Жил старик со своею старухой чуть северней чёрного моря. Не сказать, что во всём непруха, не сказать, что в доме разруха, повидали, и счастье, и горе. Домик был, бурёнка-пеструшка, куры-утки, крыжовник-вишни, да в кубышке в подполе полушка, стол накрытый, пенилась кружка, в общем-целом - спасибо, Всевышний! Но вернулась как-то старуха, недовольная сельским бытом, вся такая слегка под мухой (Где ты, где ты, товарищ Сухов? Кто починит бабе корыто?): "Хватит, старый, лежать на печке, не Емелина нынче халява, хватит сеять овёс да гречку, пока каждая, сука, овечка распевает нации славу. Все в селе сплошные герои, один ты у меня не пристроен..." Всем известно, что бабы - дуры, но любил дед свою бабулю, вспомнил молодость, шуры, муры, то, о чём запрещает цензура, и не смог показать ей дулю, хоть и знал: золотые рыбки - замануха для идиотов, а война - не игра на скрипке, и придётся платить за ошибки, и не выйти сухим из болота... А джихад - не поездка в Мекку, забесплатно там только хоронят... Поскребли старики по сусекам, камуфляж прикупили, броник, и подался дед к правосекам. Эх, под семьдесят - вовсе не тридцать... Дальше? Радостей деду хватило: голодать и в котлах вариться, месяцами не мыться, не бриться, позабыть, что такое мыло... День и ночь молилась бабуля, чтоб вернулся живым любимый, чтоб его пожалела пуля, чтоб осколки летали мимо. Воротился домой старикашка, в целом - целый, чего же боле? Всем известно, что жизнь - какашка, что перлуха - не манная кашка, что грибы не растут на Подоле, что бурёнке надобно сена, уткам - каши, пшена - цыплятам, огород не вспахать автоматом, а кругом - сплошная измена и во всём москали виноваты, и в селе бурлит перамога, маршируют и красят заборы... Положил дед на всё с прибором: не желал материться хором, не шумел, никого не трогал, и соседи его не взлюбили. Видно так этот мир устроен: если ты не желаешь строем погибать за чужую Трою, будешь как "не пришей к кобыле..." Обозлился на деда народец. Что поделать? Такие нравы, всех правее в селе сектор правый. Всяко было: плевали в колодец и курям подсыпали отравы от людей не таясь, открыто... И старик со своею старухой на Алтай свалил. Нянчить внуков. *** Не ищи собаки зарытой, а жене почини корыто...
Жили-были старик со старухой возле самого синего моря, и была у них Курочка Ряба, и несла эта Курочка яйца, и старуха имя торговала в городах тридевятого царства, и купил тех яичек десяток на базаре однажды царевич, девять съел, а в десятом – иголка. Засандалил иголку в стрелу он, поразмыслил – и стрельнул в Кощея, а стрела улетела в болота и попала нечаянно в жабу, превратилась которая в щуку, а потом, соответственно, в утку или в зайца, а может – в медведя. Сел медведь на пенёк под берёзой, колобок из кармана надыбал – кушать очень хотелось! – однако прибежала тут в шапочке красной неизвестная, в общем, девчонка, надавала медведю по харе и, отняв колобок, удалилась. И сожрали девчонку шакалы, и медведь утопился в болоте, и царевич запил и свихнулся, и скопытилась Курочка Ряба, и старуха от горя почила... Вот такую народную сказку рассказал мне старик возле моря, возле самого синего моря, возле самого синего неба, возле самого-самого края, на корыте рассохшемся сидя...