Ева Небо быстро светлеет: глубокая синева отступает, сменяясь лазурью, а на востоке вспыхивают алым изящные росчерки облаков. Я лежу на тёмном песке, слушая мерный рокот океанских волн, ни о чём не думаю и ничего не жду – так, словно растворилась в бесконечности неба и вод, и остался лишь вечный рассвет. Безлюдный пляж обрамляют угольно-чёрные скалы – следы работы давно потухших вулканов Мауи. Я знаю, что там есть подводные пещеры, исследовать которые было в своё время любимым занятием дайверов. Но мне нужен только рассвет. Тем временем солнечный диск медленно отрывается от горизонта, лучами-копьями пронзает стаю ленивых туч. Поднимается выше, заставляя сверкать океанскую гладь. А я делаю шаг. Шаг длиной в несколько тысяч миль. Толкаю крышку капсулы – та плавно отходит, и я осторожно выбираюсь наружу. Несколько раз подпрыгиваю, чтобы привыкнуть к новому телу, и направляюсь к выходу. Озеро Ёонай – не из тех мест, которые привлекают туристов. Болота, скудная растительность и суровый климат севера холодны к гостям, и в своё время здесь был лишь небольшой рыболовный промысел. А теперь на склоне приозёрных холмов стоит метеорологическая станция, из которой я и вышла в утренний полумрак. На Земле хватает видов куда ярче и наряднее здешнего пустынного края. Но в эти места меня тянет странное чувство, что они – для себя. Холмы и воды Ёонай никогда не знали людской суеты. Они просто были, ничего не желая и ни в ком не нуждаясь. И мне приятно думать, что я – одна из немногих, кто смог прикоснуться к их спокойствию. Здесь, вблизи Полярного круга, октябрь – холодная пора, и землю уже покрыл неглубокий снег. Но темнота и холод для меня давно не имеют значения. Немного прохожу вверх по склону, сажусь на подвернувшийся камень и жду. Этот рассвет создан из холодных тонов. Пепельное небо медленно светлеет, открывая взгляду лежащий внизу ледяной щит и равнодушную серую равнину. Вдали, за краем серого полотна, разгорается алая полоса, на которую степенно выбирается бледный рубин солнца. Под его неярким светом снежный покров заиграл серебром, а по озёрному льду ко мне словно протянулся сверкающий клинок. А я снова делаю шаг. Небрежно шлёпаю ладонью по прозрачной крышке капсулы, и та с послушным шипением отходит в сторону. Эта станция гораздо просторнее коробки, стоящей на берегу Ёонай. Неудивительно: гора Эгмонт – не только подходящее местечко, чтобы прокатиться на лыжах, но и действующий вулкан. Но я здесь не для анализа состава горячих газов, так что, немного попрыгав, снова выхожу на воздух. В оптическом диапазоне – темно, хоть глаз выколи. Зато в инфракрасном я различаю покрытый снегом склон и зазубренную вершину, а ниже – облачное плато, которое рассекает широкая грудь вулкана. Небо светлеет неторопливо – но, право же, зрелище стоит подготовки. И когда из беспокойного моря облаков, наконец, вырывается солнце, те в одночасье вспыхивают всеми оттенками розового, который позже сменяется кровавым багрянцем, а затем – торжествующим золотом. После этого облачность превращается в обычное белое полотно – словно занавес, опустившийся в конце блестящего спектакля. Я делаю шаг… Восемнадцать часов я преследую рассвет. Меняя тела, снова и снова встречаю первые лучи солнца – в надежде, что утренний свет поможет рассеять клубящийся в душе мрак. Вообще, мало кто об этом думает, но рассветы на Земле происходят непрерывно. Закаты, кстати, тоже. Факт, не столь уж значительный для людей Старой расы – но очень важный для меня. Ведь рассвет – не только начало нового дня, но и символ вечного обновления. А что в этом неизменном мире может быть важнее новизны? Было время, когда на всё ещё многолюдной Земле умирали города. В них могли закрыться крупные заводы, устареть инфраструктура… а может быть, они просто уставали от людей, и тогда деньги и жизнь утекали в другие места. Теперь, в эпоху космической экспансии, оказалось, что с планетами бывает так же. Полтора тысячелетия минуло с тех пор, как опустели лунные поселения. Тысячу лет назад умер последний человек Старой расы, передав эстафету жизни постлюдям и войдерам. А потом стало сокращаться и население Земли. К тому времени уже были колонизированы планеты возле сотни окрестных звёзд – благо постлюди, а тем более, войдеры, не слишком привередливы к атмосфере и гравитации. И тогда жители материнской планеты постепенно стали перебираться в колонии. Там кипела жизнь, строились заново целые миры, и находилось дело для каждого. Остались немногие: те, кто слишком боялся перемен, те, кто разучился жить с другими и для других… но всё же не хотел умирать. А потом они пришли ко мне. Отчего бы и нет – я приняла в себя всех. И осталась одна. Ещё в те давние времена, когда я носила человеческий облик, мне было проще общаться с машинами, чем с людьми. Тогда я работала над совершенствованием интерфейса мозг-компьютер, но одновременно подбирала ключи к запретному: полному переносу сознания в сеть. Применение этих технологий на планетах постлюдей – под жёстким контролем: слишком сильны опасения, что они приведут к деградации расы. Но на умирающей Земле строгие законы Конфедерации действовали постольку-поскольку, и моим экспериментам никто не мешал. Открывшиеся возможности захватывали дух. Расширенное поле сознания позволяло оперировать колоссальными объёмами информации, а вездесущая автоматика, заправлявшая всем на планете, послушно выполняла мои приказы. Ещё до того, как Земля опустела, я взяла под контроль большую часть техносферы; а получив её в единоличное владение, развернулась в полную силу. К счастью, в Конфедерации эта маленькая революция осталась незамеченной. В моём распоряжении достаточно андроидов, почти неотличимых от постлюдей, и поддерживать иллюзию, что планета заселена, не так уж сложно. По официальным данным, население Земли – двенадцать тысяч человек, но, если придётся, за сутки я соберу миллионную толпу. Первую сотню лет заняла всепланетная уборка. Я разобралась с мусором, оставшимся со времён индустриальной эры, обновила систему контроля природных процессов, и довела до блеска безотходные производственные циклы. И, уж конечно, приняла меры, чтобы памятники культуры содержались в полном порядке. Полотна галереи Тейт, музея Прадо и Эрмитажа реставрируются в срок, архитектурные чудеса Барселоны и Рима – под надёжным присмотром и всё так же радуют глаз... Но, в конце концов, все важные дела были сделаны, оставив банальный вопрос: а что теперь? Когда-то очень давно казалось: для того, чтобы скоротать вечность, мне хватит себя самой. В конце концов, что связывает меня с прежними людскими страстями? Тело? Я могу воспользоваться одним из нескольких миллионов андроидов или создать новое. Память? Воспоминания о человеческом существовании давно поблекли, и сейчас… иногда мне кажется, что я и есть Земля. Возможно, это безумие – но теперь я чувствую деформации земной коры так же, как раньше – напряжённые мышцы, а зарождающиеся тайфуны горят в сознании, словно свежие раны. А может быть, ниточкой в прошлое служит звук моего имени? Когда-то меня звали… впрочем, неважно. По легенде первой женщиной на Земле была Ева. Последняя будет носить то же имя. В любом случае, ничто из этого не спасло меня от обычного человеческого одиночества. Одиночества, которое лишь изредка скрашивают корабли постлюдей и визиты войдеров. С войдерами, впрочем, я никогда не общаюсь. Существа, свободно меняющие форму, для которых пустота космоса – как родной дом, слишком далеко ушли от людей. Даже для меня. Иное дело постлюди. Я всегда с радостью встречаю очередной туристический корабль: размещаю приезжих, провожу экскурсии и стараюсь хоть немного поболтать с гостями, надев подходящее тело. Увы, личные разговоры даются с трудом: я давно отвыкла быть в обществе и слишком легко теряюсь; а как-то раз, не выдержав настойчивых расспросов одной дамы, попросту сбежала от неё. Боюсь, она плохо подумала о землянах. Правда, на этот случай у меня есть в запасе ещё кое-что. В моём распоряжении находится бесчисленное множество субличностей - подобных человеку разумных сущностей, которым я на своё усмотрение выдаю тела и ставлю задачи. Они несколько ограниченны, но всё же могут и выполнить сложную работу, и поддержать беседу – в которой я буду незримым наблюдателем. Только этого мало, и мне снова приходится отгонять тоску. Я осваиваю технические новинки и обновляю транспорт. Я довожу до блеска музей Всеобщей истории и создаю невиданные на человеческих планетах парки. Я ставлю спектакли, в которых тысячи актёров играют для одного-единственного зрителя. Но это ничего не меняет. Меня исцелит лишь искренняя улыбка, тепло объятий… чувство, что рядом с тобой есть кто-то, кому ты нужен. И, кажется, череда рассветов всё же помогла найти решение. Если мне нужен постоянный спутник – отчего бы не задержать какого-нибудь симпатичного туриста? Лучше всего – мужчину. Уверена, ему понравится у меня в гостях. В конце концов, каждая ева имеет право на своего адама. Разве не так? * * * В небе – ни единого облачка, и обшивка прибывшего шаттла сверкает серебром в лучах полуденного солнца. Гости только проходят короткую процедуру регистрации, но, кажется, я уже поняла, кто мне нужен. Он сдержан в выражении чувств, но улыбается искренне и доброжелательно. Нетороплив, но без обычной для постлюдей усталой пресыщенности. Правда, широкий нос и довольно скромный рост не в моём вкусе, но исходящая от мужчины спокойная уверенность заставляет философски относиться к этим мелочам. Трудно сказать, сколько ему лет, только возраст почти не имеет значения в век бессмертных. Куда важнее, может ли человек ощутить вкус мгновения, способен ли чувствовать радость и удивление. И, похоже, в моём избраннике осталось ещё немало жизни. Современные челноки могут опуститься на любом аэродроме, но чаще всего я принимаю визитёров здесь, в Афинах. Думаю, город Сократа и Аристотеля, ставший колыбелью западной цивилизации, больше других достоин встретить инопланетных гостей. Теперь новоприбывшие остановятся в отеле, а вскоре во все стороны света стартуют гиперзвуковые самолёты, унося путешественников к величайшим чудесам старой планеты. Времени у них немного: иномиряне прилетели всего на месяц. А пока гости обозревают земные сокровища, мне стоит подумать, как поизящнее задержать своего нового companero. * * * Эрик Хедин смотрел на вечерние Афины и мечтательно улыбался. Последние четыре недели принесли ему самые яркие впечатления за многие годы. Планета-легенда, до сих пор оживавшая лишь на страницах старых книг, теперь лежала перед ним – поражая контрастом между нынешним могуществом человека и непростым детством космической цивилизации. Порой казалось, что здесь теряет значение время, и на пустынных мостовых Парижа сейчас, как встарь, зазвенят шпаги, а римские легионы снова двинутся на штурм Иерусалима. Сперва Эрик путешествовал по планете заодно с весёлым отрядом космоархитекторов, но потом у них не сошлись интересы, и последнюю неделю он осматривал достопримечательности сам. Надо отдать должное землянам: хозяева не скупились на энергию, и против того, что он летает один, никто не возражал. Колоссы Мемнона и пирамиды майя, каналы Венеции и рифы Красного моря… Отдыхать сейчас, за день до вылета, было почти преступлением, но всё же впечатлений оказалось слишком много, и Эрик хотел сделать паузу перед последней поездкой. Мужчина бросил взгляд на видневшийся вдали Акрополь и усмехнулся собственным мыслям. Уже не в первый раз ему приходило в голову, что прошлое колыбели человечества куда доступнее настоящего. Что делают люди, встречавшие пассажиров на аэродроме, когда планета не принимает гостей? Чем и ради чего живёт современная Земля? В открытых источниках были только штампы, вроде «общества индивидуалистов, объединённых любовью к истории». После разговоров с местными жителями яснее не стало. Ответы на его вопросы всегда были вежливыми и предметными, но каким-то странным образом не давали общей картины. Доступ к сети здесь тоже ограничен: вместо прямого подключения к инфосфере – примитивные голографические терминалы. Но ничего: в запасе у Эрика был один ключик к тайнам старой планеты. А именно – его новое знакомство. Впервые он увидел её неделю назад, в городском парке. Смуглая девушка в простой белой тунике шла по берегу озерца, и при взгляде на неё вдруг становилось ясно, отчего греки бились с троянцами, и какую красоту увидел перед смертью Актеон. Эрик почти бегом устремился за чудесной незнакомкой, но та свернула за деревья и словно растворилась в воздухе. А спустя несколько дней они повстречались на спуске с Акрополя. – Сегодня вы не спешите? – вежливо поклонился Эрик. – На Земле давно нет места времени, – чуть улыбнулась девушка. – Она живёт воспоминаниями. – Тогда, возможно, на Земле найдётся место внезапным знакомствам? Кажется, нам по пути… – улыбнулся в ответ мужчина. – Миа, – просто сказала смуглая красавица. – Эрик. Искренне рад встрече. Я давно мечтал увидеть земных ценителей искусства. Разговаривать с Миа оказалось гораздо интереснее, чем общаться с равнодушно-вежливыми сотрудниками аэропорта. Девушка рассказывает о Земле и её сокровищах увлечённо, но и сама охотно слушает о жизни в Конфедерации. В их исторических вкусах было много общего, и Эрик пришёл в восторг, когда девушка предложила ему вместе посетить забытый уголок планеты – Кентскую пещеру, с её роскошным подземным убранством и недавно найденными наскальными рисунками. Что ж, последняя земная экскурсия обещала быть увлекательной. Больше всего Эрик жалел, что нельзя остаться здесь ещё хотя бы на пару месяцев. Но за пределами Земли время по-прежнему существовало, и задерживаться он не мог. * * * Кажется, получилось! Самый деликатный пункт плана выполнен, а остальное – дело техники. Хотя, в сущности, я была просто обречена на успех. Интересы Эрика стали понятны уже давно, а для знакомства в ход пошла тяжёлая артиллерия. Это тело – настоящее произведение искусства: оливковая кожа, каскад тёмных, как ночь, локонов, фигура богини, загадочные чёрные глаза… Субличность, которая его занимает, вполне под стать этой красе. Гордая грация движений, королевская осанка, наконец, манящая женственность. За такую просто обязан отдать жизнь любой порядочный мужчина. Впрочем, сразу после того, как знакомство состоялось, я отстранила субличность и заняла её место. Всё равно она мало на что годится, кроме глубокомысленных банальностей. Правда, её спокойное изящество мне совершенно не даётся, а в непривычном теле трудно ходить на высоких каблуках. Но ничего, так даже лучше: после того, как я споткнулась на плитке, Эрик подал мне руку, которую я с удовольствием приняла. А теперь нам предстоит увлекательная романтическая прогулка, в конце которой моего спутника ожидает волнующий сюрприз. Но – не будем забегать вперёд. * * * Они давно покинули оборудованную часть пещеры, и теперь путь освещают только взятые с собой фонари, выхватывая из темноты то красноватые потёки на стенах, то могучие колонны сталагмитов. Эрик уже не уверен, что смог бы найти обратную дорогу. Но Миа идёт вперёд уверенно, и выказывать беспокойство перед своей очаровательной проводницей мужчина уж точно не намерен. – Ещё немного, – мягко говорит девушка, и её слова отзываются эхом в просторном туннеле. Они протиснулись сквозь узкий лаз, потом преодолели нагромождение камней со струящимся из щели ручейком. После этого пришлось перемахнуть через провал, со дна которого гулко шумела подводная река. – Вот здесь, – шепнула Миа. – Смотри. Она повернула фонарь, и с необычно ровной стены на людей глянула длинная волчья морда. Контуры изображения были чёткими и вовсе не создавали впечатления детского рисунка – скорее своеобразно стилизованной графики. Следующая картина была частично съедена потёками, и на стене остался только ряд лошадиных голов – упрямо склонённых, с короткими жёсткими гривами; а перед ними стоял маленький и какой-то испуганный носорог. – Этим рисункам не менее тридцати тысяч лет, – тихо сказала девушка. – На Земле есть изображения и старше, но эти исполнены с большим мастерством. Они шли дальше, и в свете фонарей на стенах возникали то стада зубров, то вставший на задние лапы медведь... – Здесь есть картины с людьми? – спросил Эрик, невольно понизив голос. – Только одна. Вон там. Они подошли, и в круге света проявилась странная сцена: человек с головой оленя, которого окружали расплывчатые силуэты с копьями. – Похоже, они не очень любили изображать себя, – заметила девушка. – Наверное, какие-то религиозные запреты. – Вряд ли они могли подумать, что их внешность будет кого-то интересовать спустя десятки тысячелетий, – усмехнулся Эрик. – Как странно и страшно. Сейчас мы легко можем узнать, как выглядели наши предки сотни поколений назад. А от тех, кто чертил на стенах здешних пещер, не осталось ничего – только эти рисунки. Интересно, мы смогли бы понять друг друга, если б встретились с создателями этих древних картин? – Боюсь, все чужаки были для них врагами, – вздохнула Миа. – Но всё же... во что-то они верили. И кого-то любили. Кто знает, на что способен язык искусства и чувств. – И кто знает, о чём они думали, глядя на звёзды, – тихо добавил мужчина. – Быть может, они казались нашим предкам небесными существами, обитающими на небосклоне. Или далёкими кострами богов... – А может – отверстиями в полотне, закрывающем от смертных сияние вечного рая? – прошептала девушка, и во тьме её глаз сверкнули странные огоньки. Обратный путь они преодолели без единого слова, и, лишь когда подходили к самолёту, Эрик проговорил: – Миа, я не знаю, как тебя благодарить. В последние дни я повидал много чудес, но эта прогулка стала для меня самым ярким переживанием за несколько десятилетий. И единственное, о чём я жалею – о том, что мы расстанемся через считанные часы. Девушка смущённо улыбнулась, опустила глаза: – Мне... тоже очень жаль. Ты совсем не такой, как люди, к которым я привыкла здесь. Давно уставшие от самих себя. И... Не договорив, она отвернулась и ступила на трап. Когда они устроились в креслах, Миа дала команду автопилоту, и самолёт, взяв короткий разгон, оторвался от земли. Воздушный корабль быстро набирал высоту, но перейти на сверхзвук не успел. Когда на фронтальном экране показалась серая полоска Ла-Манша, внизу вдруг сверкнула невыносимо яркая вспышка. Раздался оглушительный грохот, и вильнувший в сторону самолёт задрожал. Дрожь усилилась, перешла в мощную вибрацию, отозвавшуюся скрежетом в корпусе лайнера. Экран в салоне сперва погас, а потом разразился серией угрожающих надписей: «Нарушение связи! Сбой системы навигации! Приготовиться к аварийной посадке!» – Что случилось? – крикнул Эрик. – Н-не знаю, – простонала Миа. – Такого не может... Самолёт резко пошёл на снижение, а море, бывшее далеко впереди, вдруг возникло под самыми крыльями. Казалось, что сейчас лайнер на полной скорости обрушится в воду, но в последний момент воздушное судно развернулось. Перегрузка вдавила пассажиров в сиденья, а секундой позже на них обрушился страшный удар, от которого кресла едва не сорвались с опоры. «Уход под воду, герметизация, герметизация...» – под вой сирены повторял монотонный голос, пока с последним мощным толчком самолёт не упокоился на морском дне. * * * Всё получилось, как я хотела, но наш подводный tete-a-tete оказался не таким уж романтичным. Выбравшись из кресел, мы убедились, что связь с сетью отсутствует, зато кабина осталась герметичной. Средств для подводной эвакуации на борту лайнера не было, так что нам оставалось только ждать. К чести моего спутника, он не запаниковал и уделил должное внимание испуганной даме. Но всё же нервничал куда сильнее, чем мне бы хотелось. Как заметил Эрик, вылёт из-за него, положим, задержат – не могут не задержать. Но ситуация досадная: на Проционе дожидаться его никто не будет. Оказалось, он летит на какую-то крупную конференцию по ксенобиологии. Мне, конечно, стало немного неудобно, хотя вместе с тем даже обидно: как-никак, конференций много, а я одна. Что касается вылета, он прошёл минута в минуту. За час до старта похожий на Эрика андроид тепло распрощался со знакомыми и сообщил пилоту, что решил задержаться на планете подольше, а улетит со следующим кораблём. Такое случается, и особого шока заявление не вызвало - хотя один космоархитектор подивился, что загадки истории перевесили столь важное научное событие. Для верности я продержала нас на морском дне двое суток. За это время шлюпка с пассажирами пристыковалась к межзвёздному кораблю, а тот, сверкая плазменным факелом, пересёк орбиту Марса. Лишь после этого у лежащего на дне лайнера появились роботы для подводных работ. Корпус самолёта оплели стальными канатами, потом закрепили понтоны, и спустя час мы оказались на поверхности. * * * – Поверьте, я потрясён не меньше вас. Седовласый джентльмен, которого Миа представила как «координатора энергоинформационных сетей», потрясённым не выглядел, но всё же внушал доверие. Вот только принять его объяснения Эрик был просто не в силах. – Слушайте, я ещё могу поверить в одну крупную аварию. Но цепь крупных аварий, которая вдобавок накрыла все установки квантовой связи – в наше время это просто невозможно! У вас должно быть что-то в резерве! Или вы хотите сказать, что Земля сейчас вообще без дальней связи сидит – и с другими планетными системами, и со звездолётами? – Увы, мистер Хедин, но дело обстоит именно так. К несчастью, связаться с вашим кораблём сейчас невозможно. Не понимаю, как мог его капитан принять такое решение, но... – Сколько времени займёт ремонт? – Не хочу вас расстраивать, но боюсь, что речь пойдёт о месяцах. – Что?!! Да как такое вообще может быть?! – По первичным данным, проблема связана с системным конфликтом в интеллектуальной сети, контролирующей техносферу планеты. Следствием стал выход из строя большого числа техники и ряд крупных аварий в электросетях. К примеру, взрыв, который вы видели, уничтожил местный энергонакопитель. А самым неприятным для вас итогом является разрушение квантовых резонаторов, которые обеспечивали межзвёздную связь. У нас только один завод, способный компенсировать потерю, и он тоже повреждён, поэтому... * * * Субличность, которую я представила Эрику, явно не сумела убедить моего пленника. После разговора с «координатором» он едва сдерживает гнев. Нетерпеливо бросает: – Миа, ты можешь открыть мне прямой доступ в инфосферу? Из ваших терминалов много не вытянешь, а я хочу увидеть, что происходит на планете. Именно этого я бы предпочла избежать. Осторожно возражаю: – К сожалению, это запрещено. Земля – планета-музей, и по традиции доступ для гостей, ограничен, чтобы … – А выход из строя квантовой связи – тоже традиция? – ехидно интересуется Эрик. – Если уж случилось чудо, и в вашем идеальном мирке произошла серьёзная авария, почему бы не сделать исключение? Как-никак, я здесь надолго. – Ты прав, но с этим я помочь не смогу. Нужно сделать запрос, получить разрешение... – Вы что-то скрываете? – спокойно спрашивает Эрик. Я отвожу глаза, потом пытаюсь непринуждённо улыбнуться: – Конечно, скрываем. Разве родина человечества не имеет права на свои маленькие тайны? Кажется, получилось не очень ловко. Эрик стал холоден, отказался от поездки в Голубые горы и дал понять, что моё общество его сейчас не привлекает. Я решила сменить тактику. В номер к моему узнику постучалась симпатичная девушка, представилась сотрудником департамента межпланетных дел и сходу рассыпалась в извинениях. На этот раз я взяла совсем другой типаж: женщина-ребёнок, большеглазая и улыбчивая. Черты лица не идеальны – но это лишь добавляет обаяния. Разговор завязался неожиданно легко. «Сотрудница» рассказала Эрику, что заявка на подключение к инфосфере застряла: лица, отвечающие за распределение прав, крайне консервативны. Но она сделает всё возможное, чтобы облегчить его вынужденное пребывание на планете… Я как раз отстранила субличность и заняла её место, когда Эрик с ходу огорошил меня вопросом, может ли он увидеть один из тех самых пострадавших квантовых передатчиков. От растерянности я сделала неловкий жест и чуть не сшибла стоявшую на столе вазу. Мои отговорки не устроили мужчину, и он тут же поинтересовался, когда ожидается прибытие следующего космического корабля. Я сообщила, что сейчас туристов очень мало, так что ближайший корабль ожидается примерно через три года. После чего удалилась под благовидным предлогом. Вообще-то, через полгода на околоземной орбите появится грузовой звездолёт, но моему гостю это знать необязательно. Вскоре после моего визита Эрик взялся за терминал. На всякий случай я отслеживала ход его поисков, и потому своевременно скрыла информацию о передатчиках дальней связи. Заодно подчистила данные о занятости «населения» Земли и расписание межпланетных рейсов. Как странно. Я удержала нужного человека, но не смогла удержать ту нить взаимопонимания, которая было протянулась между нами в первые дни знакомства. Что ж, деваться ему всё равно некуда: я не отпущу своего гостя, пока не получу желаемого. Только меня всё сильнее беспокоит чувство, что, составляя план, я не учла чего-то простого и важного. Может быть, того, что глупо надеяться на доверие и близость, если сам не хочешь отказаться от маски? * * * Постчеловек мечется по планете без всякой видимой цели. Цюрих, Лондон, Прага, Москва... Прогулки, осмотр достопримечательностей… Чувствую себя Калипсо, надёжно зацапавшей своего Одиссея. На всякий случай я за ним присматриваю, так, вполглаза, а сама пока занимаюсь разбивкой парков. Когда Эрик появился у стоящего в Риме музея Всемирной истории, я даже обрадовалась: как-никак, это моя гордость. Внутри — ничего общего с традиционными музеями: один лишь спиральный подъём по широкому туннелю. Туннелю сквозь время. На стенах, в строгом соответствии с хронологией – артефакты, изображения великих людей, важнейшие события тех времён. А по полу тянутся разноцветные дорожки, каждая из которых содержит летопись жизни государства, династии – или целой цивилизации. Порой они пересекаются, сливаются воедино, разветвляются. Обрываются… Можно идти вверх многие часы, глядя, как ленты событий сплетаются в залитое кровью полотно человеческой истории. Но, похоже, Эрика не интересует прогулка сквозь время. Он садится в лифт и сразу поднимается на самый верх башни – туда, где установлены терминалы для желающих поглубже зарыться в прошлое. Спустя полчаса я тянусь туда, чтобы заглянуть, и… это чувствуется, как дырка на месте вырванного зуба. Постчеловек отключил зал от сети? Но как? И зачем? Мне это совсем не нравится. Подумав, я нащупываю ближайшего к музею андроида, перехожу в найденное тело и одновременно подгоняю к дому электрокар. Перед тем, как выйти, заглядываю в зеркало – и недовольно хмурюсь. У подвернувшегося тела волосы мышиного цвета, бледная кожа и нос уточкой. Потом надо будет утилизировать. Ладно, для моего подопечного и так сойдёт. И вообще, мне давно хочется ему всыпать! Поставить на место! В конце концов, я – единоличная хозяйка планеты, а он – просто несговорчивый гость! Я почти вбегаю в зал и, нетерпеливо стуча каблуками, подхожу к виновнику беспокойства. Тот сидит в кресле возле терминала, забросив ногу за ногу, и выглядит очень довольным. – Что это значит? – требовательно спрашиваю я. – Кто позволил вам вмешиваться в работу музейного оборудования? – Дело в том, – смиренно начинает Эрик, – что на планете в последнее время происходят подозрительные вещи. Внезапно выходит из строя абсолютно надёжная аппаратура, в сети прямо из-под носа исчезают открытые вроде бы данные… Я надеялся, что смогу предотвратить неполадки хотя бы здесь. – Прекратите валять дурака! Вы посетитель, а не хозяин, так ведите себя соответствующим образом! – Я уже раскаиваюсь, – заверил мужчина. – Но послушайте, на какой забавный исторический факт я сейчас наткнулся. – Хватит! Немедленно покиньте… – Пятьсот лет назад, – как ни в чём не бывало продолжает постчеловек, и я растерянно умолкаю, – на всей планете было меньше тысячи людей. Но потом их численность волшебным образом стала расти. Информация по тому периоду на удивление отрывочна – наверное, тогда тоже была высокая аварийность. Конечно, всё может быть, но по данным социологов такие группы не способны даже поддерживать свою численность, не говоря уж о том, чтоб наращивать. – Зачем вы мне всё это говорите?! – резко спрашиваю я. Постчеловек взял со стола блестящий шарик инфокристалла, сжал двумя пальцами, а потом неожиданно бросил мне. Я не сумела поймать, и, тихо зазвенев, кристалл покатился в угол. – Сколько на планете людей? Не обтекаемо-вежливых кукол – настоящих? – жёстко спросил Эрик. – Причём тут… – Один! Верно? Я закусываю губу. – С чего вы взяли? – Бывают некрасивые постлюди, – насмешливо улыбаясь, говорит мужчина. – Не бывает неловких. Скорее, неловким может быть некто, постоянно меняющий тела, не успевая привыкнуть ни к одному из них. Как те две красотки, настойчиво искавших моего внимания. И, если предположить, что за происходящим на планете стоит один-единственный человек – всё сойдётся. – Настоящий сетевой интеллект, – качает головой Эрик, и теперь в его глазах – восторг исследователя. – Ну что, может, хватит этих игр? Как тебя зовут? Я разрываюсь между стремлением во что бы то ни стало сохранить тайну – и мучительным желанием быть понятой. Понятой вопреки собственному недоверию и страху. Наконец, с усилием произношу: – Ева. – Красивое имя, – улыбается мужчина. – А настоящее? И тогда я убежала. Удрала, как испуганная девчонка. Эрик не пытался меня преследовать – просто сидел в кресле и с улыбкой смотрел вслед. * * * Я набралась смелости показаться ему только на следующий день, в афинском парке. Эрик не спеша прогуливается по аллее, усаженной высокими пальмами. А я сижу на скамейке возле фонтана, любуюсь сверкающими от солнца брызгами и изо всех сил делаю невозмутимый вид. Сегодня у меня снова смуглая кожа и колдовские чёрные глаза. Раз уж настало время срывания покровов – отчего бы не вернуться к тому, с чего начали? – Хорошая погодка, не правда ли? – подмигивает мужчина. – По прогнозам синоптиков, хорошая погодка на побережье будет держаться столько, сколько пожелают гости планеты, – любезно отвечаю я. – Мило с их стороны, – улыбается Эрик. – Синоптики на моей планете не так добры. И, коль скоро нам не грозит стихия, быть может, леди прогуляется со мной по этому прекрасному парку? – Почту за честь, – с достоинством произношу я, беру его под руку, и мы молча идём вдоль длинного ряда гортензий. Наконец, Эрик говорит: – А ведь когда-то здесь было многолюдно. Теперь... Не страшно было оставаться на планете последней? Последней из всех жителей Земли? Я зябко повожу плечами: – Немного. Где-то очень глубоко. Но... тогда мне казалось, что это и есть настоящая свобода. Казалось, что мне никто не нужен. – А теперь? – Теперь, когда я думаю, в какую ловушку себя загнала, мне становится по-настоящему страшно. Я... словно прикована к Земле. Пути назад нет, а в Конфедерации меня вряд ли примут... такой. – Кто знает, – улыбается постчеловек. – Быть может, попробуешь приподнять маску? Я уверен, – продолжает Эрик, – что это не твоя настоящая внешность. Ты могла бы принять облик, который носила до ухода в сеть? Для меня. * * * Лучи встающего над Большим Каньоном солнца касаются вершины утёса, и я подхожу ближе к краю. Восход здесь – всегда величественное зрелище. Утренний свет словно пробуждает поэзию камня, озаряя уходящую к горизонту вереницу причудливых скал и дымку, серым флёром укрывшую дно. Только сейчас я не в силах проникнуться этим спокойным величием. «Чего ты боишься, дура?! – кричу я в пустоту. – У кого из постлюдей есть хоть малая доля твоей мощи?! Чтобы убить тебя, нужно разрушить техносферу планеты!» И потом, ведь это всего лишь один маленький шаг... в пропасть? Я делаю шаг. Колоссальный провал будто раскрывает объятия навстречу – а потом я задеваю острый выступ, и мир превращается в чехарду разноцветных полос. Я ещё дважды встречаю удары скал перед тем, как смятой массой обрушиться на дно ущелья. И, валяясь там, смеюсь над собой, насколько позволяет искалеченное горло. Главное – сделать первый шаг, а дальше всё пойдёт само собой, ведь так? Что ж, сейчас роботы уберут мусор. А мне надо подготовить эффектный выход. * * * Я смотрю в зеркало и не могу оторваться – столько воспоминаний оживляет во мне собственный полузабытый облик. Двести лет не надевала это тело. Я не любила его, ещё когда сменила изначальную белковую оболочку на металлизированную плоть постчеловека. Пусть тогда и не пожелала менять внешность. Огненно-рыжие волосы, веснушки, нос крючком... и плечи, пожалуй, тоже чересчур широки. Вся надежда на необычные, восточного разреза, зелёные глаза, и роскошное платье цвета изумруда и лазури. Тонкий золотой обруч в волосах, кстати, тоже хорош. В этом теле я такая же неловкая, как в любом другом, и больше всего боюсь, что он не поверит мне. Именно сейчас, когда я с ним честна. Но всё обошлось. – Так гораздо лучше, – улыбаясь, сказал Эрик и коснулся губами моей щеки. Я покраснела (то есть покраснела бы, если б ещё умела краснеть), и мы пошли к самолёту. Сегодня нам предстоит вояж в глубины ландшафтного искусства: я собираюсь показать гостю свой Сад Времён. Терраформирование ландшафта сильно изменило Луизиану: на месте прежних болот возникли живописные горы, которые соседствуют с холмистыми равнинами. Наша прогулка начинается с берега горной реки. Здесь, в небольшой заводи, у прибрежных камней ждут деревянные с виду лодки. Садимся в одну из них, и судёнышко тут же отплывает, направляясь прямо в бушующую стремнину. Дальше поток разделяется на два рукава: в том, по которому плывём мы, течение становится спокойней, а другой красивым водопадом низвергается по правую руку. И мы вступаем в царство садов. О садах древних греков известно немного, и бороться за чистоту стиля не было смысла, так что я обратилась к мифологическим мотивам. И теперь среди платанов и олив виднеется то склонившийся над гладью воды юноша, то мраморный лик нимфы, то играющий на арфе сатир. В глубине рощи много интересного, но мы не стали выходить на берег, и вскоре оказались в староитальянской части. Здесь над зеркально-спокойными озёрами возвышаются холмы с роскошными виллами. Фонтаны, террасы, украшенные разнообразными статуями и боскетами; струящиеся по склонам водные каскады... Хочется верить, что архитекторам вилл Фраскати и Конти понравились бы мои эксперименты. Французская часть радует глаз великолепными перспективами радиальных аллей, уходящими вдаль рядами деревьев и бесконечным зелёным газоном. В английской зоне мы всё же немного побродили по берегу. К традиционным зелёным лабиринтам и пейзажным паркам я прибавила собственные идеи, и по пути здесь можно увидеть то горбатый куст-автомобильчик перед цветочным светофором, то кошку из листьев вяза, шипящую на айвовую собаку. Сейчас мы просто ходим по аллеям и болтаем за жизнь, но мне давно уже не было так легко. Оказалось, что у Эрика на Лакайле была семья: жена и две дочери. Но потом дети выросли, и он разошёлся с супругой. Я рассказала о своих планах, проблемах с туристами и, к собственному удивлению, ухитрилась припомнить пару случаев из детства. Кажется, только сейчас поняла, как не хватало мне обычной дружеской беседы. Дальше наш канал ведёт в зону футуристических парков. Правда, они пока не готовы. Сперва я собиралась закончить весь комплекс к пятитысячному году, но потом решила, что в наше время гнать сроки глупо, и лишний десяток лет ничего не изменит. Кое-что мы всё же посмотрели. Парящий над бассейном фонтан Ветров, с опорами, замаскированными в струях воды. Хрустальный лес, который к вечеру заполняют магические огни... Но, конечно, в каждом талантливо задуманном парке есть своё волшебство. Быть может, потому, что никакое другое произведение искусства не может окружить тебя со всех сторон, уходя к самому горизонту? И в наш рациональный век, когда информацией стало всё: музыка, живопись, даже чувства – что поможет вырваться из паутины информпотоков лучше приятной прогулки? * * * – Отпустишь меня на Процион? – днём позже спросил Эрик. – Для меня это действительно важно. А разве я могла отказать ему теперь? – Отпущу. И постараюсь, чтобы ты всё-таки успел на свою конференцию. У меня нет собственных звездолётов, а ближайший грузовой корабль – через полгода. Но на звёздных трассах есть и другие суда. Мне известно, что сейчас неподалёку от Солнечной системы должен пролетать курьер с Глизе 674. Конечно, капитана не обрадует необходимость сбрасывать и заново набирать субсветовую скорость, но если я возмещу затраты энергии… А разгоняются такие корабли куда сильнее, чем пассажирские лайнеры. В итоге всё получилось довольно удачно. Когда мы связались со звездолётом, тот ещё не миновал Солнце. Эрик рассказал об аварии, задержавшей судно, на котором он собирался улететь с планеты, а я гарантировала дозаправку гелием-3. Впридачу пришлось пообещать кое-какие безделушки из своих запасников, и, наконец, пилот согласился выполнить сложный манёвр: экстренное торможение с одновременной сменой курса так, чтобы выйти прямо к Земле. Это должно занять чуть больше месяца, и тем временем мой друг с головой ушёл в науку, а я занялась «китайской» частью садов по мотивам парка Ихэюань. Иногда мы совершаем прогулки по разным уголкам Земли – от Версаля до Большого Барьерного Рифа. Во время одной из таких вылазок я набралась смелости спросить: – Ты не расскажешь обо мне там, в Конфедерации? – Нет, – серьёзно ответил Эрик. – Эту тайну я хочу сохранить для себя. Мы смотрим друг на друга, и в его глазах отражаются мои сомнения, а в моих – его безмолвное понимание, а в его – моя благодарность …и вопреки этой бесконечности отражений я понимаю, что сейчас не готова к большему. Или – не имею права на большее? Потому что во мне не хватит тепла, чтобы достойно ответить на его доброту. Оставшееся время пролетело быстро, и теперь мы стоим неподалёку от взлётной полосы аэропорта Афин. Полчаса назад в ночном небе погас яркий голубой огонёк: следующий на Процион курьерский корабль «Альфа» завершил манёвр и вышел на околоземную орбиту. Скоро здесь приземлится шлюпка, которая унесёт с собой Эрика. Я чувствую, что должна сказать ему что-то очень важное… только сама не понимаю, что именно. Поблагодарить? Попросить прощения? Или попытаться высказать те чувства, в которых я сама до сих пор не разобралась? С минуту мы молчим, а потом мужчина говорит: – Ева, скажи, ты хотела бы… улететь со мной? Сейчас, не откладывая? Я вздрагиваю, отступаю на шаг. Мне, никогда не казавшей носа дальше Сатурна, сходу отправиться в межзвёздное путешествие? Пусть даже с ним? Технически это возможно, только… как я могу оставить Землю? Эрик понимает мой жест и добавляет: – Тогда, может быть, я загляну к тебе по пути с Проциона? В следующий раз могу задержаться надолго. Я радостно подскакиваю, целую Эрика, и тут же принимаю официальный вид: – Наша туристическая фирма может предложить вам эксклюзивный тур по Синайской пустыне, которым баловал соотечественников ещё древний экскурсовод Моисей. Чтобы растянуть удовольствие, пойдём тем же маршрутом. Мы смеёмся, а тем временем в небе появляются огни идущего на посадку шаттла. Время прощаться. Обнимаемся – уже у самого трапа – и Эрик быстро поднимается по ступенькам. Тихо говорю вслед: – И ещё. Меня зовут Карен. Он оборачивается уже на самом верху: – Я скоро вернусь, Карен. Подождёшь? Шаттл стартует сразу. Я смотрю ему вслед, пока грозное пламя двигателей не растворяется в вышине. Что ж, моему другу предстоит провести годы в тесной металлической скорлупке. Скорее всего, это время он проспит. Я и сама подумываю вздремнуть десяток-другой лет после того, как разделаюсь с текущими делами. А сейчас… * * * Двигатели взревели спустя секунду после того, как Эрик уселся в кресло. Чувствовалось, что капитан не собирается терять время. Сама шлюпка была беспилотной и двигалась по заранее заданному курсу. Кэп явно не утруждал себя церемониями, и Эрик думал, что не увидит никого до самой стыковки, но тут висевший под потолком экран ожил. – Хедин, а с чего это вас так местные провожают? – поинтересовалась физиономия в форменном шлеме. – Двести лет на здешних линиях, но о таком слышать не приходилось. Эрик недоумённо пожал плечами. – А, не видите? Вот картинка. Изображение сменилось, и теперь на экране была Земля, явно снятая с высокой орбиты. Огни на ночной стороне очертили контуры женского лица, посылавшего вслед кораблю знакомую смущённую улыбку.
