(фигура вторая - печальная)) тоже из древних зарисовок. Звонок. Три часа ночи. Три часа ночи, а грёбанный телефон ни на секунду не способен заткнуться! Я и заснул-то всего полчаса назад, а меня снова будят. Надо будет провода вырвать с корнем. - Алло. - Привет… - слышу уставший, потухший голос на том конце провода. - Ну, - соглашаюсь я. - Узнал? Может и темно ночью, но я не глухой. - Узнал. - Чем занят? - Ты не поверишь… - Спишь, наверное? Поразительная догадливость. - Нет. Не сплю. Уже нет. У тебя случилось чего? - Да не очень… У меня бессонница. - Жаль. Мне правда жаль. - Мне надо с кем-то поговорить. Нужно кому-то высказаться. Я так больше не могу. - Я слушаю. Слушать я ещё способен. - Ты не чувствуешь, что этот мир на нас давит? - Ты о чём? Слышу тяжёлое дыхание, которым обычно начинаются слёзы. - Не знаю… всё сжимается вокруг, вздохнуть свободно нельзя, всё под контролем, все под системой. За нами следят, многим засаживают чипы в голову, чтобы держать под контролем. Мы обречены, ведь правда? - Ты так считаешь? – Я всё ещё могу слушать. - Правительство давит на нас сверху. Бог давит на нас сверху. Ты знаешь, что есть версия, будто бы американское правительство само подстроило падение небоскрёбов? - Ты в это веришь? - Я просто не исключаю такую возможность… А компьютерные технологии? - А что с компьютерными технологиями? - Они везде. Уже писателей пора переименовывать в печаталей. Музыкантов в сэмплеров. Художников в пэйтников. Самое время… потому что уже всё – чаты, программы, вирусы. И болезни – это тоже вирусы. - Болезни всегда были вирусами. - Но не всегда был доктор Веб… Нам диктуют ритм жизни, диктуют когда жить, когда умирать. Деньги решают всё, а без денег ты – никто. Без паспорта ты не человек. Бумага решает всё. Грязные зелёные бумажки, грязные фотографии в грязных архивах, везде грязь, везде ложь, везде обман. Ты ещё тут? - Да-да, - зеваю я. – Я слушаю. - Русские пытаются косить под американцев, вот что теперь серп обозначает. А молот – это вбивание нам ненужной информации, грязи, слухов. От нас многое скрывают. В Правительстве всем всё давно известно об инопланетной жизни, а нам не говорят. Мы имеем право знать, ты так не думаешь? - Наверное, - я тряхнул головой, стараясь отпугнуть настойчивый сон. - Вот так и живём. И всем на нас плевать. Даже тебе на меня плевать, да? - Наверное, - повторяю я. - Я пойду тогда. Навряд ли увидимся ещё. Или услышимся… - Ты о чём? - Да так… ни о чём. О своём. Бывай. - Ага, - отвечаю я. – Пока. Я повесил трубку, достал пистолет из ящика и застрелился.
— Ну что, живой? Не спишь, родной? Никак не встретимся — прям Магомет с горой! — Уже апрель?! Соседский дрель! Как дни бегут, забыл — поверь! Отдам как только получу, клянусь любовью к Ильичу! — Давал тебе на пару дней, небось спустил на лебедей! Давай дружочек, вырви ядра и завтра потанцуй изрядно. Чтоб к ночи было у меня. Ну а вообще, как жизнь, семья? — Нашел ты время на ликбез — уже под одеяло влез... Ну вот, весь дом перебудил, небось изрядно залудил! — Да ладно, спи, жене привет, пусть сделает тебе... — Нет, нет! И слушать не хочу, а ты уже сходи к врачу! Я завтра все тебе отдам, ну и отметим — пополам, но только чур — в последний раз: сопьешься старый ловелас! А ты вообще откуда, где?! — Уймись, женатик, в поезде! Шучу — моих семнадцать лет, в Москве уж на Каретном нет! Один лишь черный пистолет — прощальный юности привет, а завтра... Завтра — больше нет, прощай дружок, как страшно... — Нет!!!
На старт! Внимание! Марш! Нами манипулирует Маршалл. В голове каша от похоронного марша. Маршрут длинный – как до Марса. Да и, собственно говоря, я на пределе лени. Вчера был у Лены, сегодня разбиваю колени. Разбиваю витрины дорогих магазинов. И думаю: почему люди такие скотины? Моя подруга Тина – тоже скотина. Стены вокруг покрыты тиной и тенью. Я бегу, а меня бьют плетью. Уже пятое подряд тысячелетие. Стоит только сравняться с кем-то, встать в один ряд, как опять наряд вне очереди. Я стою в очереди, покупая новый наряд. Я надеваю носки, кроссовки, совком ссор выселяю из подсобки. Снова бегу, а меня снова бьют. И те, кто бьют, пьют водку. Вот как. А если не водку, то мою кровь. Я ищу кров под покровом дня и ночи. Хочу узнать точно – долго ещё бежать или кросс можно сдать заочно? А то кроссовки стоптаны, на них стыдно опускать очи. Вообще-то они довольно прочные… Эти мысли испорченные в голове засели прочно. Может, кто-то навёл на меня порчу? Меня бьют не только по ногам. Чаще даже в спину. Реже – по роже. Им уже всё можно. У меня нет ни ножа, ни ножниц. У них жницы и наложницы, а я заложник. Ну и жрите сами своё свежезамороженное мороженное! А мне дороже дорога, хоть и мороз. И по коже тоже. Меня обещали пустить в вечность только при наличии удостоверения личности. У меня нет мании величия. Я с утра ел яичницу, потом бежал, и буду бежать до вечера. Не нужно меня обдувать веером. У меня вера есть, и пока вина не достигла своего апогея, пока геи не захватили Землю в целом, я не буду резать себе вены. И вино пусть остаётся стоять на стойке слева. Я никогда не сверну налево. Я бегу не просто так, а по лабиринту. Найду бинты, и буду искать биту. В быту я обычное быдло, а мне бы Богом быть, только бы не завыть бы… Пока я блуждал по лабиринту, встретил заблудившуюся блудницу. Встретил вереницу журавлей и повредил вереницу свих мыслей. Как теперь отчитываться перед его величеством, мать его лично?! Я как всегда выпутаюсь. Если не получится – совершу ещё попытку. И под пытками я буду бежать прытко. Знаю, что истина тут где-то зарыта. Я выкину за борт своё разбитое корыто. Буду бежать по следам от копыта. Я в копоти, в поте, сижу на капоте, потом потоп слёз, потом топаю дальше по дороге из грёз. Газ в квартире опять отключили. Какой-то ****рас сейчас дал в глаз – аж искры из глаз. А потом ещё раз. Я уже ас. Я бегу по касательной и не прошу круга спасательного. Я Писатель, а не какой-нибудь там критик-маразматик. Да, я ругаюсь матом. Патологоанатомы будут атаковать меня по атому, поэтому мне как поэту нужно принести в этот свет долю света. Но где-то не хотят, где-то ждут, подливают яд… тогда кто-то точно будет рад… и ад покажется раем – обещаю – для тех, кто желает мне зла, пока я бегу к краю.