Иван Порфирыч очень любил виноград. Еще, будучи малым дитятей, он подолгу задерживался в колхозных виноградниках, бегая среди кустов и срывая одну гроздь за другой. Зеленые, синие, пурпурные, малиновые -ягоды так и просились в цепкие руки. Возвращался он домой только под вечер. Лицо и пальцы - липкие от сока, но улыбка до ушей. Отец частенько прохаживался ему ремнем пониже спины, за то, что дома работа стоит. Но Иван Порфирыч (тогда еще Ванька) пообещает, что вот больше ни разу, ни в жисть, но ноги, будто сами, несли к заветным ягодам. Совсем неудивительно, что, возмужав, Иван Порфирыч избрал профессию винодела. С той крепкой отцовской любовью он выхаживал каждый кустик. Говорили, что даже давал имена. Тот, с толстыми листьями – Петрарка, тот жесткий – Уильям, короткий – Бонапарт. Порфирыч же начитан был весьма. Как сядет в винограднике с книгой библиотечной, так потом липкую и грязную обратно возвращает. Уж как ни ругали его в детстве за это, не били, даже читать запрещали. Но все сидит в кустах, одной рукой странички ворочает, а другой все новые ягоды в рот кладет. И так славился Порфирыч своим вином, что даже сам генсек приезжал. Все выпытывал, как же получается напиток такой славный, что вот даже он, генсек с Москвы, приезжает. А Порфирыч загадочно хмыкает и все подливает в чарку. Но настали странные времена. Вокруг загремело «Гласность! Перестройка! Ускорение!» И жесткая фраза: «сухой закон». Приехали мужики с города. И вот виноградника не стало. Порфирыч – убит горем. Месяц он не выходил из дома. Выполз он наконец оттуда, глаза красные, пальцы липкие. - Виноград кончился, - только и сказал он. С тех пор стал нелюдим. На вопросы огрызается, бурчит, плюется. А раньше- то был – душа компании. Как выпить - так сразу к нему, а там и за жизнь потрындеть, и пофилософствовать на кухоньке. Прошли годы. Уже и забыли все за тот закон, жизнь по-новому началась. Но Порфирыч не забыл. Маленький въедливый виноградный вредитель будто точил его изнутри. В голове зарождался план. Хотел он создать такой виноград, чтобы никто не мог забыть того божественного вкуса. Такой, от которого всем людям будет хорошо, чтобы зажили счастливо. Он купил маленький домик в пригороде и зажил один. Но город быстро разросся и возле деда Вани (а теперь это был старый дедуган), выросли еще дома, улицы, кварталы городского частного сектора. Участок у Порфирыча маленький, и виноград растет на самодельном навесе, перголе. Цепляется за него молодыми побегами, что со временем крепчают и становятся жестче. Прозвали дом старика Висячими Садами Иван-Порфирыча, на что тот только бурчит недовольно. И много было желающих испробовать его винограда, ибо слава о виноделе-кудеснике не угасла даже спустя столько времени. Но дед встречал таких бранью и палкой, выгонял взашей. Вскоре люди вовсе перестали к нему ходить. Только косо смотрели и шепотом, а то и в лицо бросали: «Старый жмот!». И никто не знал, что он делает с этим виноградом. Как по осени соберет, так ни одной грозди больше никто и не видел. И только с печной трубы валит сизый дымок, даже летом. ***Сегодня Иван Порфирыч встал раньше обычного. Неясное чувство тревоги разбудило его. Он протер глаза. В комнате серо, солнце вот-вот должно показать лицо из-за горизонта. Спина ноет. Порфирыч, кряхтя от натуги, поднял туловище. Тревога снова стиснула сердце ржавыми тисками. Превозмогая боль, подагрические пальцы нащупали трость. Двор, и без того темный, казался еще темнее из-за нависших стеблей винограда. Иван Порфирыч чувствовал – что-то было не так. Даже Платон, его пес, спрятался в конуре. Внимательные глаза начали ощупывать ветви. Да, так и есть! Стебель винограда перегнулся через изгородь и теперь растет прямо у соседей! Какая наглость! Порфирыч со всей возможной скоростью пошел к калитке. От бешенства руки дрожали, и он едва сумел открыть её. Улица встретила неприветливо. Холодная, серая, она будто излучала отвращение. А вон калитка соседей. Высокая, как и их забор, ничего не видно, что там во дворе. Наверняка уже смакуют виноград! Он забарабанил тростью по металлу калитки. На всю улицу отозвалось эхо. В соседних домах залаяли собаки. С той стороны реакции не было. На этот раз Порфирыч поработал тростью дольше. Там внутри включился свет, хлопнула дверь, зашаркали чьи-то тапки, подошли вплотную к калитке. Щелкнул засов. В щель протиснулась заспанная нечесаная физиономия соседа. Видно, что держать глаза открытыми стоит ему больших усилий. Затуманенный взор шарил в пространстве, пытаясь нащупать причину беспокойства. Сосед с трудом сфокусировался на Порфирыче. - Чего тебе, дед? – наконец спросил он и поскреб трехдневную щетину. Губы у Порфирыча задрожали. Он едва сумел перебороть желание двинуть наглому соседу тростью промеж глаз. - В-вы! – наконец выдавил он. – Вы воруете мой виноград! Сосед недоуменно прищурился. - Чего-о? - Вы воруете виноград! – уже увереннее крикнул Порфирыч. - Мой виноград! - Чего это я ворую? – искренне удивился сосед, но старику показалось, что тот просто насмехается. - Как «чего»? Как это «чего»? Мой виноград растет у вас! Он отпихнул соседа и заковылял во двор. Тот, недоумевая, даже не сопротивлялся, лишь тупо моргал заспанными глазами. - Вот! – старик обвиняющее указал на стебель, что перегнулся и вился по забору соседа. Тот все продолжал моргать, все еще не понимая, чего же от него хотят. - Я хочу, - сказал Иван Порфирыч, - нет, я требую, чтобы вы перекинули стебель обратно! Сосед наконец вникнул в то, что дед от него добивается. - А-а-а! – протянул он и смачно зевнул. – Стебель! Да мне вообще как бы все равно, можешь забирать. Тревога наконец разжала тиски, старик вздохнул свободней. - Как это все равно? – уже спокойнее пробурчал Порфирыч. – Ты посмотри на него! Смотри на эти изгибы, на линии! Красавец, а не виноград! Все равно ему! Сосед выставил руки примирительно, снова зевнул. Морда лица скорчилась в страшной сонной гримасе. - Да забирай свой виноград, мне не нужен он. Вот блин ты даешь, дед. Поспать бы дал нормально. - А вот и заберу! Ишь чего вздумал, виноград воровать! Он продолжал еще бурчать, но все же успокоился. Придя домой, он взял щипцы на длинной ручке и поправил стебель. Тем временем взошло солнце. Выпала роса, и, когда теплые лучи солнца коснулись ягод, те заблестели всеми цветами, яркие и по-летнему сочные. Из будки выбрался Платон, широко зевнул зубастой пастью. Старый пес хромал на одну ногу, под стать хозяину. Цепи на нем не было, да и незачем. Платон прихромал к Порфирычу, теплый язык коснулся ступни. - Жрать охота, Платонушка? – ласково осведомился старик. Пес вяло вильнул хвостом. Грустные глаза уставились на хозяина. - Ну идем, идем. Теплая виноградная похлебка была как раз готова. У Порфирыча все было из винограда: завтрак, обед, ужин. Даже по праздникам он ел один виноград, но только белый, потому что его меньше. Иван Порфирыч с Платоном только сел за стол, как в глубине дома прозвенел звонок. Старик хлопнул себя по лбу, как же он мог забыть! Порфирыч отставил ложку. Сегодня должен завершиться его эксперимент. Он встал, подошел к большому платяному шкафу, рука дернула неприметный светильник. Внутри шкафа что-то щелкнуло. Порфирыч отворил дверцу, отодвинул в сторону одежду. Взгляду открылась лестница, ведущая куда-то вниз. Оттуда доносился слабый запах дыма и винограда. - Ну что, Платонушка, идем? – спросил старик у пса. Платон чувствовал хозяина как никто другой, уже был рядом. Двое старых хромых существа заковыляли вниз в темноту. Пальцы Порфирыча нашарили выключатель. Вспыхнул свет, озарил подвальную комнату. На стеллажах вдоль стен – сотни бутылок с темной жидкостью. В центре комнаты стоит большой чан, сейчас пустой. На столе в углу тускло блестели всевозможные тигли, колбочки, пробирки, склянки. Одна, самая большая, стояла на огне. В ней мерно кипела какая-то серо-синеватя жидкость. Порфирыч подошел к столу, выключил горелку. От жидкости поднимался густой сизый пар, на удивление хорошо пахнущий. Старик отставил трость, и достал из ближнего шкафчика новую колбу, в которой уже плескалась розоватая жидкость. Он обернул руки тряпкой, взял колбу с горячей жидкостью. Руки вдруг перестали дрожать, крепко схватили и аккуратно занесли над колбой с розовой жидкостью. - Ну что, Платон, исторический момент? – пробормотал старик. Пес заскулил, поскреб лапой в нетерпении, влажный нос дергался, ловя новые ароматы. Волнение хозяина передалось и ему. Сизая жидкость потекла тяжелой струей в розовую колбу. Там зашипело, запенилось, забурлило. Жидкость поменяла цвет, преобразилась сначала в бирюзовый, затем синий, фиолетовый, лиловый. Несколько раз она менялась то в одну, то в другую сторону. Наконец в горячей колбе закончилось вещество, все затихло. - Вот и готово, Платонушка! – торжественно произнес Иван Порфирыч. – Много лет я пытался создать эту субстанцию, что сделает счастливым любого человека. И вот она передо мной! – Старик смахнул слезу радости и поднял колбу перед собой, не в силах налюбоваться. – Я сделал это! Господи, разве она не замечательная! Он сказал это и поднес колбу ко рту. Ноздри задергались, ловя аромат, глаза блаженно закатились. Шершавые старческие губы припали к сосуду. Темная жидкость коснулась их, полилась внутрь. Старик сделал несколько глотков. Комната преобразилась. Поплыла яркими красками, выгнулась, развернулась. Платон превратился в размазанное пятно, будто на чистый пергамент капнули чернилами вперемешку с водой. В голове у Порфирыча будто разом включились тысячи лампочек, в голову приходят тысячи идей, неразрешимые задачи оказываются простыми до смешного. И старик засмеялся. Сперва чуть-чуть, а потом мощным безудержным хохотом, что заполонил его сознание, поглотил его целиком. Старик чувствовал себя безмерно счастливым, упоенным горизонтами, что тотчас раскрылись. Ноги старика подкосились. Он ударился оземь, но боли не почувствовал. Он взорвался новым приступом хохота. Размазанное пятно, прихрамывая, подошло к нему. Влажная розовая субстанция коснулась лица. Пятно заскулило, ухватилось за рубашку, потянуло. Каждое движение вызывало новую вспышку цветов и форм, идей и возможностей. Старик будто наяву видел, как сигналы поступают к нему в мозг, обрабатываются, решаются самые непонятные вопросы. Иван Порфирыч потихоньку начал приходить в себя. Комната приобрела нормальные цвета. Старик поднял туловище, глаза немного заслезились, но голова была ясная, как стеклышко. Новые идеи, что пришли в мозг, начали обрабатываться с удивительной скоростью. Шлифуются, отбрасываются лишние детали, объединяются. Незабываемое чувство! Горизонты сознания настолько расширились, что Иван Порфирыч сразу понял, что ему делать дальше. Раньше это было смутное представление, возможные планы, но сейчас все нарисовалось четко, аккуратно, будто чертеж архитектора. Иван Порфирыч кое-как поднялся. Колба с дивной виноградной настойкой, слава богу, не разбилась, стояла аккуратно, будто и не было только что страшного припадка. Точными отточенными движениями старик взял ее, перелил содержимое в стоящий неподалеку аппарат, палец потянулся к кнопке. Аппарат хрюкнул, зажужжал, и вскоре из специальной трубки посыпался мелкий сиреневый порошок. - Ну все, Платонушка, - сказал он псу, - теперь готово. Осталась самая малость. ***Ко двору особняка подъехал дорогой Мерседес. Щелкнул переключатель, ворота раскрылись, пропуская машину внутрь. Колеса зашуршали по мелкому гравию. Дорожка, петляя между островками газона, вела прямо к шикарному входу, сделанному в античном стиле: широкие колонны, мраморные ступени, двойные двери из мореного дуба. Перед входом дорога делала петлю вокруг красивого фонтана, что сейчас тихо журчал. Машина остановилась возле входа. Водительская дверь открылась, из нее вышел здоровяк в дорогом деловом костюме. Он суетливо пробежался вокруг автомобиля к пассажирской двери. Мускулистая рука ухватилась за ручку, потянула дверь. Оттуда на землю аккуратно опустились ноги в чрезвычайно дорогих туфлях. Брюки пошиты с нарочитой небрежностью, но из дорогого материала. Пиджак, скроенный похожим образом, украшен красивой золотой цепочкой карманных часов, что прятались где-то внутри пиджака. Горло прикрывал изысканный галстук-платок. Наконец показалось лицо. Изборожденное морщинами и покрытое старческими пятнами, оно, тем не менее, излучало энергию и веселье. На губах играла легкая улыбка, а в глазах изредка мелькали искринки. Здоровяк подал старику трость, тот кивком поблагодарил. Старческая рука крепко ухватилась за рукоять из красного дерева с металлическими вставками. Опираясь на нее, он, прихрамывая, направился ко входу. Ему стоило небольших усилий подняться по ступеням. Он еще не успел дойти до двери, как створки услужливо распахнулись. Застыв в полупоклоне, стоит молодой швейцар, лицо почтительно-приветливое, на губах стандартная улыбка. Чуть поодаль шагал навстречу дородный мужчина в красивом черном костюме управляющего. Огромные моржовые усы такие же пышные, как и его седая шевелюра. - Приветствуем вас, Иван Порфирьевич, - сказал он, - как доехали? - О, благодарю, Самуил, - благодушно отозвался тот, - доехал неплохо, но эта трясучка кого угодно доконает. Скажу Василию, что поведу в следующий раз сам, раз он дорогу выбирать не умеет. Усатый человек захохотал громогласно во всю мощь своего обширного живота. - О, Иван Порфирьевич, вы как всегда острите! Иван Порфирыч обнажил белые отремонтированные зубы. - Ага, ага, изволю поострить, – лицо враз посерьезнело. – Я тут слышал одну новость… Что там с юго-восточной плантацией? Самуил развел руками, все так же продолжая улыбаться. Шаркнул ногой, спина согнулась в шутливом поклоне - О, уверяю вас, ничего страшного. Подрядчики лишь занимаются расширением. Уеж готовы документы на подпись, желаете ознакомиться - Расширение это хорошо, - пробормотал Иван Порфирыч. – Ну ладно, пойду приму душ и буду у себя в кабинете. Принесешь туда - Как пожелаете, - хохотнул управляющий, отвесил еще один поклон и удалился. На второй этаж ведет широкая мраморная лестница, подобная той, что при входе. Иван Порфирыч поднялся, служанка помогла переодеться. Горячий душ взбодрил и освежил старика, он почувствовал новый прилив сил, что заструились по старческим сосудам. Иван Порфирыч надел чистый шелковый халат и прошел по коридору в кабинет, шлепая тапками по полу. Кабинет, эдакая смесь классического и современного, выделялся массивным дубовым столом и плазменным телевизором на полстены. Все это, а также диван в викторианском стиле и винтажный шкаф с книгами, как ни странно, гармонировало довольно изящно, прибавляя одновременно солидности и утонченности. На полу массивный ворсистый ковер, ноги буквально утопают в нем. Иван Порфирыч расслабленно плюхнулся на диван, что оказался на удивление мягким и пружинистым, как только-только взбитая подушка. Рука потянулась к пульту, нажала на кнопку. Телевизор замигал всеми огнями, четкость изображения на высоте. Показывали новости. С легкой улыбкой оттуда вещала привлекательная ведущая: - После нападения на правительственный эскорт группа подозреваемых скрылась в неизвестном направлении. Среди немногочисленных жертв оказался личный телохранитель вице-президента. Он был награжден посмертно за заслуги перед государством, за храбрость и за мужество, показанное в чрезвычайной ситуации... Девушка поправила упавшую на лоб прядь и продолжила: - А теперь новости науки. Чрезвычайное положительное действие на организм человека оказывает виноградный порошок, изобретенный нашим соотечественником - Терешином Иваном Порфирьевичем. После использования данного препарата наблюдается короткий этап эйфории, после чего следует заметное ускорение мозговой деятельности, увеличение мотивации и энергии. Повышается производительность. При этом препарат совершенно безвреден. Уже сегодня его можно увидеть во всех аптеках в виде порошка или таблеток. Иван Порфирыч выключил телевизор. На губах играла все та же задумчивая улыбка. Наконец его мечта сбылась. Он дал людям то, к чему они все (или почти все) так стремятся – к возможности что-то поменять в своей жизни. Людям всегда не хватает именно мотивации, желания. Виноград лишь открыл в людях стремление к переменам. Ведь многие люди хотят перемен. Можно сказать что все. Лишь единицы довольны тем, что происходит в их жизни. Больше денег, здоровье, реализация давно имевшихся планов. Но большинство людей, получив от судьбы шанс изменить что-то к лучшему… отталкивают его. Потому что боятся. Боятся этих перемен, хотя и страстно жаждут их, выискивают. На старом месте всегда лучше живется, потому что тепло, пригрето. А перемены – это всегда холодно, сыро и не всегда в хорошей позе. Лишь потом, со временем, это место тоже пригреется, либо наоборот станет еще неуютнее. От этого люди и бегут - от неизвестности, что же будет там, за поворотом. И большинство даже не старается вильнуть туда, посмотреть, что будет, рискнуть. Иван Порфирыч встал. Голова наполнилась одновременно радостью и горечью. Горечь за тех людей, что так и не воспользуются шансом. И такой шанс дается каждому. И не один раз. Все зависит от человека – сможет ли он этот шанс разглядеть и воспользоваться им. Ведь не нужно даже сверхмощных препаратов, ведь дело даже не в них. Человек способен на все, чего он захочет, но хватит ли ему сил идти к этому – зависит уже от самого человека.
