, молнии.
Истосковавшись по мужскому обществу, Глафира часто выглядывала в окошко... Стоп, о чем я, какое в небе окошко. Она просто часто смотрела по сторонам. И вот вдали показалась комариная точка большого грузового самолёта.
– Анфисушка, золотко, это моя мечта!
Самолёт вырос, превратился в настоящего красавца – серебристо-седого сверху, с поджарым матовым фюзеляжем и призывно распахнутыми крыльями.
Глаша изловчилась и поплыла наперехват. Причем, если наблюдателю с земли могло показаться, что большое белое облако неуверенно скользит по дуге горизонта, то для самой Глафиры поступок был совершенно прямолинейным.
Самолёт вздрогнул – и растаял в облаке. Белый горячий дым четырёх сопел, мужественно пахнущий керосином, смешался с нежной дождевой сутью самой Глафиры, доставляя ей воздушное блаженство. Внутри Глафиры бушевали грозы. Самолёт трясло в их раскатах, он пытался вырваться наружу – но не мог или не хотел. Фюзеляж обволакивали колючие оранжевые сполохи, молниеносная судорога рвала стыдливые клубы тумана. Ныряя в головокружительные воздушные ямы, лайнер блуждал в прохладном существе Глафиры, пока она не оставила его в покое и, расслабленная, радостно поплыла по течению, лениво отмахиваясь от заигрываний ветра.
– За что они тебя только любят? – без надежды на откровенный ответ буркнула Анфиса.
– Ох, Анфиска, молчи – сейчас рожу.
Глафира разглядела синевато-зелёный еловый лесок, знакомый с детства, и пролилась тёплым грибным дождём. Когда воды отошли, от щедрой глафириной массы отделились два маленьких облачка – девочка и мальчик. Дочка вся в маму, а сынок – такой же самолётистый и крепкий, как отец. Глафира улыбнулась им, помахала… ну, как будто помахала рукой, и детки поплыли дальше – на радость белому свету.
– А отец-то, если спросят, отец кто? – дохнув холодными туманами, осудила Анфиса.
– Отстань, душа моя! – лениво отмахнулась счастливая мать. – Кто-кто... Облако в штанах, вот кто!
– В самолётах полно микробов, – не унималась Анфиса, – особенно в толстых, с круглыми окошками. Мне говорили, микробов можно разглядеть через сильную дождевую каплю.
– Красный аэростат сказал, что «микробы» – разумные, как мы. Много лет назад они были высоки ростом, знали язык стихий и жили так долго, как хотели. Их звали атлантами. Но власти над золотом мира атлантам показалось мало, захотелось бессмертия. В войне с началом начал они потеряли всё. Однажды над морем я видела в глубине их погибший остров.
– Вот к чему приводит дружба с метеошарами. Разве можно слушать надутых умников? Ты легковерна, Глафира! Смотри – уже зелёный луч, солнце садится, а путь не близок. Надо спешить.
Подружки направились на запад, искупаться в ласковых закатных лучах. Впереди – грозовая ночная вахта, когда самое безобидное облако превращается в дикую электрическую тучу, обиженную на весь мир. И такие страсти творятся... Причем, не только в небе. Поэтому спасайтесь, бегите от безлунной ночи и её полуночной грозы.

II

Анфиса: «Да что ж такое? Ах, вижу, вижу! Радуга средь ночи!»
Облако в штанах: «Она луной, должно быть, рождена».
Луна: «Вот редкое и чудное явленье! Не всякому дано его увидеть».
Облако в штанах: «Над ней другая, только побледнее...» *
– Эта вторая – не радуга, – присмотревшись, определила Анфиса. – Тебе Луна светит в глаза. Это ворон Феникс. Крылья его отливают лунным светом, почему и кажутся белыми.
Незадолго до полуночи Анфиса прогневалась над тремя деревнями, одним коровником, удалила из себя ядовитые молнии и теперь была умиротворённой и подобревшей.
Вся компания, кроме домоседки Глафиры, собралась за карточным столом. Несмотря на шулерство, чаще продувалась Луна, и ей приходилось с головой зарываться в облака – играли на «под стол», а потом на звёзды. Если требовалось отколоть одну из них, Анфиса заслоняла собой звезду, чтобы астрономы не заметили недостачи.
– Карр! – вежливо поздоровалась громадная птица, шёлковый свист ветра медленно затих в смолистых крыльях. Приятели обрадовались Фениксу – старому другу. Ворон был старше всех, кроме Луны, знал множество невероятных историй и отлично их рассказывал.
– Феникс, расскажи о Бегущих тенях, – попросило Облако в штанах.
– Бегущие появляются в безлунные ночи. Они не выносят яркого света. Если Тень продёт сквозь любого из вас, живое облако тоже станет тенью. В этом их вечное проклятие – скитаться и нести горе другим.
– Сказки воздушных змеев, – усмехнулась Луна.
– Может быть, – добродушно согласился Феникс. – Но кое-что я видел сам.
Анфиса промолчала. Умница, она хотела сказать, что бегущие тени – всего лишь волны тёплого воздуха, пробившиеся сквозь холод. Но не всякую простую вещь объяснишь простыми словами...
– Ты испугался? – задумчиво спросила она.
– Немного. Я ночевал в заброшенном доме, где было лишь маленькое окно под потолком. И вот когда ты, Луна, ушла за горизонт и осталась только Венера, я увидел их – отчетливо, как сейчас эту радугу. Они летели по белой стене, словно дыхание пропасти – целой стаей, и были так огромны и безобразны, что пришлось зажмурить глаза. Это были тени атлантов. Я улетел и никогда в тот дом не возвращался.
– В дом?
– Да. Их много, все разные. Дом – клетка, в которой живут на поверхности так называемые люди.
– Еще одна выдумка, – фыркнуло Облако в штанах. – Почему их отсюда не видно? Они что, не умеют летать?
– Не хотят. Их держит земля.
– Куда они уходят, когда всё надоест?
– В неё же, в землю. Лишь немногих я встречал неподалёку.
– Это правда, что они потомки атлантов, и раньше знали о жизни столько же, как мы? – спросила Анфиса.
– Люди растеряли свои мечты. Когда-то они верили в философский камень, который принесёт счастье и вечную жизнь.
– А где его взять?
– Философский камень рождается на свадьбе Луны и Солнца.
– Ну, это легко! Завтра мы устроим праздник и подарим людям этот камень. Заодно посмотрим, действительно ли они потомки атлантов. А теперь давайте, наконец, играть в карты, – Луна ловко спрятала в колоду пятого туза. – Я раздам заново. Не возражаете?..

III

Небесная свадьба была древней традицией. Рано утром одновременно появлялось полное Солнце (оно всегда полное) и полная Луна. Глафира с Облаком в штанах несли венцы над молодыми. Анфиса собиралась заявиться только к вечеру, чтобы упиться в доску.
В этот раз к церемонии пригласили Феникса:
– Хочешь посмотреть древний красивый обычай?
– Знаю, знаю... Похищение невесты?
– Нет, что ты. Оптическая свадьба. Мистерия единения света и тьмы во имя будущего воскресения. В алхимическом браке небесных светил произойдёт таинство рождения золота. Мы раздобудем философский камень и вместе с золотом отдадим людям – чего уж там, пусть будут счастливы!
«Опять хотят, чтоб я возрождался из пепла. Удобное, однако, дело – чужими руками жар-птицу загребать. Им золото, а мне сплошная нервотрёпка», – подумал ворон, но понадеялся, что пронесёт...
После ночных посиделок Луна смотрелась неважно.
«Как говорят англичане – однажды при синей луне», – уныло думала она.
Всё отражение не помещалось в ближайшем озере, пришлось рассматривать себя частями. Только по уши обсыпавшись пудрой из тончайших ледяных кристаллов, решилась восходить.
Когда на востоке соизволило явиться ленивое Солнце, она быстренько обежала полнеба. Алчный блеск золотой звезды проигрывал белой чистоте подвенечного убора «невесты». Если не знать, что принадлежал он жулику, прохиндею и картёжному шулеру, Луной можно было залюбоваться.
Феникс наблюдал процесс изнутри: он сидел на ярком гало, изображая паргелий – ложное солнце. Потом к ним, уже высоко поднявшимся над горизонтом, широко шагая, подплыло грустное Облако в штанах, и они отправились к югу вместе. За Облаком шлёпали двое приписанных молвой симпатичных детишек. Штаны сердито косились на легкомысленную Глафиру.
Представление началось. На дымном боку Облака в штанах появился расплывчатый ореол, а вокруг красивый многослойный венец. Преобладали зелёный и красный тона. Вложенные одно в другое, семь колец с перламутровым отливом сияли ярко, но не слепили глаз.
Такой же красивый, только менее яркий, венец держала над Луной Глафира. Облако в штанах толкнуло ворона под крыло, и поставленным голосом Феникс каркнул:
– Молодые, обменяйтесь кольцами!
Венцы разом превратились в телескопическую трубу. Феникс увидел, что из неё несётся огромный философский камень. Осторожная птица перепорхнула с гало на касательную дугу. Та зазвенела, как отпущенная пружина.
Корона Луны оказалась у Солнца, его роскошный головной убор – вокруг Луны. Солнечное сиятельство пересилило в яркости лунную светлость, и она скрылась на западе, ослеплённая и уничтоженная звездой по имени Солнце. Философский камень, не задев птицу, лихо просквозил мимо, со свистом шлёпнувшись в чахлое болото за лесом. А ложные солнца обратились россыпью золотых монет и ярким дождём пролились на землю.
Феникс быстро глянул вниз. На горизонте сверкнул огонь. Ворон поднялся выше. От того, что увидел, Феникс вдруг тоскливо закричал, почти заплакал. Увидел он привычную картину – люди занимались собственной алхимией, делая из золота нефть, оружейный свинец и собственную человеческую боль. Ворон поёжился. Золото надо уничтожить, сжечь. Но как?
– Анфиса!
И в ясном небе прогремела гроза.

IV

Масляные птичьи перья вспыхнули злым огнём. Из серой горстки пепла, оставшейся после мудрого Феникса, выкатились тяжёлые, как червонные монеты, тугие белые капли – выпуклые, зеркальные, похожие на старинный садовый шар, и помчались вниз. Град! Ледяные комочки жирно блестели на солнце... Каждый нёс в себе холодную горькую слезу. Облака набирали град горстями, щедро осыпая землю. А пепел несчастной птицы ветер подхватил и унёс на вспаханное поле...
Феникс не знал, сколько минут, а, может, лет прошло, пока не растаял град, и он ощутил себя лежащим в темноте, черствым камнем, на холодном вязком чернозёме. Тянуло гарью. В горле пересохло. Запоздалый ночной дождь скупо ронял слёзы на пустую межу.
– Анфиса, не жадничай, – ловя редкие капли, прохрипела взъерошенная птица. – Мне худо, дай напиться.
Поток сладкой, мягкой дождевой воды вернул силы. Феникс окончательно восстал из пепла и вскружил над серым, слякотным полем...
– Что с тобой? – спросила Анфиса.
– Ты всё ещё хочешь увидеть людей? Смотри туда!
Над землёй с хрустальным перезвоном взлетали неумелые точёные фигурки, насыщенные свежестью и чистотой. Они летели высоко над миром – одинокие, бездомные – разменяв на вечные скитания злую земную судьбу. Лишившись тел, ещё помня зябкую неловкость наготы, новички прятались за матовую дымку, и наивно кружили среди похожих, но непривычных глазу существ.
– Много, много их сразу, – плакал и страдал Феникс. – Из-за золота войну устроили.
Анфиса, не понимая его, улыбнулась:
– Перестань ворчать. Какие красивые... А ты ещё говорил, что люди уходят в землю. Несерьёзно. Стоило жить в этой сырой яме, чтобы однажды так взлететь над нею. Им повезло – они снова облака, дети земли и неба. Так пусть будут счастливы... Я знаю, о чём они поют. Вот, послушай...
Души людские воде подобны:
Нисходят с неба, восходят к небу,
И снова должно к земле сойти им
В вечной смене. **

Примечания:
* Реплики из пьесы Шиллера “Вильгельм Телль”, действие II
** И.-В. Гёте, «Песнь духов над водами»