Дареные глаза

Тема в разделе 'Ceniza', создана пользователем Ceniza, 11 янв 2013.

  1. Ceniza Генератор антиматерии

    Выехал наш отряд за данью утром и по расчетам должен был прибыть засветло в Сторонки. Дорога тогда не заросла, как сейчас, и двигались мы свободно.
    На нехорошее дело ехали – дань человеческую брать.
    Выбегает из леса Михась, сторончанин тоже. Был этот Михась завроде деревенского дурачка. Шатался днями по Сторонкам неприкаянный. Ребятишки брали его с собой запускать воздушного змея, или игрушечный кораблик, но чаще дразнили. Пытались его деревенские пристроить коров пасти, но и на это оказался он не способен.
    Выбегает из леса и прямо под воеводину лошадь.
    – Батяня, – истошно кричит.
    Да еще колотун на него напал. Трясет его, глаза закатились, того и гляди пена ртом пойдет.
    – Водки ему, – крикнул Матвей, воевода наш.
    Горбыль, товарищ мой, схватил Михася, голову запрокинул, а я прямо из баклажки стал водку в рот вливать. Только он отплевывается. Мычит и отплевывается. Но сколько-то, наверное, попало. Потому что колотун его отпустил, обмяк он и заплакал.
    – Батяня-а-а!
    Жалобно так скулит, тоскливо, что щенок, которого от мамки отняли.
    ­– Маманя-а-а! Волчок!
    Это собака его, ­значит.
    Но тут просветление закончилось, и ум у Михася снова помутился.
    – Див! Див! – повторяет, а сам трясется.
    В общем, ничего не поймешь. Дурак он, с рождения. Все братья в семье здоровы, а он блажной. Ну и решили, заговаривается.
    Да только Матвей велел снять с него рубашку. Сняли лохмотья. Спина вся в крови, рана рваная, страшная.
    ­– Промыть надо бы. Черви заведутся, – сказал Горбыль.
    Жалко мне было водки на этого дурачка, но пришлось отдать баклажку. Смыли кровь, оказалась рана затейливая, словно, знак-отметина.
    – Батяню див съел, – выговорил наконец-то Михась.
    Кто-то засмеялся. Матвей вытащил из раны обломок когтя, и смех увял.
    – Может, медведь, – предположил кто-то.
    Но всем было ясно, не медведь это. Коготь такой твердый, будто кузнец ковал, и горячий, как у василиска.
    Матвей велел собираться и ехать в Сторонки. Михася взяли с собой. Я дал ему свою рубашку, а повез его Горбыль.
    Схоронились мы на опушке и стали ждать возвращения разведчика.
    Разведчик сказал, что в деревне тихо и пусто. Стукнул он в одну избу – никого, потом в другую. Зашел в дом ­– пусто. Посуда на полу валяется. Дом покинули быстро и в спешке. Потому что все добро на месте.
    Тишина в деревне была странная. Ни тебе потрескивания сверчка, ни писка комаров. Только листва на березах шумит где-то вверху. У земли ни звука. Ни стука копыт, ни бряцания оружия. Хоть мы и тихо старались ехать, да так не бывает, чтоб без звука, как ни старайся. Рука сама к рукояти меча потянется.
    Первый дом был Мануловичей, Алемпия и Дарьи. Четверо сыновей с ними жили. Матвей сам в дом вошел. Изба пустая, чугунок на полу валяется. Разлитые щи засохли. Ножом, наверное, только соскрести можно.
    – Что ж это? Мыши, кошки, или собаки – кто-нибудь должен был подъесть, – сказал я.
    – А где ты здесь видел мышей, кошек или собак? А комаров? – спросил Матвей.
    Он прошелся по дому. Заглянул в печь, там стоял засохший пирог.
    В следующем доме так же было пусто. Но здесь мы нашли сорванную с печных полатей занавеску. Матвей поднял ее с лавки и расправил. На ней следы человеческих пальцев бурого цвета. Будто кто-то схватился за нее, да она оборвалась. Рука небольшая, тонкая – детская или женская.
    Матвей потер пальцами пятно, ноздри его раздулись.
    – Кровь, – сказал он.
    Здесь в семье жила Марыля, девушка, которая ему нравилась. Возможно. Он бы сосватал ее, если бы князь не взял его на службу.
    Матвей бросил занавеску и вышел.
    – Разделиться по двое, и осмотреть дома, сараи, амбары, – сказал он, а сам отправился на соседнюю улицу, к себе домой. Я за ним.
    Надо сказать, что Сторонки были большой и зажиточной деревней. Три улицы. Дома большие, леса-то кругом руби – не хочу, ничьего разрешения не надо. А в окнах, вот чудо, стекло. Чистейшее, словно и нет его вовсе. Они там по большей части ученые, мастеровые, да ведуны – в Сторонках-то.
    Идем мы, я дивлюсь. Ребята осмотр деревне учинили.
    ­ – Стой! Давай сюда, – сказал Матвей.
    Свернули мы к домику попроще. На лавке горшок стоит и корзинка с яйцами. Заглянул я горшок, на стенках остаток отрубей. Кто-то кур покормил. Яйца в корзину собрал.
    – Твой дом? – спросил я Матвея.
    Не ответил, но по тому, как поправил отломавшуюся балясину на крыльце, понял, что его.
    В доме так же пусто. Но здесь даже и следов беспорядка не было. Все стояло на месте. На чердаке пусто. Пока он ходил по дому, выглянул я в окно ­– солнце уже в зените. Стоит над деревней.
    Подумал, странно. Въехали утром, и полдень уже. Да не успел додумать, облако к солнцу подобралось и накрыло его. И над Сторонками тень легла. Тут мы и услышали этот звук. Под полом что-то брякнуло.
    Матвей остановился. И показал мне знаком ­– тс, молчок, мол. Я уже и сам понял. Положил руку на меч. Стоял я у самого погреба. Матвей снова пошел, только подковы сапог по полу стучат. Тот, кто внизу, вслед за ним движется. И хитрый – Матвей остановится, и его не слышно. Матвей идет, и он за ним. Отвлек его воевода от люка подальше, а я приготовился открывать. И тут в избе потемнело. Глянул я краем глаза в окно, а там туча все небо заволокла. Еще заметил, что на улице никого из наших нет, только Михась один на дороге стоит.
    Почувствовал, как пол под ногами вскипает. Словно сила неведомая снизу на него давит. Вспучились доски, а потом сила эта их проломила. Доски сосновые в сторону полетели, словно щепки, и одной меня приложило. Но успел я увидеть. Есть темный князь, див, дэвас. А то прислужники его. Бывшие жители Сторонок, нынче звери. Люди, только ростом высокие. На спине у него знак разглядел, как у Михася. Вспомнил я, что стоит он на улице, а потом про ребят, которые в дома зашли. В каждом доме подпол есть.
    И тут же со всей деревни крики послышались.
    Матвей прислужника мечом проткнул, да только прет он на него. Тут я вскочил, и голову ему снес. Матвей меч вынул и на улицу.
    – Всем из домов! – крикнул Матвей, – Подполы не открывать. Выбегайте. Не то сам всех порублю.
    Побежали мы на помощь. Он в один дом, я в другой.
    Заскочил я в дом, а там Горбыль и Петька, Овчинника сын. Горбыль как мертвый лежит, а Петьку зверь в угол загнал. А меч его на середину избы отлетел.
    И зверь – это бывшая женщина. Играет она с ним, как кошка с мышкой. Только чуть посторонится, Петька к мечу, а она его рукой. На руке-то когти стальные. Всю рубашку разодрала.
    Забежал я, она голову ко мне повернула. Обомлел. Дивной красоты женщина, хоть и зверь. Лицо человеческое, но словно статуя в храме, каждую мышцу, каждую жилку видно, словно по-отдельности, и сразу вместе. А глаза – вихрь, буран, водоворот. И держит она Петра в углу, а меня на пороге, чем – не понятно.
    Смеется, смеется.
    Думаю, пропал. Нет сил, ударить ее. И тут услышал:
    – Марыля? ­– то было первое слово, которое я услышал от Матвея.
    ­– Денька добрый, Матвеюшка, – отвечает она.
    А голос такой, век бы слушал. Дрожит, переливается.
    ­– Нравлюсь, я тебе такая?
    ­– Нравишься, – говорит он.
    – Возвращался бы домой, хватит князю служить.
    Теперь уже две Марыли стоит. Одна Петьку сторожит, другая к нам идет.
    – Поди, поцелую, – засмеялась, и стала вроде как обычная девушка.
    ­Матвей-то к ней идет, как зачарованный. Ну, думаю, пропали мы, но тут он мечом размахнулся и голову ей долой.
    Петька сразу из угла, и меч поднял.
    – У-у, ведьма, – хотел он ее пнуть.
    Матвей не дал. Посмотрел так, что Петька съежился.
    Поспешили мы к ребятам на подмогу. В каждом доме в подполе был враг. Все жители Сторонок, мужчины, женщины, и даже дети. Кто из ребят успел выскочить, тот жив остался. Кто догадался, что надо им головы рубить, те ранены были, остальных звери погубили.
    Собрал Матвей сколько было ­– десяток ребят, и пошли остальных выручать.
    То уже был пятый дом. Плач оттуда детский льется. Сердце щемит – жалко. Жалко так, что жизнь бы отдал, только чтоб слезы дитяти того отереть.
    Остановились мы. Мороз по коже бежит, ведь знаем, что морок.
    – Есть кто из своих? – закричал Матвей.
    Ветер листву рвет, шум в вышине поднялся.
    ­– Есть, есть! ­– отозвался кто-то в доме.
    Вдруг рама вылетела, стекло треснуло и посыпалось на траву. Выпрыгнул оттуда Гришка, за ним из окна зверь лезет, бывший кузнец. Прежде был здоров мужик, а сейчас смотреть страшно.
    Успели Гришку оттащить
    – Ребята, я там свечку зажег. Света они боятся. Слепнут от него. Жгите факелы, костры. Сейчас совсем стемнеет. Хана нам тогда.
    Только при нас ни факелов, ни огня – ничего.
    Стало тут совсем темно. Небо высокое, до самого горизонта тяжелой тучей затянуло. Вот-вот гроза грянет.
    Лопнула рама в доме напротив, и в другом. Где-то дверь скрипнула. Стали звери на улицу выбираться. Мужчины, и женщины. Окружили нас.
    Встали мы кругом. Оружие в руках.
    – В глаза им не смотреть. На лоб смотрите, – говорит Матвей.
    – Ребята, тучи расходятся, ­– говорит Петька.
    И, правда, луч где-то у земли пробивается. Выглянуло солнце, да только оно уже закатное. День в Сторонках короче. Солнце прямо на наших глазах уплывает. Догорает алым цветом.
    Зато на каждом звере знак силу набирает. Вспыхивает алыми искрами, а кто в самой тени стоит, на том уже горит огнем. И глаза у них горят, а лиц совсем не видно. Черные высокие фигуры.
    – Ребята, руби их! Пока солнце не зашло, – скомандовал Матвей.
    Рванули мы за ним, но тут небо померкло, будто тень чья-то закрыла его. И увидели мы в небе уже иного зверя.
    Никогда я такого не видел. И Бог даст, не увижу. Все остальные, что здесь были, лишь прислужники его.
    Ростом с высокий дом. О восьми крылах, а кожа словно кольчуга чешуйчатая, и горит радугой о семи цветах. Лик его прекрасен и ужасен в одно время.
    Ужас посеял он в нас смертельный. Забыли мы про Матвеев приказ и бросились бежать, не разбирая дороги.
    Нырнул я в дыру в заборе спрятался за баней. И стал считалку про себя детскую повторять. Проговорил четыре раза, и ужас отпустил меня. Выглянул на улицу, ничего не увидел. Решил вдоль забора прокрасться обратно, но тут кто-то тронул меня за плечо. Обернулся – Михась. Пойдем, машет мне. Повернулся он, и увидел я на спине тот же знак зверя. Да только не похож он был на зверя. Видимо, не сразу они превращаются.
    Пойдем, опять манит меня в сторону сарая. Взял я меч на изготовку и пошел за ним. Сарай прошли, стал он подниматься на крыльцо.
    – Михась, ты куда меня ведешь? ­ – говорю ему.
    Тише, показывает он мне.
    Неохота мне туда идти. Но думаю, звери все, на улице поди. Скрипнули подо мной ступени. Зашел я в дом. В окно луна светит. Большая такая. Светло в доме – все видно.
    Дом странный. Полки на стенах, а на них камни, куски железа. Подвел меня Михась к столу. На нем в чашке порошок. Пошарил он на полке и подает мне огниво.
    – Жги. Мне не в мочь, –­ говорит.
    Я даже вздрогнул от звука его голоса. Посмотрел на него подозрительно – зверь все же. Отсыпал порошка на стол, и огнивом чиркнул. Загорелся порошок красноватым светом. Завыл тут Михась, спрятался за зипун старый, который на стене висел. Прикрыл я огонь посудиной какой-то. Ее там много на столе было. Потух огонь.
    – Эй, выходи, ­– позвал я Михася.
    Вышел он и спрашивает:
    – Понял про порошок?
    Схватил я тут чашку и огниво и бросился из дома. Главное, теперь до площади добраться. Там можно нашим помочь.
    На площади Матвей и Горбыль зверя воюют. Он висит над ними, крылами помахивает. От ударов мечом играючи уклоняется.
    Прислужники все разбежались ребят искать. Но о них нельзя сейчас было думать.
    Тут зверь рукой махнет, и Горбыль повалился.
    – Ребята, крылья ему рубите, ­– закричал, а сам бегу к ним.
    Повернулся зверь в мою сторону. Матвей стал к дому отступать, а зверь на меня надвигается. Подумал я тогда на мгновение одно, что струсил воевода и бросил меня на поле боя. Но я и сам их с Горбылем бросил. А еще подумал, что не успею огнивом порошок поджечь.
    Думать-то думал, а руки дело делают. Поджег я порошок. Занялся он розоватым пламенем, и искры летят из чашки, на лицо и на руки мне попадают. Только боли не чувствую.
    Зверь, как я огонь поджег, заревел, и стал рукой одной глаза прикрывать. Наступать на меня, а второй, пытается из рук чашу выбить.
    Матвей на крышу дома влез. Сам страшный, почти как зверь. Понял я, что он хочет сверху на зверюгу упасть, и стал зверя к дому подманивать.
    Подманил его, сколько мог. Тут Матвей сигнал дал. Кинул я чашу в зверя. Рассыпался порошок по нему и по земле и вспыхнул с новой силой.
    Матвей вниз на него упал. И мы с Горбылем бросились на него. Горбылю он руку сломал как щепку, меня отшвырнул. И стал спиной об стену дома биться. Ударил раз, и стекла в окнах лопнули, посыпались со звоном. Норовит Матвея к стене притереть. Голова у Матвея болтается, оторвется сейчас. Но держится наш воевода, значит, живой. Главное, чтобы в себя пришел. Пока этот черт, опять его об стенку не ударил.
    Тут действие порошка закончилось. Поднял я чашку, и снова в дива. Попала она ему в лоб, и отскочила. Засмеялся я.
    Зверь увидел, что я смеюсь, и пошел на меня. Матвей очнулся, захватил крыло и крутанул. Затрещало там, в крыле.
    Взревел зверь. Скинул Матвея. Но мы мечи похватали, и давай рубить. Я ноги подрубил, но и зверь в долгу не остался. Моим собственным ножом прибил мне руку к земле. А сам пополз за мельниковый дом к огородам.
    Матвей за ним.
    – Смотри на меня, – кричит ему. – Смотри на меня, собачий сын.
    Перевернулся зверь, и Матвей ударил мечом в грудь.
    Закричал зверь, погибель его пришла. Глядит на воеводу жуткими своими глазами. Желтыми как у кошки, и с длинным зрачком.
    «Ну же, бей», – подумал я.
    Но Матвей стоял и смотрел. Но уже и я видел, что это не зверь. Что мыслит он и чувствует, пусть и не так, как мы, люди-человеки.
    – Кто ты и что тобою движет? – спросил его Матвей.
    – Будешь видеть, как я, – сказал зверь. – Но печати не будет на тебе.
    Засветилась его рука, он дотянулся до Матвея.
    – Матвей! – закричал я.
    Коснулась дивова длань глаз воеводы. Хлынула кровь. Закричал Матвей, но все же проткнул сердце зверя.
    – Не вижу, ничего не вижу, – кричал он. – Убил его?
    – Убил, убил ты его, – успокаиваю его.
    Прислонил я их: Горбыля и воеводу к стеночке, а сам побежал наших искать. Рубили мы всю ночь прислужников. День короткий был, а ночь длинная. Нескончаемая.
    Занялся рассвет, и увидели мы, что не осталось больше никого из прислужников. Нас только восемь, с Горбылем и Матвеем – десять, значит.
    Собрали мы тела всех деревенских жителей, и за деревней выкопали могилы.
    Лежат они, и нет на них больше печати зверя. Обычные люди. Михась среди них. Кто его убил, я так и не понял. Солнце светит, птицы поют. Не верится, что была эта ночь.
    Матвей пришел хоронить своих, глаза тряпкой завязаны. Но только видит он через нее, словно нет ее. Постоял он возле каждого, возле Марыли долго сидел. Долго ходил, матушку искал. Нашел, ну тут я сказал, чтобы все ушли. Слышали мы тишину.
    Когда вернулись, он все также сидел. Тронул я его за плечо. Он обернулся. И мы увидели его глаза. Желтые и печальные, как у дива. Получил он в бою награду – знание скорби. Не мог больше служить князю, который навлек на Сторонки проклятие. Стал служить людям. И мы с ним пошли.
    tamrish и galanik нравится это.
  2. Ceniza Генератор антиматерии

    Это как бы в рассказном стиле. Только это преочень старое.
  3. Виктория Атомная бомба

    Мне понравилось. Интересно.
  4. Ceniza Генератор антиматерии

    Да ну)))))))))) Ни начала, ни финала.
  5. Виктория Атомная бомба

    Почему. Я уловила и то и другое. Ну не нравится, когда хвалят, не буду.
    А рассказ зацепил. Благодарю за написание.
  6. galanik Генератор антиматерии

    Почему же, финал есть: и пошел он людям служить. По-советски, но - трогает.
  7. Ceniza Генератор антиматерии

    Блин, и Галаник тоже понравилось. Почему, когда думаешь, что это не понравится, оно нравится? Вот и пойми вас, читателей.
  8. Ceniza Генератор антиматерии

    Всем нравится, когда их хвалят. И мне тоже, не буду притворяться.
  9. galanik Генератор антиматерии

    Главное, кАк хвалят. Самое сладкое, когда облизывают. Понимаешь, что врут, но все равно приятно!
    (Я похвалила искренне, бескорыстно)
    tamrish нравится это.
  10. Знак Админ

    На КЛФ скорее промолчат, чем похвалят. )) Помнится меня заставляло разражаться речью "за" только если видел, что незаслуженно наезжают на отличный текст.
  11. tamrish Генератор антиматерии

    А это уже мнительность. ;)
  12. galanik Генератор антиматерии

    Авторы мнительны.
    Ceniza нравится это.
  13. Хрустальный Феникс Генератор антиматерии

    Мне как-то не глянулся этот стиль. Тяжеловато к восприятию. Пишите как раньше, ну его, это фентези.
  14. Ceniza Генератор антиматерии

    Вот в это я верю :) Согласна.
  15. Хрустальный Феникс Генератор антиматерии

    Нашли кому доверять. :D
  16. Ceniza Генератор антиматерии

    Вам я верю, Феникс

Поделиться этой страницей