Переводим Neil Gaiman «An Invocation of Incuriosity»

Тэксь, поправил опечатки и бросившиеся в глаза англицизмы, так что, с моей стороны этот вариант можно считать окончательным.
Планирую выложить на свой сайт (с указанием авторства, естественно). Если появится какая-то официальная версия, которой все будут придерживаться, сошлюсь и на нее.

Нил Гейман

Блокиратор любопытства

Во Флориде есть блошиные рынки и похуже этого. Когда-то давно в этом ангаре стояли самолеты, но потом местный аэропорт закрылся. После чего тут появились сотни торговцев с металлическими столиками, большинство из них сбывали контрафактные товары — очки или часы, сумки или ремни.
Здесь семья африканцев торговала вырезанными из дерева фигурками животных, а позади них крикливая неряшливая Черити Пэррот (ее имя не выходит у меня из головы) предлагала карманные книжки без обложек, старые желтые газетенки и выцветшие клочки бумаги, а рядом с ней, в углу, мексиканка, имени которой я никогда и не знал, продавала постеры к фильмам и кадры на 35-миллиметровой пленке. Иногда, я покупал книги у Черити Пэррот.
Вскоре женщина с постерами ушла и на ее месте оказался невысокий мужчина в темных очках, его серая скатерть развернулась на металлическом столике и покрылась маленькими резными фигурками.
Я подошел поближе, чтобы рассмотреть их — странную коллекцию существ из кости и камня и темного дерева — а после стал рассматривать его самого. Он выглядел так, словно побывал в ужасной аварии, такой, что ему необходим пластический хирург — с его лицом было что-то не то, с контурами, со всей формой. Он был чрезвычайно бледен, его темные волосы походили на парик, сделанный, пожалуй что, из собачьей шерсти. Стекла очков были так темны, что полностью скрывали глаза. На блошином рынке во Флориде он отлично смотрелся — странные люди торговали здесь, и странные люди покупали. Я не стал у него ничего покупать.
...К тому времени как я оказался там в следующий раз, наступила очередь Черити Пэррот подвинуться, а ее место заняла семья индийцев, продающих кальяны и курительные принадлежности, но человечек в темных очках по-прежнему оставался в своем углу блошиного рынка вместе с серой скатертью. На ней прибавилось странных фигурок.
— Не могу понять, что это за животное, — сказал я.
— Ага.
— Вы сами их делаете?
Он покачал головой. Не стоит спрашивать кого-либо на блошином рынке о том, где он берет товар. Не так уж много табуированных тем на блошином рынке, но это одна из них: происхождение товара.
— И много удается продать?
— На хлеб хватает, — ответил он. — На крышу над головой.
Затем он добавил:
— Он стоят больше, чем я за них прошу.
Я взял нечто, слегка напоминающее то, на что мог бы быть похож олень, если бы он был плотоядным, и спросил:
— А это что?
Он бросил взгляд на фигурку.
— Похоже на примитивное изображение вавна. Сложно сказать. Это принадлежало моему отцу, — добавил он.
Раздался звонок, объявляющий о том, что блошиный рынок скоро закроется.
— Не желаете перекусить? — спросил я.
Он настороженно смотрел на меня.
— За мой счет, — произнес я. — Просто так. Через дорогу есть заведение Денни. А еще бар.
На мгновение он задумался.
— Денни устроит, — сказал он.
— Я подожду вас там.

***

Я сидел у Денни. Когда прошло полчаса, я уже ни на что не рассчитывал, и сильно удивился, что почти через час после моего прихода он появился с коричневой кожаной сумкой, примотанной к запястью бечевкой. Я предположил, что в ней деньги, поскольку она выглядела полупустой и не могла вместить весь его товар.
Быстро справившись с тарелкой блинчиков и кофе, он стал рассказывать.

***

Солнце выглянуло сразу пополудни. Мгновенная вспышка сменилась темнотой, появившейся у края солнечного диска, она ползла через его багровый лик до тех пор, пока солнце не стало похоже на уголек, а в мир не вернулась ночь.
Балтазар из Тарди мчался вниз с холма, бросая сети на деревьях спутанными и недосмотренными. Он не проронил ни слова, берег дыхание, двигаясь так быстро, как только позволяла его комплекция, пока не достиг входной двери своего маленького дома у подножья.
— Эй, болван! — позвал он. — Пора.
Он встал на колени и поджег лампу на рыбьем жиру, плюющемся, чадящем, дающем прерывистое рыжее пламя.
Дверь открылась и на пороге появился Балтазаров сын. Он был чуть выше отца, намного стройнее и не носил бороды. Парня назвали в честь деда, и пока тот был жив, мальчика именовали Фарфалом Младшим, теперь же его открыто называли Фарфалом Невезучим. Если он заводил наседку, она тут же отказывалась нестись, если ему случалось срубить дерево — оно падало наихудшим образом в наименее удобном месте, а если он отыщет в поле клад, то ключ сломается в замке с тихим и печальным звоном, а сундук тут же утонет в песке. Если же он станет интересоваться девушкой, она тут же полюбит другого, рассыплется в пыль или ее заберут деоданты. Так уж получается.
— Солнце прячется, — сказал Балтазар Тарди сыну.
— Ну вот, — произнес Фарфал. — Все кончено.
Без солнца стало прохладно.
— Скоро так и будет, — только и сказал Балтазар. — У нас всего пара минут. Хорошо, что я подготовился к этому дню.
Он поднял лампу на рыбьем жиру над головой и вошел в дом. Фарфал проследовал за отцом в тесную постройку, состоящую из одной большой комнаты и закрытой двери в дальней стене. К этой двери и направлялся Балтазар. Перед ней он поставил лампу, снял с шеи ключ и отпер замок. У Фарфала отвисла челюсть.
— Эти цвета! — только и смог произнести он. Затем добавил: — Я бы предпочел не ходить туда.
— Придурок, — констатировал отец. — Ступай, и смотри под ноги.
И когда Фарфал даже не сдвинулся с места, отец втолкнул его в проем и притворил за собой.

***

Фарфал замер, щурясь непривычными к свету глазами.
— Как ты догадываешься, — произнес отец, сложив руки на необъятном животе и оглядывая комнату, в которой они очутились, — это место существует не в известном тебе мире. Оно, напротив, пребывает более чем за миллион лет до нашего времени, в эпохе Реморанской империи, знаменитой расцветом музыкальных искусств, кулинарии, а кроме того — красотой и угодливостью рабов.
Фарфал протер глаза, а затем уставился на оконный проем посреди помещения, проем, через который они вошли как через дверь.
— Начинаю догадываться, — сказал он, — где ты пропадал так часто. Похоже, я частенько видел, как ты проходишь в эту дверь, но никогда не придавал этому значения, просто дожидался твоего возвращения.
Балтазар из Тарди — тучный мужчина с длинной белой бородой и стрижеными седыми волосами — принялся стягивать свою одежду из потемневшей дерюги, пока не разделся до гола, а после облачился в яркое шелковое одеяние.
— Солнце! — воскликнул Фарфал, выглядывая через маленькое окошко. — Ты только посмотри! Оно красно-рыжее, как разгорающееся пламя! От него идет жар!
Затем он произнес:
— Отец. Отчего мне никогда не приходило в голову спросить тебя, что ты делаешь так долго во второй комнате нашего однокомнатного дома? И почему я вовсе не замечал существования этой комнаты?
Балтазар застегнул последнюю пуговицу на скрывающем его огромный живот шелковом платье, изукрашенном причудливыми чудищами.
— Вероятно, — признал он, — отчасти это связано с Эмпусовым Блокиратором Любопытства.
Он снял с шеи черную коробочку, в которой едва смог бы поместиться жук.
— Это, если правильно им воспользоваться, предохраняет от лишнего внимания. Как ты не мог заинтересоваться моими отлучками, так и людей в этом времени и пространстве не волнует ничего из того, чем я занимаюсь, не нарушая обычаев и традиций Восемнадцатой Раморанской империи, последней из Великих.
— Поразительно, — вымолвил Фарфал.
— Важно не то, что Солнце пропало, не то, что через несколько часов или, в крайнем случае, дней, всякая жизнь на Земле будет уничтожена, а то, что здесь, в этом времени, я — Балтазар Прагматичный, поставщик воздушных судов, торговец редкостями, волшебными предметами и чудесами — и ты, сын мой, останемся. Для всех, кто станет спрашивать о твоем происхождении, ты будешь, попросту, моим слугой.
— Твоим слугой? — переспросил Фарфал Невезучий. — А почему я не могу быть твоим сыном?
— По разным причинам, — заявил отец, — слишком обыденным и незначительным, чтобы даже обсуждать это сейчас.
Он повесил черную коробочку в углу комнаты на гвоздь. Фарфалу показалось, что он заметил лапку или голову существа, похожего на жука, торчащую из коробочки, но не стал проверять.
— Ну и потому, что у меня достаточно сыновей от наложниц в этом времени, и они будут не очень-то счастливы, если узнают про еще одного сына. Хотя, учитывая, когда ты родился, пройдет не меньше миллиона лет, прежде чем ты сможешь претендовать на наследство.
— А есть что наследовать? — заинтересовался Фарфал, окидывая комнату новым взглядом.
Вся его жизнь прошла в маленьком домике у подножья холма в конце времен, он питался тем, что его отцу удавалось поймать воздушной сетью — обычно морской птицей или летучими ящерицами, хотя изредка попадались и другие: считающие себя ангелами существа, или тщеславные тараканообразные создания в железных коронах, или гигантские медузы цвета бронзы.
Их извлекали из сети, а потом или выпускали, или съедали, или продавали немногочисленным выжившим.
Отец усмехнулся и погладил свою внушительную белую бороду, как будто домашнего любимца.
— Да уж, есть что, — сказал он. — В этом времени высок спрос на гальку и камешки Последних дней Земли — некоторые заклинания, чары и магические приспособления без них практически невозможны. А я решаю такие вопросы.
Невезучий Фарфал кивнул.
— А что если я не соглашусь быть слугой, — спросил он, — а вместо этого попрошу вернуть меня туда, откуда мы пришли, что тогда?
Балтазар Тарди ответил так:
— Лучше не испытывай мое терпение подобными вопросами. Солнцу конец. Через считанные часы, а может быть даже минуты мир погибнет. Возможно, всей вселенной придет конец. Выбрось это из головы. Я собираюсь посадить в этот проем волшебного привратника, он на корабле внизу. И пока я буду занят, ты можешь навести здесь порядок и протереть пыль, только старайся не прикасаться к зеленой флейте — она сыграет для тебя, но взамен в твоей душе поселится неизбывная тоска — и, бога ради, не замочи ониксового богадила.
Величественный, блистательный господин в цветных шелках нежно погладил сына по плечу.
— Я ведь спас тебя от смерти, малыш, — произнес он. — Я перенес тебя назад во времени к новой жизни. Какая разница, что в этой жизни ты не сын, а слуга? Полагаю, жизнь, какая бы она ни была, лучше, чем смерть, поскольку никто еще не возвращался с того света, чтобы опровергнуть это утверждение. Таков мой принцип.
Рассуждая так, он шарил под подоконником, пока не извлек ветошь, чтобы вручить ее Фарфалу.
— Держи. Принимайся за работу! Сделай все как следует, и я покажу тебе разницу между древними яствами и копченой морской птицей, соленой корнем оссакра.
Он набросил на оконный проем полотно, и тот факт, что створки окна висели прямо посреди комнаты, стал чуть менее заметен. Балтазар Тарди покинул помещение через дверь, которой Фарфал прежде не замечал. Лязгнул засов.
Фарфал подобрал тряпку и вяло принялся за уборку. Спустя несколько часов он заметил свет из окна, достаточно яркий чтобы пронизать полотно, но тот быстро погас.

***

Фарфал был представлен домашним Балтазара Прагматичного в качестве нового слуги. Он повстречался с пятью сыновьями и семью наложницами Балтазара (хотя, говорить с ними ему не было позволено), был представлен начальнику охраны, исполняющему также обязанности ключника, и служанке, которая бросалась исполнять указания начальника охраны сломя голову, а у нее в подчинении не было никого, за исключением самого Фарфала. Она сразу заимела на Фарфала зуб, так как только ему, не считая хозяина, было позволено входить в святая святых, Комнату чудес Мастера Балтазара, туда, куда прежде он всегда ходил один.
День за днем прошло немало времени, и Фарфал перестал удивляться яркому рыже-красному солнцу, такому огромному и замечательному, и цветам полуденного неба — в основном, розовому и сиреневому — и кораблям, груженым чудесами, прибывающим к торговому флоту из дальних миров. Даже среди всех этих диковинок, в мире полном чудес, даже несмотря на возраст, Фарфал чувствовал себя несчастным. Однажды он так и заявил Фарфалу, когда тот вошел в укромную комнату.
— Так не честно.
— Как не честно?
— Вот так — я натираю эти диковины и драгоценности, пока ты с остальными сыновьями посещаешь пиры и приемы, банкеты и собрания, и все такое прочее, и вообще наслаждаешься жизнью на заре времен.
Балтазар ответил:
— Младшему не всегда достается то же, что и старшим, а они все старше тебя.
— Рыжему всего пятнадцать, темнокожему — четырнадцать, близнецам едва наступило двенадцать лет, а я уже взрослый, мне семнадцать...
— Они старше тебя больше чем на миллион лет, — ответил отец. — Не желаю больше слышать таких глупостей.
Невезучему Фарфалу пришлось закусить губу, чтобы удержаться от ответа.

***

Все началось с шума во внутреннем дворе, как будто главную дверь сорвали с петель, тут же поднялся крик животных и домашней птицы. Фарфал подбежал к окошку и выглянул наружу.
— Там люди, — произнес он. — Я вижу блеск их клинков.
Отец не казался смущенным.
— Еще бы, — ответил он. — Так, у меня для тебя задание, Фарфал. Я был излишне оптимистичен, и случилось так, что у нас почти не осталось камней, на которых заждется мое богатство, а объявлять о том, что я не в состоянии выполнить свои обязательства, я считаю унизительным. Поэтому нам нужно вернуться в наш старый дом и собрать столько, сколько получится. Идти вдвоем безопаснее. Кроме того, время поджимает.
— Я помогу тебе, — заявил Фарфал, — если ты обещаешь обращаться со мной лучше.
Со двора раздался крик:
— Эй, Балтазар! Негодяй! Жулик! Обманщик! Где мои тридцать камней?
Голос был низким и мощным.
— Я стану обращаться с тобой гораздо лучше, — сказал отец. — Клянусь.
Он подошел к окну и стянул с него полотно. За окном полностью отсутствовал свет, была только глубокая бесформенная чернота.
— Может быть, мир уже погиб, — сказал Фарфал, — и там совсем ничего не осталось.
— Прошло всего несколько секунд с тех пор, как мы прошли сквозь проем, — сказал ему отец. — Такова природа времени. Оно течет быстрее у истоков, и русло его уже — в месте же, где все заканчивается, оно разливается широко и неспешно, как масло в стоячем пруду.
Он извлек сонного волшебного привратника из оконного проема и навалился на створку, которая стала медленно открываться. Холодный ветер, бросивший Фарфала в дрожь, ворвался из-за нее.
— Мы погибнем, отец, — сказал он.
— Все когда-нибудь умрут, — ответил отец. — Тем не менее, смотри — за миллион лет до рождения ты все еще жив. Вся наша жизнь — стечение невероятных обстоятельств. А теперь, сынок, бери сумку, скоро ты поймешь, что будучи пропитана Свонновой пропиткой Невероятной емкости она сможет вместить все, что ты положишь в нее, вне зависимости от веса или размера. Когда будем на месте, собери как можно больше камней. Я же взберусь на холм к сетям и проверю, не попали ли в них сокровища — или то, что будет считаться таковыми, когда мы вернемся.
— Мне пойти первым? — спросил Фарфал, прижимая к себе сумку.
— Конечно.
— Здесь очень холодно.
В ответ отец больно ткнул его в спину пальцем.
Фарфал ворча пролез в оконный проем, а следом за ним и отец.

***

— Это ужасно, — произнес Фарфал.
Они вышли из дому в конец времен, и Фарфал нагнулся за камешком. Тот отправился в сумку, где сразу засветился зеленым. Фарфал поднял еще один.
Небеса были темны, казалось, что нечто бесформенное заполнило их. В свете, похожем на вспышку молнии, он различил отца, растягивающего сети меж деревьев на вершине холма. Раздался треск. Сети вспыхнули и рассыпались. Неуклюже, задыхаясь, Балтазар помчался вниз с холма. Он указывал на небо.
— Это Ничто! — кричал он. — Ничто поглотило вершину холма. Ничто властвует там безраздельно.
Поднялся свирепый ветер, и Фарфал увидел, как его отец крякнув, взлетел в воздух и растворился. Он попятился от Ничего — тьмы внутри тьмы с пляшущими по краям молниями — а затем развернулся и побежал в дом, к двери во вторую комнату.
Но во вторую комнату он так и не вошел. Он постоял на пороге, а затем обернулся к умирающей Земле. Фарфал Невезучий наблюдал, как Ничто захватывает внешние стены, далекие холмы и небо, а затем не мигая следил, как Ничто поглощает холодное солнце, пока не осталось ничего кроме темной бесформенной массы, притягивающей его к себе, не знающей покоя, пока не поглотит все на свете. Только тогда Фарфал ступил во внутреннюю комнату, в укромный уголок его отца, существующий на миллион лет раньше.
Во внешнюю дверь стучали.
— Балтазар? — Это был голос с внутреннего двора. — Я дал тебе день отсрочки, о котором ты молил, негодяй. Теперь выкладывай мои тридцать камней. Отдай мои камешки, или, клянусь, твоих сыновей отправят во внешний мир, вкалывать в шахтах Бделиума на Тельбе, а женщин доставят в храм удовольствий Люцуса Лимна, где им будет оказана честь услаждать мой слух музыкой, пока я — Люциус Лимн — танцую, пою и предаюсь разнузданной любви с мускулистыми наложниками. А на описание судьбы, уготованной твоим слугам, я даже не стану тратить время. Твое заклинание отвода глаз, как видишь, бесполезно — я отыскал эту комнату без всяких затруднений. Так что, отдай мои тридцать камней прежде, чем я войду и вытоплю твой жир, а кости брошу собакам и деодантам.
Фарфал задрожал от ужаса. «Время», — думал он. — «Мне нужно немного времени».
— Минутку, Люциус Лимн, — прокричал он так низко, как только мог. — Я занят решением сложной магической задачи по очистке твоих камней от вредных эманаций. Если меня станут отвлекать, последствия могут быть непредсказуемы.
Фарал огляделся. Единственное окно было слишком мало, чтобы выбраться, а единственную дверь преграждал Люциус Лимн.
— Не везет так не везет, — вздохнул он.
Он схватил сумку, которую ему дал отец, и побросал в нее все безделушки, мелочи и побрякушки, до которых смог дотянуться, продолжая следить за тем, чтобы не коснуться зеленой флейты. Они исчезли в сумке, которая ничуть не потяжелела, и выглядела не полнее, чем раньше. Он уставился на оконный проем в центре комнаты. Этот единственный путь вел к Ничто и концу всего сущего.
— Довольно, — раздался голос из-за двери. — Мое терпение подошло к концу, Балтазар. Сегодня к ужину мне подадут твои зажаренные потроха.
Дверь отчаянно затрещала, как будто что-то тяжелое и твердое врезалось в нее.
Затем раздался крик и все стихло. Голос Люциуса Лимна произнес:
— Он мертв?
Другой голос — Фарфалу он показался похожим на голос одного из его двоюродных братьев — сказал:
— Подозревая, что дверь заперта и защищена чарами.
— Что ж, — решительно заявил Люциус, — в таком случае мы войдем сквозь стену.
Фарфал был невезучим, но не глупым. Он снял черную лакированную коробочку с гвоздя в углу, куда его отец повесил ее ранее. Он слышал, как что-то скребется и мечется у нее внутри.
— Отец говорил не сдвигать оконный проем, — пробормотал он себе под нос.
Затем он уперся в раму плечом и яростным толчком сместил тяжелую штуковину почти на полдюйма. Темнота, заполнявшая проем, стала сменяться жемчужно-серым цветом. Он повесил коробочку на шею.
— Выглядит неплохо, — сказал Фарфал Невезучий и, поскольку что-то грохнуло о стену, он, примотав ленточкой к левому запястью сумку, хранящую все оставшиеся после Балтазара Прагматичного сокровища, протиснулся в створку.
За ней бы свет такой яркий, что пришлось зажмуриться, проходя сквозь проем. Фарфал падал. Его, с глазами, накрепко зажмурены из-за слепящего света, болтало в воздухе и хлестало ветром. С чмоканьем нечто проглотило его: это была вода, солоноватая, теплая, Фарфал барахтался в ней, слишком изумленный, чтобы дышать. Наконец он всплыл, голова оказалась над поверхностью воды и он жадно глотнул воздуха.
Затем он продирался сквозь воду, пока руки не ухватились за какое-то растение, после чего он выкарабкался, упираясь руками и ногами, из зеленой воды на зыбкую твердь, колышущуюся и сочащуюся водой, стоило на нее наступить.
— Свет, — произнес мужчина, сидящий у Денни, — свет слепил глаза. А ведь тогда солнце еще не взошло. Но я приобрел вот это, — он постучал по оправе солнцезащитных очков, — и избегаю прямых солнечных лучей, поэтому удается не обгорать слишком сильно.
— И что теперь, — спросил я.
— Я продаю резные фигурки, — ответил он. — И ищу еще одно окно.
— Собираетесь вернуться в свое время?
Он покачал головой.
— Его больше нет, — сказал он. — Все, кого я знал, всё, что я помню. Этого больше нет. Я не вернусь во тьму в конце времен.
— А что тогда?
Он поскреб шею. Воротник рубашки сдвинулся и я увидел маленькую черную коробочку размером с простой медальон у него на шее, внутри нее что-то возилось — жук, наверное.
Во Флориде попадаются крупные жуки. Довольно часто.
— Я хочу вернуться к началу, — заявил он. — К тому, с чего все началось. Я хочу нежиться в свете пробуждающейся вселенной, в лучах первого рассвета. Если они ослепят меня, пусть будет так. Я хочу присутствовать при зарождении звезд. Этот древний свет слишком тусклый для меня.
Он взял салфетку и сунул ее внутрь кожаной сумки. Крайне осторожно, не касаясь его обнаженной кожей, он извлек напоминающий флейту инструмент длиной около фута, сделанный из нефрита или чего-то похожего, и положил его передо мной.
— Это вам за угощение, — сказал он.
— Благодарю.
Он встал и ушел, а я сидел и пялился на зеленую флейту еще очень долго. В конце концов я протянул руку и ощутил кончиками пальцев холод, а затем осторожно, даже не помышляя подуть в нее или сыграть мелодию конца света, прикоснулся губами к мундштуку.

если ты не против, по мелочи подредактирую (несколько необязательных былок, парочку запятых и тд) без нарушения интонаций и размещу на ДП с указанием переводчика

конечно

подредактировал
разместил на ДП
http://dtskpl.ru/work/1341/