Пока не пришёл настройщик

Тема в разделе '3 Группа', создана пользователем Знак, 4 фев 2013.

  1. Знак Админ

    Пока не пришёл настройщик

    В своём ремесле он был маг. Настройщик от Бога. Или от дьявола. Кто же знает?!
    Слава о мастере прилетала в города задолго до его появления.
    Каким образом известие о скором визите настройщика добралось до усадьбы вдовствующей Греты - теперь ответить сложно. Но однажды
    Утром всё, что имело голос, зазвучало.
    - Он вот-вот будет здесь, - зазвенели в буфете изящные, до страха выдохнуть, фарфоровые чашки цвета разбавленного водой молока.

    - Он вернёт музыку, - украдкой поглядывая на чёрного исполина в углу, обменивались мелизмами хрустальные подвески люстры.
    - Он даёт шанс даже безнадёжным! - рассыпались стаккато в третьей октаве серебряные ложки, высыпанные немолодой, но миловидной
    Гретой на поднос.
    Даже капля воды на кухне, уцепившись за медный кран и вздрагивая при каждом шаге хозяйки, держалась изо всех сил, дабы не сорваться и не пропустить визит «возвращающего надежду».
    - Вот-вот придёт. Вот-вот спасёт. Вот-вот... Вот-вот... Вот-вот... - выпевала она свою незатейливую партию в общем звенящем хоре.
    И только рояль, что стоял в гостиной ещё в пору девичества хозяйки, прибывал в сумрачном настроении. Разбуженный утром разноголосыми звонами, старинный инструмент тяжело вздыхал резонирующей ре в контроктаве, и, вместе с гулом басовой струны, в радостный хор вплеталась тягучая нота тоска.
    Эта маята не осталась незамеченной Гретой.
    - Ничего-ничего... - сказала хозяйка, невесело улыбнувшись.
    Она оставила на время приготовления и присела к инструменту на круглый стул.
    - Это не финал. Музыка ещё вернётся.
    В грустных чёрных глазах Греты ночным светлячком на мгновение вспыхнул огонёк.
    - Вот увидишь - он поможет.
    Женщина нежно погладила потрескавшийся лак массивной чёрной крышки рояля, покрыла её накрахмаленной вышитой салфеткой, и старинный инструмент, успокоенный рукой и голосом хозяйки, затих.

    А в час, когда солнечный свет сквозь оконное стекло пролился на круглый, накрытый к чаю стол, вошёл он.
    Настройщик был не красив, но статен, с пронизывающим взглядом, с длинными и в то же время неаристократично-смуглыми кистями рук под белыми манжетами.

    Гость поклонился хозяйке.
    Хустально-фарфоровый хор бросил недопетую оду на самой высокой ноте и замер. Затихли ложки и набухшая капля. И лишь усталый, измученный нездоровьем и тревогами рояль безучастно глянул на гостя из угла гостиной.
    Но всё же тишина не была идеальной. Едва различимый звон колокольчика, немало удививший Грету своим появлением, еле-еле пробивался в комнату, точно песня капели за нераспечатанным после зимы окном. Но, что самое удивительное, пробивался не снаружи - изнутри.
    - Мадам... - напоминая о себе гость.

    Грета, спохватившись, поприветствовала настройщика:
    - Я ждала вас.
    Запоздало ответив на поклон, она сама приняла шляпу, трость -
    плащ настройщик не снял - и жестом пригласила гостя к столу.
    Опустившись на венский стул, Грета ещё несколько мгновений прислушивалась к колокольчику в душе и пыталась понять, откуда берутся едва уловимые сладкоголосые переливы - явно знакомые, но давно забытые.
    Усаживаясь, гость с шумом задвинул стул, и женщина, вздрогнув, вернулась в реальность.
    - Я вас звала... Мне нужна помощь. Очень нужна!
    - Знаю, - ответил гость, и устало посмотрел на хозяйку. - Потому я здесь.
    Поправив складки плаща и расположившись удобнее, он взял наполненную Гретой чашку и сделал глоток.
    Женщина напряжённо молчала.
    Тогда настройщик вернул чашку на стол, убрал от лица длинные тёмные пряди и внимательно посмотрел на хозяйку.
    Чтобы побороть стеснение и заполнить повисшую паузу, Грета принялась двигать сливочник, сахарницу, вазочки с вареньем: она никак не могла решить, с чего начать. В конце концов, не найдя правильных слов, женщина без вступления и предисловий выдохнула:
    - Во мне больше нет музыки! Только пустота...
    Как только она сказало то, что её мучило много лет, руки успокоились и, оставленные без внимания на кружевном батистовом переднике, соскользнули вниз точно поношенные, набитые ватой перчатки.

    Хрустальные подвески под лепной розеткой, испугавшись, что гость не поверит, жалобно подтвердили:
    - Только тоска и пустота... Тоска и пустота... Тоска... Тоска...

    Грета была растеряна. Сказав то сокровенное, ради чего и был приглашён известный настройщик человеческих душ, она не знала, что делать и говорить дальше.
    Но гость опередил её:
    - А колокольчик? - спросил он. - Я его слышу.
    Хозяйка смутилась и, потупив взгляд, произнесла:
    - Он появился только что. До вашего прихода была мёртвая тишина.
    Грета впервые посмотрела в глаза гостю и добавила:
    - Совершенно мёртвая.
    Настройщик кивнул в знак понимания.
    Он надолго задумался и лишь покачивался в такт своим, неведомым Грете, мыслям.
    Женщина сначала хотела дождаться, когда гость вернётся, но желание поскорее избавиться от тяжкого бремени беспощадной тоски и одиночества заставило её заговорить.
    - Я... не могу... Жить больше не могу. В этой тишине невозможно выжить - можно только сойти с ума. Понимаете?- спешила хозяйка, явно опасаясь, что её могут не дослушать. - Это, как с моим старинным роялем: звуки есть, а музыки нет. Я живу, но ничего не чувствую. Ничего. Абсолютно. Жизнь потеряла смысл, потому что завтра уже было: оно такое же, как вчера!
    Грета набрала воздух, собралась силами и хотела рассказать о припрятанном в кладовке страшном пузырьке, но настройщик, приложив палец к губам, остановил несчастную женщину:
    - Не надо. Я знаю.
    Он встал из-за стола, подошёл к инструменту, и, отложив в сторону вышитую салфетку, поднял крышку.
    Грете стало и стыдно, и больно: клавиши, точно хлопьями серого снега, были покрыты пылью. Гость достал платок с вензельной «N»
    и неспешно вытер их.
    - Я очень давно не открывала инструмент, - извиняясь, произнесла Грета. - После смерти мужи ни разу. Это не клавиши покрыты пылью - моя душа. И ничто не в силах пробиться через этот саван. Сначала я сама его усердно ткала - из страхов, разочарований, обид на мужа, ушедшего в лучший мир и бросившего меня здесь одну, из тоски. А потом и не заметила, как всё, что волновало, трогало, заставляло чувствовать себя живой, осталось по ту сторону савана. Всё там. А здесь ничего: ни красок... ни звуков... Тишина. Мёртвая.
    - Колокольчик, - неожиданно отозвался гость, который всё это время трогал клавиши и, как казалось Грете, совершенно её не слушал. - Колокольчик, - повторил настройщик. - Он звучит.
    Грета прислушалась: действительно... Еле-еле... Неуловимо... Тончайший
    Сладкий звон по-прежнему пробивался откуда-то из глубины души.
    - Никак не пойму... - сказала она растерянно и подошла к роялю. - Что это?
    - Это надежда.
    - Надежда?! О нет. Все мои надежды умерли, когда ушёл единственный, кого я любила. Муж унёс все мои надежды с собой.
    - Прислушайтесь. Это ваша последняя надежда - ваш камертон. И если он есть - ещё можно всё настроить.
    Гость осторожно тронул клавишу, и старинный инструмент, вздрогнув, завибрировал нотой ля.
    - Вы ошибаетесь, уважаемый. Откуда взяться надежде там, где уже ничего нет?!
    - Я принёс.
    Грета удивлённо посмотрела на гостя, но настройщик не ответил: он был суров и сосредоточен.
    Ей даже показалось, что в его глазах отражается не старинный буфет, на который он смотрел, а что-то подвижное, быстроменяющееся, как картинки иллюзиона. Веки настройщика то и дело вздрагивали, а зрачки то расширялись, то сужались. Продолжалось это довольно долго, и женщина, догадавшись, что сейчас лучше не беспокоить гостя, неслышно прошла к столу.
    Она взяла чайник и хотела, было, выйти - собраться с мыслями - но настройщик жестом остановил её. Он вновь и вновь опускал палец на клавишу, и в напряжённом звуке слышал явно что-то большее, нежели ля. Голова настройщика всё ниже и ниже склонялась к клавиатуре, а брови почти сошлись на переносице.
    - Вам надо собираться в дорогу, - неожиданно сказал гость. - Прямо сейчас.
    - Как в дорогу? Куда? А как же...
    - Здесь ничего больше нет. Это ваши слова. И это правда. Собирайтесь, иначе опоздаете.
    Грета всё ещё стояла с остывшим чайником в руках,
    а гость, пробежав по клавишам длинными, но узловатыми пальцами, уже встал и направился к двери.
    - Хороший инструмент, - сказал он, обернувшись на полпути. - Душа у него светлая. Только беречь надо. Чуть не загубили.
    Настройщик надел шляпу и достал из подставки трость.

    Грета поставила чайник и спросила:
    - Я прикажу запрягать?
    - Нет. Поедете со мной. И оденьтесь хорошенько. Март.
    Он вышел за порог, но, видимо, припомнив что-то важное, вернулся:
    - И с собой тёплые вещи прихватите - больше ничего не понадобится.
    Капля все-таки сорвалась. Долетев до фаянсового таза, она с жалобным «ой» разлетелась на сотни брызг. Но это не было концом: через мгновение сто радостных жизнеутверждающих «ой» наполнили кухню звуком и новой жизнью.
    Грета этого уже не слышала: она завязывала в большой пуховый платок шерстяной жакет, оставшийся от мамы, носки, связанные прошлой затяжной зимой, и старые, но тёплые меховые ботиночки. Уже накидывая на плечи шаль, Грета сделала, было, шаг к роялю - закрыть тяжёлую крышку и положить на место салфетку - но передумала.

    Оставляя за спиной оскалившуюся в странной улыбке клавиатуру, притихшие в буфете чашки и полупустой чайник, она заспешила, позвякивая ключами, к двери.

    Лошадь, уставшая стоять без дела, резво взяла с места и, подгоняемая возницей, понесла двух молчаливых пассажиров на север. Женщина, прижимая к груди узел, смотрела в окно и улыбалась: незадавшаяся жизнь с сиротскими ночами, большой - ныне закрытый на амбарный замок - пустой дом, и несбывшиеся мечты о счастье уплывали в прошлое вместе с последними узнаваемыми пейзажами маленького городка.
    Под убаюкивающий стук копыт плен одиночества удалялся всё дальше и уже не казался таким невыносимым. Но улыбалась Грета даже не этому: едва слышимый колокольчик, подрагивая золотыми бочками в такт раскачивающейся карете, всё явственнее разливал волны надежды в её душе, подчиняя весь мир новому ощущению.

    Три дня дороги на перекладных убили все желания.
    Грете хотелось одного - вернуться домой, отогреться и выспаться.
    Сменяющие друг друга весенние краски за окном, так радовавшие женщину в начале пути, постепенно слились, смешались и превратились в бурое пятно, как смытая со ста кистей разноцветная акварель превращается в грязную воду.
    - Мы приехали, - сказал молчавший почти всю дорогу настройщик, когда повозка резко затормозила.
    Дремавшая Грета чуть не нырнула носом вперёд. Она устало перекрестилась и прошептала:
    - Слава Богу.
    Покосившийся дом, рядом с которым остановилась и теперь нетерпеливо перебирала ногами лошадь, наполовину врос в землю.
    Грета испугалась, что сейчас настройщик заведёт её в это убогое жилище и, дабы прошлая жизнь в небольшой, но уютной усадьбе показалась раем на земле, оставит её здесь на послушание, определив срок, если не вечный, то совершенно немалый. Но мужчина, наклонившись, сделал шаг под низкую крышу скособоченного крыльца и постучал в дверь. Грета поняла, что в доме уже кто-то живёт, и даже обрадовалась.

    - Проваливайте! Уже не продаётся.
    От сиплого старушечьего голоса за побитой временем и жильцами дверью у Греты пробежали мурашки по спине.
    - Я его уже кузнецу пообещала. За ограду и памятник для Софьи.
    И удаляющиеся шаркающие шаги не оставили надежды на продолжение разговора.
    - Кто эта Софья? – спросила, обескураженная не самым радушным приёмом, Грета.
    - Внучка старухи.
    Не принятые хозяйкой халупы, они сели в карету, и возница повёз их в трактир. По-дороге Грета всё пыталась прикинуть, сколько лет было незнакомой почившей Софье.
    - Жалко девушку, - сказала она, решив, что не более двадцати.
    Грета поёжилась, примерив на себя горе близких, и сочувственно произнесла:
    - Пусть земля ей будет пухом. Царствие небесное.
    Настройщик молчал. И только по напряжённому лицу Грета догадалась, что он тоже думает о девушке.
    - Вы знали Софью? - спросила Грета. - Кто её родители?
    - Она дочь вашего мужа. Но он ничего не знал.
    Коляска подпрыгнула на неровной дороге, а когда снова размеренно закачалась, Грета всё ещё таращила глаза вверх, под натяжную кожаную крышу. Сердца в груди она не чувствовала, значит, подпрыгнув вверх вместе с коляской, оно там и осталось.

    - Вам плохо? - спросил насторожившийся настройщик. - Может, попросить остановиться?
    - Нет-нет... - прошептала Грета. - Я в порядке. Почти. Я сейчас.
    В груди, царапая и обдирая зазубринами, больно провернулось что-то большое и тяжёлое, и женщина, с трудом вздохнув, почувствовала слабые неровные толчки там, где пару секунд назад было совершенно тихо.
    - Вы точно в порядке?
    - Да... Насколько это возможно в такой ситуации.
    Уже в трактире, сидя за массивным дубовым столом перед тарелкой с нетронутыми колбасками, Грета, тяжело пережившая новость, горестно покачала головой:
    - И всё-таки я опоздала.
    Она перебирала ставшие ненужными тёплые вещи в узелке и почти не слушала настройщика. А он, отрешённо глядя в пыльное окно, рассказывал про первую любовь её мужа: как мать любимой девушки - старуха из страшного дома - двадцать лет назад прогнала его, в надежде выгодно пристроить дочь в дом побогаче. Рассказывал настройщик и про Софью, чьё рождение стало большим счастьем рано ушедшей матери, но жестоко разрушило планы расчётливой бабки. Про...
    Грета перебила настройщика на полуслове.
    - Хватит! Это жестоко! Слышите? Жестоко!
    И она, вскочив со скамьи, наотмашь смахнула на грязный пол ставшие ненужными вещи.
    - Зачем вы меня сюда привезли? Зачем сейчас рассказываете этот ужас? Чтобы я пережила ещё одну потерю? Чтобы прежние беды померкли на фоне новой? Зачем, скажите, если уже ничем нельзя помочь этой несчастной девочке, выросшей без любви?!
    И Грета, закрыв лицо руками, заплакала навзрыд.
    - Я могла бы спасти её. Во мне столько нежности, что её с лихвой хватило бы бедному ребёнку. Мы все могли быть счастливыми, но вы... вы...
    Грета убрала руки от заплаканного лица, выпрямилась и зло выкрикнула:
    - Где вы были со своей тайной все десять лет, что я сходила с ума от одиночества? Из-за вас страдала я, из-за вас медленно умирала от нелюбви и ненужности Софья!
    - Я не всесилен.
    Грустно ответил мужчина.
    - Я всего лишь настройщик.
    И мужчина, сомкнув брови и зажав голову ладонями, в сердцах выдохнул:
    - В вашем мире что-то случилось, что-то пошло не так, и, вместо гармонии, в душах поселились одиночество, жестокость и безразличие. Вас уже миллионы!
    Грета это знала, точнее, догадывалась. Но причём тут весь мир с его неправильностью, когда в её беде виноват он - настройщик?! Грета хотела крикнуть в лицо мужчине что-то очень обидное и даже злое, чтобы царапало и жалило его сердце так же, как её, но... Взглянув на усталого, с землистым лицом, настройщика, поняла - он делает всё, что может. Просто, таких как она, стало слишком много.
    - Грета, вы... - продолжил настройщик, чуть успокоившись. - Вы могли ещё сами выкарабкаться. Надо было помогать тем, кто уже бессилен самостоятельно что-то исправить. Нам приходится в первую очередь откликаться на самые громкие мольбы, мольбы тех, чей колокольчик последней надежды - камертон, по которому ещё можно всё настроить - почти затих.
    Они сидели в пустом зале и думали каждый о своём, но об одном и том же.
    - Если бы чуть раньше... - сказала раздавленная новыми знаниями Грета.
    - Сейчас, - отозвался настройщик. - То, ради чего вы здесь, надо сделать сейчас.
    Грета подняла на мужчину заплаканные глаза.
    - У Софьи остался годовалый сын. Это про него сегодня старуха кричала «больше не продаётся». Его, как и вас, надо спасать, но его скорее. И не ваши, а мольбы безутешной Софьи привели меня в старинную усадьбу.
    - Боже! - всплеснула руками Грета. - Старуха! Она же его... Кузнецу... Что
    же мы сидим?
    И Грета, наскоро вытерев лицо платком, подхватила с пола разбросанные вещи. Через мгновение она опрометью выбежала на улицу. Настройщик успел лишь бросить деньги за нетронутый обед и выскочить вслед за женщиной, которая уже кричала:
    - Извозчик! Сюда! Скорее! Да поторапливайся же!

    Долго старуху уговаривать не пришлось. Предложенная сумма и возможность немедленно избавиться от обременительного наследства возымели на неё действие моментальное:
    - Он ваш, - сказала похожая на ведьму, растрёпанна старуха.
    Наклонившись за груду тряпья, она сдёрнула с малыша, сидевшего на грязном полу, побитый молью платок и добавила:
    - Но на шаль не рассчитывайте.

    В тёплом жакете, замотанный вместе с большущими меховыми ботинками в пуховый платок, Яков таращил чёрные глазёнки в окно и покачивался на руках Греты в такт повозке.
    - Будем-будем поживать, будем счастья наживать... - мурлыкала женщина, прижавшись щекой к вихрастой макушки малыша.
    Она время от времени громко втягивала носом запах его волос и смахивала скрываемые от малыша слёзы.
    Впервые за много лет Грета не мучилась вопросом - зачем наступит завтра.
    Счастливая женщина просто пела колыбельную внуку и улыбалась сквозь влажную пелену глаз. За окном буйствовала звонкоголосая весна, мелькали акварельно-яркие картинки, а на её руках сидел тот, ради кого невыносимо хотелось жить.
    Три дня пути отделяли Грету и Якова от старинной усадьбы и новой жизни.
    А дома их уже ждал старинный рояль. Рождённый со светлой душой, он всю жизнь звучал идеально чисто; и лишь однажды, не найдя в сердце хозяйки созвучной гармонии, замолк на долгие годы
    Бунингит нравится это.

Поделиться этой страницей