1986, август Душно... Было по-питерски душно. Воздух, густо замешанный на утреннем тумане с Невы, дневном смоге, вечернем запахе прогретого асфальта и ещё на чём-то неуловимом, крепко обнимал прохожих. С улицы Салтыкова-Щедрина Славка повернул на Литейный. Позади остались величественный дом Офицеров, похожий на торт Преображенский собор, памятник Некрасову, кружевной фасад центрального лектория. На углу, на пересечении Невского с Владимирским - буква Г сорок девятого дома. Красноватые стены, полукруглые окна и тяжёлая дверь - вход в "Сайгон". Уже лет двадцать строгие мамы заклинали подросших сыновей и дочерей держаться подальше от этого злачного места. Начиная с конца шестидесятых, здесь собиралась питерская богема. Художники, писатели, музыканты, наркоманы и фарца, студенты и просто бездельники - молодые и не очень. В "Сайгон" шли стиляги, хиппи, рокеры, рафинированные кочегары и дворники. Мальчики и девочки из хороших семей тянулись в "Сайгон", как сельдь на нерест. Сюда убегали от одиночества. Здесь писали стихи, читали конспекты, обменивались самиздатом, влюблялись и собирали деньги на выпивку. Мамы заклинали, а дети, разумеется, поступали по-своему. Новые и новые поколения юнцов протирали штаны на низких подоконниках "Сайгона", которые использовались как скамейки. Сидя на них, пили кофе и вели умные беседы, узнавали о квартирниках и глазели на своих кумиров. Славка толкнул тяжёлую дверь и шагнул вперёд, прищуриваясь. Жёлто-белым светили и подмигивали засиженные мухами длинные лампы дневного света. Похожие на паруса шторы наполовину закрывали окна. Зал казался вдвое больше оттого, что отражался в дальней зеркальной стене - говорили, что за ней прячется конторка с многочисленными микрофонами. У стойки Славка разглядел Боба и направился туда, лавируя между столиками и редкими ещё посетителями. Жизнь в "Сайгоне" начиналась после пяти, когда приходили завсегдатаи. По утрам в кафе заглядывал случайный люд, с полудня до часу завтракали книжные спекулянты-перехватчики с Литейного. Затем обычная публика пила кофе - часов до четырёх. Сейчас вечер только расходился, набирал градус. Славка добрался до стойки и хлопнул Боба по плечу. Тот обернулся всем корпусом, распахнул руки, заголосил комично: - Сколько лет, сколько зим! - Пойдём за столик, пока свободно, - предложил Славка. - Пошли. Ты с нами, Пат? - повернулся Боб к стоявшей рядом девице, которую до этого загораживал от Славки. Девица оказалась... Ох, и оказалась! Славка даже сглотнул непроизвольно. Стриженная "под пажа", высокая. Тоненькая, но не тощая - изящная, как фарфоровая фигурка, сахарно-белокожая. - Я тебя здесь не видел раньше, - сказал Славка, едва уселись. - Видел. Но не замечал. Я была с Вольдемаром. - Вот как? - Вольдемаром звали модного скульптора, специалиста по бюстам вождей. - И где Вольдемар? - Кто знает, - Пат пожала плечами и вдруг взглянула на Славку в упор чёрными, в пол-лица глазами. - Я больше не с ним. Славка чувствовал, как тонет к чёртовой матери в этих глазищах, как затягивает омут неведомого и знакомого откуда-то, почти родного. - Споёшь? - подняла бровь Пат. Славка кивнул. Боб молча подал ему гитару. Пальцы легли на привычные гриф и деку. И что-то включилось само собой. Славка был аккордом и словом, нанизывал мир на струну и повелевал им. Он целовал в губы жизнь и чувствовал, знал - всё ещё будет, будет... И всё было. Квартирник у Люды Лосевой, и податливые плечи Пат, и лютый мороз зимы восемьдесят шестого - были. Были вечера в "Сайгоне", полуподвальные концерты в занюханных районных ДК, ментовские облавы. Были демонстрации в девяносто первом, и стихийные концерты на площадях, и пьянящая мысль: "Вот теперь..." Были кипящие ртутью стадионы и девичий визг в залах, и девичьи же драки у гримёрок. Первая, она же последняя, "дорожка". Были похороны - Сашины, Витины, Янкины, Серёжины. Стук земляных комьев и недоумение: "Как же так? Куда?"... Было повторяющееся рефреном мамино "Скоро тридцать, Славик" и чудесным образом упорядочившая быт и бытие Оля. Был нескончаемый гастрольный "чёс" по стране... Всё было. 2011, сентябрь В дверь гримёрки стукнули. - Вячеслав Михалыч, время. - Вижу! - отозвался "Вячеслав Михалыч", с трудом удерживаясь от желания хорошенько потереть глаза. Морда лица нарисована, и нечего по ней елозить. Сегодня не просто концерт - юбилей с кучей приглашённых музыкантов, которыми нужно рулить, съёмка для первого канала... За осветительскую схему и аппаратуру можно не волноваться - ребята мышей ловят. Осталось самому нормально отработать. На сцене Славка осмотрелся. В зале - публика в пиджаках, упакованные гражданки средних лет. Аранжировка зазвучала плавно, потом запульсировала ярким крещендо. Обычно еще на проигрыше, с первых же тактов, начинался свист, с первых слов начинали подпевать, потом затихали - чтобы не упустить. Сейчас помалкивали. Что ж, огромный зал "Олимпийского" поднять непросто... Через служебный вход Славка выбрался на улицу и жадно вдохнул. Отыграл, с музыкантами попрощался, дальше администратор разберётся. На банкет не хотелось. На Ленинградский теперь, ночь в поезде и дома. Славка выбил сигарету из пачки, прикурил. Ночная Москва ухмылялась лукавой шалавой, подмигивала галогеновыми глазами... Дома, как всегда, был порядок. Идеальный - ни пылинки. И, как всегда, было тихо, светло и уютно. Оля умела поддерживать чистоту и понимала толк в домашнем комфорте. Она вообще много что умела и во многом понимала толк. И вкус у неё был прекрасный, лучше, чем у Славки, намного лучше и тоньше. Гостиная пепельно-белого окраса, кажется, в стиле "модерн", картины на стенах - кисти молодых художников, пока неизвестных, но непременно талантливых и амбициозных. Славка не сомневался, что через пару десятков лет каждая будет стоить приличных денег. Полотна были тщательно подобраны - так, что вместе составляли ансамбль. - Ольга Игоревна будет к пяти, - выплыла из кухни Аллочка. Она кокетливо улыбнулась. - Завтракать будете, Вячеслав Михалыч? Или?.. Аллочку тоже подобрала Оля - в агентстве по найму прислуги, как и полагается. Молоденькая хохлушка была педантично аккуратна, исполнительна, вежлива - идеальная домработница. Ещё она прекрасно готовила и криком кричала от наслаждения, когда отдавалась. Иногда Славка думал, что секс с хозяином входит в реестр оговорённых услуг. По этой части, в отличие от всех остальных, у Оли было явное отставание. - Давай отложим "или", - ответил Славка. - Устал. Что у нас на завтрак? Аллочка кокетливо поджала губки. - Гренки и омлет, всё как вы любите. Ольга появилась в пять, с ворохом пакетов, шуршащих чем-то дамским. - Алла, это в спальню, - скомандовала она и прошла в гостиную. Упала в кресло, вытянула длинные ноги и заявила в пространство: - Алла, сок! Привет, дорогой! Нормально сыграл? - Нормально. Блондинка, при фигуре, с правильным славянским ликом - в сорок четыре года Ольга цвела зрелой женской красотой. Лоском, дорогой простотой облика жена на все сто соответствовала гостиной. Настоящая леди. - Как там зал, прилично был заполнен? - Прилично. От и до. - Угу... - Ольга в задумчивости пощёлкала пальцами. - Так, через пару недель перечислят, и можно ехать... - Куда ехать? - удивился Славка. - Славик, ну что за "куда"? - обиделась Ольга. - В Финляндию. Дом смотреть. Я тебе год об этом говорю. Сколько можно жить позорищем... Я уже всё нашла, в Кемиярви. - Ладно, в Кемиярви, так в Кемиярви, - не стал спорить Славка. Действительно, о покупке дома Ольга говорила не в первый раз, и если нашла - значит, нашла лучший вариант. - Вот и договорились. Значит, так. В среду мы идём к Сивцовым на юбилей. В субботу у Шурика выставка открывается, надо быть, - Ольга снова щёлкнула пальцами. - В понедельник я сама, в четверг к Эльвире на просмотр. - Какой ещё просмотр? - нахмурился Славка. - Забыл? "Олива", режиссёрская версия. - Это весь список? - Пока весь, дальше я тебе потом скажу. Всё равно забудешь. - Ладно. Яволь. Славка с хрустом потянулся и встал. - Ты куда? - поинтересовалась Ольга. - Пройдусь, подышу... На улице накрапывало. Загорелые плечики лета оделись в жёлто-серый бушлат, и уже тянуло по воздуху опустошающей, вынимающей душу тоской, которая накатит осенью. Славка шагал, не озадачиваясь маршрутом, просто так, куда ноги приведут. Привели на стык Невского и Владимирского. Сорок девятый дом по-прежнему стоял на углу кирпичным кораблём, и окна были те же, полукруглые, только вывеска сменилась. В восемьдесят девятом "Сайгон" закрыли на плановый ремонт, который растянулся на целую пятилетку, да так и не открыли. "Сайгон" ушёл по-английски. Некоторое время на его месте пробыл винный барчик с игральными автоматами, после - магазин сантехники. Теперь, уже лет десять, на крыше углового дома буржуазно светились неоновые буквы "Рэдиссон". Бывало, Славка проезжал мимо и ставил в памяти галочку - зайти туда, тяпнуть чего-нибудь по старой памяти. Так и не зашлось. Славка потянул на себя по-прежнему тяжёлую дверь. Та скрипнула, как дверям в хороших домах не полагается... С порога ударил - не в ноздри, а под дых - знакомый запах: сладковато-терпкая смесь кофе, дыма, множества человеческих тел. Кофейные автоматы возвышались над стойкой, лица мельтешили в полутьме, собравшиеся гомонили на разные голоса. "Воспроизвели, так воспроизвели..." - ошарашено подумал Славка. Он принялся лавировать в толпе, выглядывая место за столиком - похоже, в новом "Сайгоне" присаживались к незнакомым так же запросто. Не так. Что-то в этой имитации было не так. Славка пытался сообразить - что же его смущает. Мебель, запах, вид и шум толпы - всё совпадало с воспоминаниями. Даже... Славка опешил, когда узнал в сидящем за столиком мужичке Борю Полчерепа - знаменитого "перехватчика" с Литейного, лучшего знатока антиквариата в городе. Боря, как обычно, тихонько сидел, не снимая берета - прятал травму головы - и пил кофе. И не особо постарел. Мерещится... Дальше - больше. У стойки хохотала басом, встряхивая рыжей гривой, баба, один в один похожая на Янку. И не с кем-нибудь хохотала - с тоненьким пареньком нечесаного вида. Точно - мерещится. Славка крутил головой, встречая знакомые, полузнакомые и просто мельком виданные лица. Он уже перестал удивляться увиденному, когда сбоку окликнули. Так, как называла только... Славка обернулся. Из-за столика смотрела и улыбалась Пат - повзрослевшая, уже не двадцатилетняя, но всё такая же - фарфорово-изящная, белокожая, и в глазах тот же омут. Рядом с Пат было и свободное место. - Ты... Ты здесь откуда? - выдохнул Славка. - Откуда и все, - улыбнулась Пат. - А все?.. - Остались. Дверь заскрипела, и в зал ввалилась хохочущая компания. Смуглый черноволосый парень в косухе обнимал за талию крошечную девицу с множеством косичек и в феньках до локтей. С ними мужик лет сорока - рыжеватый хайр до плеч, гитара на ремне. - И давно ты здесь... осталась? - В тридцать два. Считай сам, - лукаво улыбнулась Пат. - А другие? - По-разному. - Пат, я не понимаю. Как можно здесь остаться? - Да так... Сердцем. Здесь такое место, Слав... Чужие видят то, что снаружи, но некоторым удаётся заглянуть ... - Пат замялась, подбирая слова. - Заглянуть ненадолго и увидеть. - Наш "Сайгон"? - Ну конечно, - развела ладони Пат, будто предлагая: владей. - И сюда можно заглядывать? - Только раз можно заглянуть и выйти. Ты, видимо, так и попал, если не понимаешь ничего. - Угу. Я в бар зашёл. - Значит, выйдешь потом. А для оставшихся дороги назад уже нет. - Всё равно не понимаю, - потёр виски Славка. - И как здесь остаются? - Да так. Остаются... Те, кто хочет остаться. Насовсем. Те, кто решил, - Пат притихла, затем подняла глаза на Славку. - Рассказывай, как у тебя и что? И Славка рассказывал. О том, что всё в порядке, дочь в Англии, а в Кемиярви скоро будет дом. О том, что воевать ни с кем уже не нужно, и его концерты снимают для центрального телеканала. О том, что публика теперь чинная, и время колокольчиков, похоже, прошло. Об Аллочке и об Ольге. О том, что почти не знает собственной дочери... Пат слушала внимательно, перебирала его пальцы и опять казалась родной и неведомой одновременно... Наконец, накрыла Славкину ладонь своей, итожа разговор. - Слав, утро уже. Тебя, наверное, дома потеряли... Славка хотел было возразить, задержаться ещё ненадолго. Пат заметила. - Иди, иди. Потом, если... - и замолчала, не стала договаривать. Дома было тихо: Ольга спала в своей спальне, Аллочка в своей. Славка сварил кофе, прошёл на цыпочках в кабинет и устроился за столом. Там и проснулся, когда вошла Ольга. - Это как понимать? - подняла брови жена. - Задремал. Задумался... - Чем озадачился? - Да так... Встретил вчера кого не ожидал. - Например?.. Славка сглотнул. - Серёжу Онопко. И Любку Дачницу. - Ты чем сознание расширял? - поинтересовалась Ольга. - Почему сразу - расширял? - Ты же мне сам некролог показывал. И говорил, что Онопко погиб в автокатастрофе. А Дачница загнулась от передоза, - поджала губы Ольга. - Правда, было, - кивнул Славка. - Как же так... - Как-как - пить меньше надо. Ладно, я вот зачем пришла. У Шурика выставка сдвинулась, понедельник я перенесу. В четверг можно уже в Финляндию. Недельку поскучаешь без Аллочки, - хмыкнула Ольга. - В каком смысле "поскучаешь"? - оторопел Славка. - В том самом. В соительно-совокуплятельном. Да не переживай ты, я не против. Думаю, может зарплату ей повысить за снятие твоего гормонального стресса?.. Хлопнув дверью парадного, Славка вышел на улицу. По небу стелилась серая рванина облаков. Ветер задувал под куртку, гнал по коже мурашки. Славка шагал куда глаза глядят. Серёжа Онопко разбился в девяносто первом. Насмерть, из машины его вынимали по частям. Любка... он ещё участвовал в складчине на похороны, за душой у Любки не было ни гроша. Потом... Под сердцем резануло. Пат! Господи, как же она сказала? В тридцать два. Осталась в тридцать два. Где осталась, почему в тридцать два? Колени подсекло слабостью, и Славка шагнул в сторону, схватился за цоколь уличного фонаря, чтобы не упасть. Пат без вести пропала в девяносто восьмом, ему говорил Вольдемар, тот самый, бывший скульптор. Сколько ей тогда было?.. Славка выдохнул, потряс головой, отлепился от фонаря и двинулся дальше. Ноги сами несли на Невский. Мысли сыпались песком... Те, кто остался, сказала Пат. Те, кто решил остаться. Насовсем. Где остаться? Почему насовсем? На Аничковом мосту Славка опёрся на парапет и скурил дюжину сигарет, одну за другой, глядя на рябь Фонтанки. Смял пустую пачку, закашлялся. Чужим удаётся заглянуть. Один раз. Он - чужой, ему удалось. А те, внутри, получается, свои. А он - нет. В отличие от Пат, в отличие от Серёжи Онопко, от Любки. У него сложилось. Его не вытолпили из жизни, не выставили, он не потерялся, зубами ухватился за спасательный круг и выплыл. Нет, не так - его спасла Ольга - вытянула, вытащила из омута на берег. А Пат и другие до берега не добрались. Вот оно, значит, как. Славка оторвался от парапета, заспешил по Невскому. Затем побежал. Помчался, расталкивая прохожих. На углу с Владимирским рванул на себя ту самую дверь, ввалился вовнутрь. Его встретил холл "Рэдиссона". Портье за стойкой, лощёные носильщики, охрана в приталенных пиджаках. Мраморный пол, люстры на потолке, вазоны с цветами. Никакого "Сайгона", ни малейшего его признака. Пружинистым шагом пересекая холл, к Славке стремительно двигался сосредоточенный, коротко стриженный мужик с рацией на боку. Охранник, сейчас спросит, какого чёрта он здесь забыл. Славка нашарил за спиной дверь, попятился. Мельком увидел своё отражение в зеркале - поджарый дядька с седыми висками. Вновь оказался на Невском, смахнул пот со лба, перевёл дух. Заглянуть можно лишь раз, вспомнил он. Только раз, больше не получится. Для того, чтобы снова увидеть всё, надо остаться. Сердцем, насовсем. Тогда завтра его не станет, на его смерть напишут некролог. Может быть, даже сегодня. Не будет больше переполненных залов и телетрансляций. Не будет признания, денег. Не будет кричащей от наслаждения безотказной Аллочки. И Ольги с дочерью тоже не будет. Ничего не будет. И никого. Только те. Неудачники. Навсегда оставшиеся в восьмидесятых и девяностых. Затормозившие время. Нищие, спившиеся, обдолбанные. Чужие. Или... Или всё не так? И это Ольга ему давно чужая? И светская жизнь, и прилизанная гостиная, и домик в Финляндии - всё не своё. Чужое. И он в этой чужой жизни - винтик, послушная марионетка, которая даже в постель ложится с молчаливого одобрения хозяйки. А они - шумные, увлечённые, смеющиеся над неустроенностью, через край глотающие сырое питерское небо - всё-таки свои? Ведь Пат ему - своя. При мысли о Пат заныло между рёбрами. Тогда, в азартной сутолоке восьмидесятых, когда казалось, что всё самое интересное ещё не познано, всё главное ещё впереди, они расстались почти легко. Теперь же... Впереди ещё сколько-то концертов, банкетов, выставок и просмотров, аллочек или эллочек. А там, в "Сайгоне", осталось настоящее, своё. Самое дорогое. Славка подошёл к двери, взялся за ручку, потянул. Услышал скрип и жадно, полной грудью вдохнул сладковато-терпкую смесь... Пат сидела за столиком и цедила "маленький двойной". Когда Славка подошёл, она вскинула глаза с немым вопросом. Славка присел рядом. - Я насовсем. - Правда? - Я тебя когда-нибудь обманывал? Пат молча улыбнулась в ответ. - А что там, снаружи? - спросил Славка. - Пойдём, покажу. Снаружи асфальтовой рекой тёк Невский - пешеходы, машины, дома. "Букинист", "Гастроном", "Военторг". Пионерские галстуки. Милиционер на перекрёстке. Киоск "Союзпечать". Пат взяла Славку за руку, и от прикосновения её ладошки потеплело внутри. - Почему ты решил остаться? - Да так. Решил. Жить, а не доживать. - Здесь? - Да. Здесь. С тобой.
