Рука Весна: грачи прилетели, коты разорались. Бог опрокинул бутылку благодати. И она разлилась в бытии, благоухая. Пахнет так, что воздух можно накачивать в хрустальную тару, клеить акциз и продавать как элитное бухло. Или элитную же парфюмерию. Любой лямур на вкус и нюх. Вхожу в мир из унылой малометражной сакли, ныряю в котел с кипящим молоком, плыву по улице, неуверенно загребая ногами. Вокруг женщины, их вдруг стало очень много. И не просто стало, они бросаются в глаза, они вызывающе блестят ногами, они демонстрируют волнистые силуэты. Слова испаряются из моей головы, в ушах звенит, в носу щиплет феромонами. Стою ошалевший, обняв светофор, чтоб не рухнуть. Где-то на задворках подкорки тикает офисный таймер, призрак босса мозжит зззудящей мухой - отлипаю от светофора, нисхожу в метро, прикрыв барсеткой пах. Мраморный хлад советского ампира ни черта не охлаждает, но даже привносит в благодать еще пару градусов, а также электрический букет шампанского восторга. Сажусь в вагон, стараясь не расплескать томительную негу, смотрю влажными глазами окрест. И вижу чудное мгновенье в тонких одеждах, сидящее напротив. Отгородившись от реальности круглыми коленками. Рыжая фея с котиком на руках. Она его держит так беззащитно, что сразу хочется спасти обоих. От чего-нибудь инфернального. Или серийно-маньячного. Втянуть живот до позвоночника, напрячь всю мускулатуру от пяток до макушки, выдвинуть челюсть - и спасти. Неоднократно! Котик мурчит и щурится блаженно. Милое животное... - Можно погладить? - говорю я интеллигентным голосом. - Нууу... - отвечает фемина, - рискните. Я протягиваю свою мужественную правую руку – и трепетно накладываю ладонь на упругую грудь фемины, чувствуя, как она вздрагивает навстречу, как отзывается пружинисто, как момент чувственной истины парализует нас обоих. Котик, милое животное, ревниво шипит. Пассажиры впадают в ступор. Время прекращает течение свое. Глас диктора обрушивает стоп-кадр, рассыпает на осколки суеты: "Двери открываются!" Подхваченный человеческим водоворотом, выплываю из вагона, неся руку вверх и отдельно от тела, чтобы не осквернить бытовым прикосновением. Весь день работаю одной левой, презрев манипулятор "мышь". Вечером сервирую романтический ужин, сажусь в лотос и жду, подняв правую, как спутниковую тарелку. Звякает вопросительный звонок, открываю - да. Это она. В тонких одеждах, смущенных чувствах и с милым животным. А потом всю ночь котик спит в моем замшевом тапке, сытый и спасенный. Напиши мне жизнь Деревья машут руками, ловят ветер. Тщетно. И он ускользает, вильнув хвостом. Вот так - шмыг. Еще солнце, оно смотрит. Эдак снисходительно. Щекочет ресницами ладони листьев. Зрачки сужаются: пристальные взгляды, проколов зеленую суету, наискось провешивают тонкие нити от окна к стене и натягиваются, звеня. Я играю на струнах света. *** А давайте без этих вот? Без прологов и преамбул? Без мучительно эффектных описаний окрестной природы. Без крупнокалиберных афоризмов и зубодробительных метафор. Без понтов и экивоков - чисто, честно, внятно. Но чистые слова - где их взять? Где найти и как увидеть? Пялясь в монитор, слов не высмотришь. Поэтому я давно живу в своей голове. У меня там локальный универсум, вечная весна и окно в сад. Да, да, тот самый, где деревья машут руками и так далее. *** Теперь здесь не только я, но и ты – на правах хозяйки. Пришла внезапно и навсегда, заполнила собой, зажгла и осветила. Вымела из углов паутину постмодерна, переклеила скучные обои с неодушевленными узорами. Завесила окно прозрачным тюлем. Порядок и тепло – это странно. Непривычно это. Я чувствую, как в голове горит уютным светом лампа: с пряным отливом, корица, медь, киноварь, охра. Закончив уборку, ты садишься на подоконник и смотришь. Обращаешь внимание. Мы начинаем знакомиться. – Ты кто? – Я писатель. – А кто я? – Ты милая. – Дурацкое слово. Дурацкий способ обезличивать человека прилагательным. Милая кто? Милая чья? – Ты моя милая. – Но кроме этого, кто я? Если ты писатель – напиши мне жизнь. Настоящую, а не мгновение в тонких одеждах с котиком, который на самом деле не котик, а кошка. И я ухожу, возвращаясь в исходную юдоль, перегруженную ненужными предметами и лишними деталями. Тут нет окна в сад, но есть компьютер, на котором можно записать чистые слова. Возле монитора, подобрав лапы, лежит бывший котик. Такая маленькая домашняя лиса. – Жрать хочешь, рыжая? – спрашиваю я, чтобы втереться в доверие. Она презрительно отворачивается, и мне становится стыдно. Втыкаю пальцы в клавиши и творю, догоняя ускользающий запах сада. Тело милой, бархатная кожа, мягкие изгибы – я играю на нем, как на скрипке, и оно отзывается на каждое движение, созвучное моим пальцам и смычку, и трепещет аккордами, и взрывается безумным крещендо в финале, когда я ставлю точку стаккато на упругом соске. Тут кошка фыркает, а я понимаю, что пишу не то и не так. Что ноты – не слова, в них есть звук, но нету сути: живой красной крови, неряшливой прелести быта, совместных планов, принципиальных споров – это не жизнь. Это комната в комнате, матрешка сознания. Кошка делает неуловимое движение хвостом и сметает всю эту выморочную музыку с монитора, символы осыпаются на стол, и я слышу, как там, на исходе реальности гаснет свет и ветер захлопывает окно. Теперь есть только я и кошка. Она смотрит на меня с надеждой. – Ну что, рыжая? Сделаем невозможное?.. Я срезаю кожу с пальцев и, погрузив обнажённые нервы в слова, начинаю новый текст. Последнее окно – Ты не обиделась? – А должна? Этот встречный вопрос всегда ставит меня в тупик, сбивает логику. Реши сам, в чем виноват. Нехитрый, вроде, финт, а работает безотказно Технический нокаут. – Хорошо, ты не фемина. – И не фея. – И не фея. Ты ведьма. – Согласна. Она довольно улыбается, включая свои зеленые глаза на тысячу люменов. Я слепну и отвечаю на ощупь. – Ведьмы – это обиженные феи. Задающие коварные вопросы, перпендикулярные логике смертных мужеского полу. – Мой философ! Хома Сапиенсович! А можно, я на тебя свою ножку положу, мм?.. Ну вот как писать в таких условиях? И кошка опять же. Ходит по стенам, спит на потолке. Терпит меня на своей территории. – Зачем она? Поцарапала монитор, зараза рыжая… – Поставила запятую, мой милый розенталь. Ты расслабился и пренебрег, а она поправила. – Скажи ей, пусть имеет совесть. – Скажи сам. – Она на меня не реагирует. Я даже описать ее не могу. – Кошки не поддаются ни дрессировке, ни описанию. – Или я плохо стараюсь? Она молчит. Пространство меняет ракурс, время спотыкается. – Я написал тебе всё, что ты хотела. Жизнь, счастье, весну. Но иногда мне кажется, что не я тебя выдумал, а ты меня. – Меня нельзя выдумать, разве ты еще не понял? Я сама выбрала своего автора. И ты хороший автор, правда. Честный, нежный, верный. Мне хорошо с тобой. Но я хочу тебя не частями, а полностью. Я устала быть музой приходящего гения. Я не хочу быть здесь и сейчас. Я хочу быть там и всегда. – Ты нужна мне здесь. Без этого я не смогу жить. – А я не могу делить тебя с твоими читателями. Ты любишь их больше, чем меня. – Это другая любовь. – Любовь всегда одна, и я не буду ей ни с кем делиться. Я не хочу быть твоей музой. Я хочу быть твоей женщиной. И она уходит, оставляя меня в локальном универсуме с провисшими струнами света. *** Нельзя сделать невозможное. Но если его исключить, тогда то, что останется, и будет поступком, каким бы безумным он ни казался. Распахнув окно, вдыхаю весну. Смотрю в глаза солнцу. И прыгаю вниз. Я ухожу туда, где вдохновение первично и самодостаточно, где не надо записывать слова, чтобы они обрели форму и содержание, где истинный свет, где правильный мир, где настоящая жизнь. Где ждет меня она. *** К этой кошке все уже привыкли. Врачи уважают, санитары подкармливают. Прочие же обитатели дома скорби – завидуют (если могут) своему безнадежному собрату с пустыми глазами, который доживает остаток жизни, сидя возле мутного больничного окна. Кошка лежит у него на коленях и греет давно уже не чувствующее тело. В окне ничего не видно. Наверное, там ничего и нет.
Приятно праздничным утром почитать свежатинку. А как она узнала адрес? Поэтично. Не поняла, это которую он в метро тискал или Муза? Пралюбофф не читаю. То ли надоело вообще, то ли ревную автора к Музе... эротоман. Под Пушкина гнет! Чего же так печально? Судя по эротическим видениям, жизнь еще не кончена Гм... Или я дура, или автор слегка того... Наверно, первое... Спасибо, Хмер! Понравилось. Христос Воскрес! ЗЫ. Где же Искатель? Почему не ругает?
Не пить алкоголя очень полезно для сосудов мозга. Кхмер, Христос Воскрес! И с 1-м Мая Вас (заодно уж!) Я сейчас смотрела французское кино "Французский твист". Сижу, потрясенная...