Будем жить

Обсуждение рассказа нельзя считать мусором. Мы по-существу.
Хотелось бы цитат с техницизмами, которые выкинуть для облегчения текста нельзя

Знак, вы меня прищучили конкретно.
Выдирать цитаты навыброс считаю неэффективным. Покажу, что получилось бы без «техницизмов», конечно, на мой вкус. ИМХО 100%

«Карпинский мертв. Фукуока мертв. Хэдли мертва. Стентон мертв. Кирер. Йерум. Диккерворт. Список длинный. Рылов жив, но воздуха у него лишь на пять часов с маленьким хвостиком в четыре минуты.
А я…
Это странно. Вообще-то я тоже мертв. Кресло, в котором я лежу, от удара вывернуло вместе с крепящими штифтами. Последовавшее затем короткое вальсовое движение воткнуло мою голову в стену. Вон то красное пятно на спокойной серой вертикали – мой скоропостижный автограф. При должном воображении в нем даже можно разглядеть какое-то подобие отпечатка лица. Глаза, рот…
Шансов выжить у меня не было изначально. Височную кость размолотило вдребезги. Нижнюю челюсть, сломав, вбило в горло. Носовой хрящ… Был ли он? Вопрос. Разве что поискать…
Я изучаю свой труп с легким анатомическим интересом.
Ничего не чувствую. Ни трепета перед своим бывшим телом. Ни страха. Ни ужаса. Смотрю и оцениваю – не красавец.
А ну-ка, двинем конечностью...
Конечностей у меня теперь восемь. По человеческим меркам многовато. Пока соображу... Ну да, правой ближней...
Трехпалый манипулятор взлетает над трупом, висит, висит.
Чего я хотел-то? Не помню. Ладно, конечность на место. Я поворачиваюсь. Через косую дыру в обшивке на меня пялится пустота. Космос, чтоб его. Вакуум. Очень непривычное, неприятное ощущение. Был бы я человек, непременно передернул плечами. Не люблю.
Дыра округлая, края оплавились, слегка «поплыли». Размер — около полуметра в диаметре. Хорошо по нам шарахнули. Хватило на всех.
В старенький межпланетный челнок нас набилось сорок шесть человек. Господи, сколько бросили всего! Оборудование, силовые двигатели, опытный «Самсон»...
Таэтвалей никто не ждал. Планетарная система с кислородной планетой находится близко к их сектору. Шесть лет она считалась нейтральной.
Шесть лет…
Мягкий климат, удивительные пляжи, совершенно не опасные для людей флора и фауна. Наведение по маяку. Мы построили две исследовательские базы, центр рекреации, простенький космопорт с расчитанным на малотоннажники полем. Третий год сюда возили детишек с соседних систем. Улюлюканье на всю планету! Первый отряд прославленных космолетчиков — равняйсь! Смирно! В воду — марш!
Как быстро все кончилось…
Сначала на ретранслятор маяка пришел недвусмысленный приказ: «В двадцать четыре часа покинуть планету!». Затем ретранслятор замолчал, а над космопортом повисли шипастые черные корабли-кляксы таэтвалей.
Хорошо, детей была всего одна смена. Их собрали быстро. В трюме челнока, раздербанив одну из сфер, оборудовали криостазисные ячейки для детей, остальные сорок шесть человек поселились на палубе над трюмом - полтора месяца на скудном рационе! Могло быть и хуже, так я думал.
Первыми стартовали научники, затем полувоенный кораблик сопровождения, а следом мы. Таэтвали проводили нас до границ системы, бортовой искин наметил прыжковую точку, мы прыгнули.
Все выдохнули. Искин занялся расчетом следующего прыжка.
Я вообще-то нейротехник, и наш «Муравей», мультифункциональный бот, двухсоткилограммовый и восьмилапый. – это мое хозяйство. Мозг у «Муравья» близок к человеческому, даже адаптивное поведение ему зашито. Собственно, пока тестируешь «Муравья», ты - «Муравей». Когда на нас напали, я тестировал «Муравья»...
М-да... Я - «Муравей». Дэн бы у... Впрочем, он умер и так. Его не задело выстрелом, его убил вакуум, выжравший воздух с палубы.
А со мной, похоже, случился в своем роде феномен - перенос сознания. Не разума, нет! Некого слепка разума, забившего блоки машинной памяти. Остаточное от человека.
Я топчусь по настилу, чувствуя, как вибрация отдает в конечности. Корабль, полный трупов. С трюмом, забитым криостазисными ячейками с детьми. Тоже почти трупами. Мы медленно дрейфуем непонятно куда.
Впрочем, я-то на что? Вроде жив пока. А то, что восьмилап... «Муравей» - звучит гордо, вот. Тем более, так сподручней.
Жалко, имени своего не помню... Вообще мало помню. Это не печалит, это, скорее, вызывает раздражение.
«Недостаток ресурсов».
Что-то там было важное...
По периметру палубы моргают аварийные фонари. Свет вырывает мертвецов из космической темноты, и в эти мгновения кажется, будто люди играют в детскую игру, оставаясь в неподвижности, пока не скажут: «Отомри!».
Их всех надо бы... Нет, это подождет. Куда с этим спешить?
Ловко перебирая ногами, я направляюсь к носу челнока, к командно-пилотажному отсеку.
Вторая пробоина, не видимая в начале, оказывается, притаилась в тени, под углом оплавив переборку. Она такая же большая, как и первая.
Грамотно нас, грамотно!
Створ заклинен и обесточен. Отжать его нет никакой возможности. Плазменному резаку часа на три работы. Только стоит ли?
Я гашу тонкое голубоватое жало, смыкаю пальцы манипулятора. Что-то надо было...
- Ах, Рылов! - вспоминаю я.
Приходится стучать конечностями обратно. Там, где остался Рылов, из сервисного отсека был обустроен медицинский. Пятнадцать кубических метров воздуха. От титанопластовой стенки шли короткие всплески вибрации — Рылов подавал сигнал, что живой. Как-то он отреагирует на меня, восьмилапого?
Помедлив, я касаюсь стенки манипулятором.
Спасательный код универсален: точки и тире, стуки долгие и короткие. «Рылов, - стучу я. - Ты — Рылов».
Пауза кажется долгой.
«Кто ты?» - наконец ловлю я обратный стук.
Если бы я помнил!
«Неважно, - корябаю в ответ. - Важно... Что делать?».
Где-то внутри меня оживает система самотестирования, прогоняет — от красного к зеленому - подсчитывает ресурсы.
Щекотно.
«Силаев? Кирер? - стучит Рылов. - Что случилось?».
«Две пробоины, - отвечаю я. - Все мертвы. Что делать?».
Система самотестирования сообщает мне, что память забита непонятными массивами. Стереть их или нет? Стереть их?
"Сте..."
До меня в последний момент доходит, что непонятные массивы — это я. Отложить, дура! Командую: «Отложить!»
Система обиженно глохнет.
«Что с детьми? - стучит Рылов. - Трюм задело?».
Я прохожусь сенсорами по прячущимся в темноте наклонным створкам трюма.
Что можно определить? Ничего нельзя определить. Ни человеку, ни «Муравью».
Вроде герметично, панель темная, без аварийной подсветки. Что там внутри — бог знает.
«Не знаю, - стучу я. - Визуально створ норма».
Рылов молчит долго.
Система «Муравья» опять начинает тестирование: батареи — ок, манипуляторы — ок, используемые программы...
«Пробоины — это таэтвали?» - стучит Рылов.
«Не знаю, - отвечаю я. - Возможно. Какой-то вид плазменного оружия».
От теста хочется почесаться.
Внутри меня что-то пискнуло. Система снова глохнет. Надолго ли?
Мне тесно. Я заперт в одном объеме с программой «Муравья». Воздуха, воздуха!
«Что делать?» - стучу я Рылову.
«Ресурсы?» - спрашивает он.
«Мультибот «Муравей».
«Бессонов, ты?» - быстро, радостно стучит Рылов.
Я чуть ли не испуганно отнимаю манипулятор от стенки. Бессонов? Я — Бессонов? Или труп — Бессонов? Это что, моя фамилия?
В поисках подсказки я оборачиваюсь к трупу, которому фиксаторы не дают сползти с кресла на палубу. Тепловые сенсоры оконтуривают его синим, как кусок льда. Кровь поблескивает в мигающем свете. Что может подсказать кусок льда? Я не чувствую, что он — это я.
«Да», - стучу я.
«Леша, - отзывается Рылов, - ты можешь запустить прыжок?»
Я снова оглядываюсь на труп.
«Не знаю, - стучу я. - Если попаду в двигательный. Основной пульт, кажется, убит. Ты как?»
«Греюсь», - приходит вибрация.
Система «Муравья» выдает инфо: «Использование памяти нефункциональным массивом ограничивает возможности системы». И тут же интересуется: «Удалить нефункциональный массив?»
Черт, я уже — нефункциональный! Значит, надо двигаться. Время, время! «Нет», - говорю, - «не удалять, дура, попробуй только!»
«Есть мысль сделать тебе шлюз», - стучу я Рылову.
«Автоматика не откроет».
«Если что, убью датчик».
«Сам-то как?»
«Жив пока».
«Ладно, - стучит Рылов. - Отбой».
Так. Я совсем по-человечески топчусь на месте. Куча сенсоров и на пластисталевом брюхе «Муравья», и на сплющеной полиуглеродной морде, а хочется по привычке шею повернуть.
Свет выхватывает дуги каркаса и крановые балки, ящики на платформах и два контейнера, примагниченные по обеим сторонам палубы. Всю мелочь, все книги, инструменты, спальные мешки, обувь, одежду выдуло вместе с воздухом.
А мне надо... Что мне надо? Мне надо раскроить метров пять внутренней обшивки, свернуть аркой и приварить ее тамбуром к медотсеку. Запенить герметиком. Потом проверить скафандры, кислородные картриджи и генератор. Скафандр положить в тамбур. Если генератор воздуха живой, хотя, конечно, вряд ли, то уже думать, как заделать дыры.
Но сначала — Рылов.
Нахожу подходящий кусок обшивки. Я «Муравей», любые поверхности мне доступны. Взбираюсь наверх, ловко переступая через балки и энерготрассы, и зависаю над нужным участком. Он уже размечен пунктиром на внутренней карте.
Система пищит: «Растет объем нефункциональной памяти». «Произвести оптимизацию?»
«Нет».
Я придерживаю провисающий угол, продвигая оптическую иглу резака по титанопласту.
Вид сверху мрачен: темная, с серебристыми вставками аппарелей наледь палубы, серые вертикали бортов, одинокий, поваленный набок стол, мое кресло, мертвая аппаратура. И трупы. Их тридцать семь. Еще двое в командно-пилотажном. Шестерых через пробоину взял космос. Их, наверное, и не найдут никогда.
Титанопластовый лист беззвучно падает вниз. Не останавливаясь, я режу второй, поменьше, он будет импровизированным люком.
Система звенит:
«Дефицит свободной памяти».
«Конфликт приложений».
«Нефункциональный массив в рабочей области!»
Невдомек, заразе, что это я думаю!
Быстро устанавливаю приоритеты:
«Переходной герметичный тамбур».
«Картриджи».
«Двигательный отсек».
«Ремонт».
«Нефункциональный массив игнорировать».
Система отвечает: «Подтвердите доступ».
Вот как? Доступ ей! Пожалуйста: «Оператор Бессонов». Я же Бессонов, мне Рылов сказал. Уж это-то я помню.
«Принято!» - выдает система.
И тут же добавляет: «Подозрение на вирусную атаку. Запустить процедуру лечения?»
«Нет».
..."

Вот как-то так.
А дальше, читая третий раз,