Доблесть ярости

Местность навевала глухую тоску. Последнее человеческое поселение они покинули неделю назад, позавчера набрели на пепелище, где лежал наполовину съеденный человеческий труп. А после этого ничего не говорило о том, что они всё ещё в мире смертных. Тайго каждый день ждала, что небо сойдётся с землёй, и их путь упрётся в эту стену.
Старшая рыска перевела взгляд на спину размеренно бегущего впереди напарника. Его звали Фаррел, и он в первый раз отправился в рыск. Тайго поначалу опасалась его неопытности, но Мать и в этот раз сделала хороший выбор. Мужчина оказался вынослив, к долгим переходам по лесу привычен и хорошо держал темп. Рыскари за месяц добрались до Приграничья, миновали его и вышли в земли, которых не было ни на одной карте.
Не успело солнце коснуться верхушек вековых елей, как к северу показались стены укрепления. Узорчатая изящная кладка и узкие бойницы выдавали форт валлийской постройки. Тайго приободрилась: появилась надежда, что следующую ночь они проведут под крышей, да и запасы не мешало бы пополнить. Старшая решила: «привал!».
На рассвете Тайго проснулась и, не открывая глаз, прислушалась. Стрекотание сверчков, уханье совы, спокойное дыхание спящего напарника. Что-то было не так в этом спокойствии. Налетевший порыв ветра принёс едва слышный звук боя — яростный лязг металла. Женщина поднялась. На севере, где они с напарником вчера видели башню, небо озарялось жёлтыми сполохами. Словно огненная волна взмывала в небо и распадалась на множество мелких брызг, которые очистительным пламенем падали вниз. И там, где попадали на стены, от башни отламывались куски шевелящейся плоти и вместе с горящими метками падали на землю. Тайго присмотрелась. И впрямь плоть, живые существа. Крупные, сильные, нечеловечески ловкие, они без лестниц взбирались по каменной кладке вверх. Их было много, очень много. Уродливые тела сливались в бурую массу, из-за чего казалось, что форт неуклюже ворочается, как шелудивый пёс, не зная как извернуться, чтобы согнать грызущих блох.
Едва ощутимо колыхнулся воздух, и рядом возник напарник.
— Им нужно как-то помочь! — воскликнул он сдавленным шёпотом.
— Нет, — бросила Тайго, не понижая голоса. — Если у них есть источник — они справятся сами. Если нет… В моей шкуре и так хватает дыр, в новых нет надобности.
Потеряв к башне всякий интерес, она вернулась к спальнику, и уже укладываясь, добавила:
— А если ты ещё раз уснёшь на посту, я тебя зарежу.

В полдень солнце палило нещадно. Лес был тих и недвижен — словно высечен из камня. Когда у его кромки показались двое, дозорный принял людей за миражи — слишком неожиданно было увидеть здесь, на краю света, такую странную пару. Первым шёл молодой солдат. Румяный, широкоплечий и серьёзный. Следом за ним, то и дело нагибаясь, чтобы сорвать куцую придорожную ромашку — девица. Не молодая и не старая, русая коса до талии и тканая юбка выше щиколотки— вот и всё, что смог вспомнить о ней после дозорный, которому посчастливилось стать свидетелем редкого события.
— Погодите! — мучился он, описывая после смены пришлых товарищам. — Они подошли. Я спросил, куда прут. Мужик ответил, мол, в башню пусти. Я ему: вы кто такие? Он мне: картографы. Я удивился, что не похожи. Он: ты, мол, доложи. И головой в сторону башни кивнул. А девка что? Тьфу, не помню. Но что улыбалась она мне — это точно!
— Да ты, Воробей, живую девку уже лет восемь не видел! Не перепутал ли с медведицей по жаре? Уж та б тебе улыбнулась!
Воробей густо покраснел:
— Не перепутал! Они в Большом зале сидят, их кастелян потчует и новости выспрашивает. А девка плясуньей оказалась. Сходи, да посмотри, может, спляшет тебе, если раньше сотенный голову не открутит.

Кастелян был стар, как мир и так же вероломен. Увидев пришлых, он сперва узнал, что у них есть на продажу, заявил, что берёт все, не глядя, тут же сбил цену в три раза и только после этого отвёл в Большой зал, усадил за стол и поставил перед ними по тарелке обжигающей жирной похлёбки.
— Так каким ветром вас принесло в нашу глушь? У нас редко бывают гости, — спросил он, наливая в кружку брагу и подвигая её к девице.
— Мы картографы, — мягко улыбнулась та, покосилась на кружку, но пить не стала.
— Картографы? — переспросил кастелян и вопросительно посмотрел на её спутника, словно прося подтвердить: не смеётся ли девушка над стариком. Спутник кивнул и ответил пространно, на элльский манер, принятый среди шутов, подлецов и знати:
— Король даёт пять золотых и пограничную веху каждому, кто обещает дойти до края света и забить веху цвета державного флага на самой дальней кочке. Ещё двести он даёт тем, кто вернётся и принесёт подробную карту дороги.
Произнося слова подчёркнуто безразлично, будто пересказывая сплетню, забавную, но не имеющую к нему отношения, Фарелл исподтишка рассматривал зал. Большая комната была полупустой: из мебели только два стола. Длинный стоял поперёк помещения и занимал всё место, от стены до стены, а второй, небольшой, — отдельно, на возвышении. За длинным сидело с три десятка людей, наверное, все десятники башни. За небольшим — только один, более походивший на матёрого медведя — сотенный. Не обращая внимания на всё, что происходит вокруг, он ел. Жадно вгрызаясь в тушку барашка, он нимало не заботился о том, чтобы стереть текущий по локтям жир. Казалось, что любому подошедшему ближе, чем на несколько метров, он с той же ненасытностью отгрызёт руку или голову.
— Медноносый щедр, но глуп, — ответил кастелян, возвращая гостя к разговору. Старик легко перенял или вспомнил изящный элльский говор. — Что мешает картографам забить эту вешку в подвале ближайшего трактира, а королю принести карту, нарисованную местным пьянчугой-художником?
— Король не так глуп, как хотелось бы его соседям. — Фарелл снова одобрительно кивнул, признавая, что заметил и оценил искусство собеседника прятать вопрос за пустыми малозначащими фразами. И замолчал. Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что пришлый старательно подбирает слова, решая какую часть правды пора открыть, а какую обнажать ещё рано. Но нет, легенду рыскари придумали ещё до того, как постучались в ворота башни, и Фаррел её помнил. Его остановил тяжёлый, опасный взгляд. Сотенный отвлёкся от бараньей ноги, потянулся за бутылью с брагой, да так и застыл, внимательно прислушиваясь к словам гостя. И надо бы остановиться, ещё раз обдумать, но тут, словно фальшивая нота, в выверенный разговор, в котором взвешенно и тщательно подобрано каждое слово, влезла девица:
— Говорят, у короля есть самая что ни на есть полная карта мира. И пять лучших звездочётов проверяют, не врут ли добровольцы и не из трактира ли их рисунок. И если из трактира — то дают ещё одну вешку, и отправляют на край света короткой дорогой — через виселицу. Вот мы и решили…. — Тайго осеклась.
В два прыжка к ней подлетел человек-глыба, схватил за горло и зашипел в ухо:
— Ты врёшь в моём доме, женщина. Я видел рыскарей и не раз. — Бугай замолчал, приблизил лицо к лицу женщины и заглянул в глаза, наслаждаясь ужасом, от которого, как от удовольствия, зрачки расширились и стали бездонными. Довольно рыкнул и продолжил: — Я знаю, что тебе нужно, и могу это дать. Но сначала ты разделишь со мной ложе. А теперь пей и пляши.
Над столом повисла тишина, охнул кастелян, Фарелл приподнялся над лавкой. Если сейчас старшая вцепится сотенному в глотку — придётся драться. Хозяев больше, уйти не удастся, но и подарить жизнь за так — тоже не дело. Не вцепилась. Ухмыльнулась, обожгла нахала взглядом, подняла тяжёлую кружку и поднесла к губам. Пила хмельное долго и жадно, пока не послышался со всех сторон одобрительный гул. А после вытерла губы, схватила бубен и легко запрыгнула на стол. И поднялась в танце тканая верхняя юбка, открывая нижнюю, яркую и лёгкую. И понеслась, отражаясь от стен, звонкая песня:
Беззаботна жизнь девичья,
В хмуром крае Пограничья,
Да бездонны лета ночи,
Словно суженого очи…

Посреди ночи раздался трубный вой. Тайго вздрогнула и отодвинулась от сотенного. Тот на минуту замер, прикрыл глаза, но усмирил гнев, выпустил женщину из рук и виновато-зло бросил:
— Чёрт. Опять напали!
Скрипнули доски пола, сотенный сделал пару шагов, остановился и, задрав голову вверх, крикнул потолочным перекладинам:
— Мы прошлой ночью отбились! Мало тебе? — и уже не сдерживая раздражения, обернувшись к Тайго:
— Ты ищешь источник силы, женщина, так почему ты не смотришь дальше своего носа? Не источник вам нужен! Вам нужна доблесть! Ваши боги благосклонны, они посылают вам много испытаний. Так встаньте и деритесь, как дерёмся мы, а не разбегайтесь по стране, как крысы, в поисках оправданий своей беспомощности.
Сотенный взял топор и вышел, хлопнув дверью. Тайго вскочила — бежать следом, плевать в спину ядовитыми словами. Спрашивать, спасёт ли доблесть клочок суши на границе страны. Не на этом, пустом и бесплодном краю света, а недалеко от столицы? Тот клочок, на который из добрых соседей не нападал только ленивый. Тот, который для короля — разменная монета. Захотел — в карты проиграл, заскучал — отвоевал обратно. Тот, на котором что ни лето — то новый князь, и каждый из деревень и города все соки тянет, ибо знает, что коротко его правление, придёт через пару месяцев новый, более сильный завоеватель — и выстелится под него истерзанная, бессильная земля. Рассказать, как в родном краю мальчишек старше десяти лет прячут по погребам, а чуть подрастут — отправляют в дальние походы. Чтобы, не дай бог, не попал под воинскую повинность к очередному князьку, чтобы не пришлось завтра младшему брату идти воевать против старшего.
Тайго вспомнила, как недавно считала шрамы на спине сотенного, и остановилась. К чему рассказывать? У него своя правда, у Тайго — своя.
Прогнав лёгким вздохом ненужную тоску, Тайго натянула одежду, вышла из комнаты и поднялась вверх по ступенькам. Сначала в оружейную, где на стойках длинными рядами стояли, лежали, висели копья, пики, мечи, топоры, луки — любой бы нашёл здесь орудие по руке. Женщина задержалась на минуту, нежно погладила короткий лёгкий меч, залюбовавшись искусной работой мастера, попробовала удар — и отложила в сторону. Взяла длинный лук, поискала взглядом стрелы, нашла, подхватила. И поспешила на крышу. Туда, откуда уже доносился возбуждающий, остро пахнущий солью звук смертельной схватки.
Зрелище с крыши открылось небывалое. В центре площадки кольцом стоят лучники. Почти все вооружены лёгкими луками, возле каждого — в земляном полу торчит частокол стрел. Медленно, словно красуясь, один из них вытягивает «Ррраз» — лучники отточенными движениями берут стрелу, поджигают от факела. «Два» — поднимают лук вверх и натягивают тетиву. «Три» — лёгкие стрелы летят вверх, плавно притормаживая в самой высокой точке, чтобы оттуда, набирая скорость и силу, рухнуть вниз беспощадными смертоносными жалами. В узких бойницах — спины воинов и отблески света на тяжёлых мечах — не размахнуться, только колоть да рубить цепкие лапы. А за зубцами — бесконечное море. Словно башню, как кружку, бросили в бурое варево, сейчас зачерпнёт через край кипящей отравы и пойдёт ко дну. Тайго тряхнула головой, отгоняя наваждение. Не накипь бурлила за зубцами, в башню лезли уродливые твари. Похожие на человека, если смотреть на него через кривое стекло: длинные, ниже колена руки, мощные плечи, развитые мышцы, непомерно большая голова, цепкие когти и недоразвитые ноги, верно, не приходится такими по земле ходить, только ползать. Лезли с неотвратимым упорством, будто не чувствовали боли, наоборот, только зверея от ран, становясь яростнее, опаснее. Тайго выхватила стрелу, сцепив зубы натянула тетиву и выстрелила в нападавшего урода. Стрела вошла в плоть наполовину. Тварь недовольно рыкнула, обернулась и бросилась на лучницу. Из-за спины возник сотенный, широко размахнулся, острое лезвие топора раскололо череп, и чудовище рухнуло к ногам воина. Он посмотрел на Тайго с презрительной ухмылкой, но тут над его плечом возникла ещё одна морда. Долго не думая, Тайго натянула тетиву и отправила стрелу твари в правую глазницу. Сотенный добил нападавшую коротким ударом и отвернулся. А Тайго замешкалась. Уронила стрелу, наклонилась поднять и краем глаза увидела: из убитой вылетела прозрачная птица, и не заметила бы, если бы в этот момент, выпущенные лучниками горящие стрелы не осветили небо ярче, чем в полдень. Птица вылетела, сделала пару взмахов крыльями, села на плечо сотенному и — исчезла. Только мужчина замер на миг, как будто прислушиваясь к себе, и рванул в пучину боя, как в омут, с удвоенной мощью.
Битва кончилась быстро, с первым лучом солнца поток тварей уменьшился, сами противники стали медленнее, слабее, а вскоре и вовсе не могли держаться за стены. Последних стражники сбивали копьями, как перезревшие груши в саду — только дотронься, и падают охапкой.
После боя навалилось отупение. Медленно, как в полусне, Тайго оттащила лук, ставший непомерно тяжёлым и нашла Фаррела, на котором не было не царапины. Во время битвы ему довелось подносить стрелы лучникам, и хоть рвался он в схватку, но чувство долга усмирило желание. Радость за напарника едва пробилась через усталость и равнодушие. Старшая слабо улыбнулась, погладила Фаррела по плечу и поплелась собирать стрелы.
А вечером снова все собрались в Большом зале. Снова три десятка человек за длинным столом, и человек-глыба — за небольшим. Только Тайго теперь сидела рядом с сотенным. Близко — руку протяни и дотронешься до свежих царапин, и тяготила её эта близость. Едва тот отвернулся, плясунья схватила бубен и хотела сбежать вниз, к десятникам, но короткий окрик остановил её:
— Стой! Сегодня тут будешь сидеть.
Налил себе полную кружку браги, выпил залпом и повернулся к плясунье. Та невольно сжалась. Вот и женщина-воин, уродливых тварей не боялась, а от взгляда того, с кем ещё ночью плечом к плечу стояла — душа в пятки. А сотенный видит, что боится его плясунья и мрачнеет, к кружке всё чаще прикладывается. Девке бы улыбнуться воину ласково. А она не может. Едва повернётся к ней сотенный, едва увидит Тайго его глаза, левый обычный, а правый — после битвы воспалённый, красный — тут ей уродливая морда мерещится, и мысль вертится: твари тоже в правую глазницу стреляла.
А человек-глыба молчит, не прогонит глупые мысли, хоть попроси его утешить, обозвать дурой, невесть что вообразившей. Только один раз наклонился он к Тайго и сказал:
— Воин не может без боя. Воин без боя не нужен. И еда ему пресна, и девка. Только чужая горячая кровь может воина усмирить, и то ненадолго. — И взметнулась Тайго, не вынесла страшной догадки, рванула вниз, да за юбку удержал её сотенный. Играючи подтащил к себе, и зашептал на ухо, обдавая кислым запахом браги:
— Беги, милая. Далеко беги. А я ждать буду. К нам ведь не каждый дорогу находит, только тот, кому иного пути нет. И ты вернёшься, куда бы не шла. А теперь — беги.
И шлёпнул пониже спины, чтобы резвей была.

Рыскари ушли на рассвете. Пока Тайго нашла Фаррела, пока вытащила из объятий кухарки, пока у неё припасов выпросили — уже и солнце поднялось. На недовольный вопрос напарника, к чему такая спешка, старшая отрезала:
— Нам источник нужно искать. Забыл?
— А здесь его разве нет?
— Здесь — нет.
И хорошо, что не заметил напарник, как из спящих стражников вылетают прозрачные птицы. Вылетают, собираются в стаю и уходят на юг. Чтобы следующей ночью снова стать воинам достойными противниками.

Чего? Нормально же.

Да, у автора вообще туго с началами. Но автор работает в этом направлении.

Ахм. Я думал предъявы к конкретному предложению. А оказалось - к его положению лишь.

Чтобы обозначить тоску? Чувство знакомое, возникает по аналогии с личным опытом. Соответственно и картинка рисуется. Другое дело, что для каждого из нас "тоскливая местность" выглядит по-своему. Но если пейзаж в контексте особой роли не играет, то вай бы и нот?

Любопытно. Незатертый текст. До какого-то момента зачитался даже.
Ого.
До ночного нападения, дальше финишный галоп начался
Да, признаю и посыпаю голову пеплом. Причина прозаична: душил дедлайн. Вину не отрицаю.
А враги людей и вовсе призрачные птицы, то ли страшное колдунство - то ли, белочка, словом патетичный такой финал, символическая фигура скорби над людской неразумностью. Люди! Не стреляйте в призрачных птиц ваших душ! Как-то так.
Щаз будет неожиданно. Рыскари нашли источник силы. Для воинов это - постоянные битвы. Воину цель и счастье - бойка (ну, и баба иногда, но это меньше). Когда воин теряет возможность драться, он слабеет - и морально, и физически. Поэтому воины башни воюют сами с собой.Птицы - это воины и есть. Такой источник силы рыскарям не подходит.
Здесь можно не комментировать. Я знаю, что раскрывать мысль нужно было совсем не так. Ну, не зря же с текстом провалилась: даже преноминацию не прошла на ФантЛабе.

Вообще, верно, конечно. Могу сказать в оправдание только то, что мне как читателю, удобнее входить сначала в эмоцию, потом в информацию. Тем более, что первая фраза по времени занимает меньше секунды. Я максимально быстро постаралась перейти на информативные высказывания. Про скуку - что-то вроде прелюдии. Это были оправдания. Но за пару месяцев, прошедшие с написания рассказа меня переубедили и вполне уверили, что начинать надо с фраз "В пятницу в десять утра Андрэ увидел в зеркале дьявола"

"Так вот...." И все уже замолкают в предверии. Дети открывают рты, деды протирают очки, впечатлительные тётки забывают дышать.

Люди-то верят.

Твоя правда, бро.
Спс.

Мне кажется, если текстик с этого стартует, то неплохо бы парой мазков описать местность, а то непонятно зачем об этом упоминать.