Он называл меня Летающим ножом

Подъезжая к станции, с меня слетела шляпа, и, допрежь скрывавшийся в ее тени, я оказался под угрозой выяснения личности. Поставив воротник и втянув голову поглубже в плечи, я занял позицию в стороне от людской массы. Вскоре высокий хасид привлек мое внимание. Он чуждался женщин, но пристально разглядывал мужчин в своем черном наряде и шляпе, которую мне тотчас захотелось получить. В напряженной его позе, руке, скрытой под жилеткой и там нервно подрагивающей, ухоженных пейсах и крупном носе чудилось неуловимо знакомое. Наконец, мне встретился взгляд ореховых глаз, и я направился к нему со всею решительностью.
— Вы меня ждете? — поприветствовал я мужчину.
— Не интересуюсь, — держал он ответ.
Я, было, опешил, пока не нашелся, что сказать.
— Я не таксист.
— Тогда, чего вам угодно?
— У вас такая шляпке, где вы ее взяли?
— Помимо того, что это гамбург, — насупился он, — так ваше поведение еще и чрезвычайно назойливо. Идите своей дорогой!
Иного могла бы испугать его плотная веретенообразная фигура и руки как кукурузные початки, но я лишь сжал в кармане свое достоинство, на лице не изобразив ни капли смущения. Следовало действовать решительно, пока никто не узнал во мне прежнего рохлю и международно известного убийцу.
— Кажется, ваш друг не придет.
— Вы понятия не имеете, о чем... — Мне удалось нарушить его концентрацию.
— Отчего же — вы искали в толпе человека, но нашли только меня. Но это и к лучшему, мой друг. Чтобы ваш день не стал безнадежно потерян зря, я поставлю вам пива в знак признательности к гостеприимному Архангельску. Взамен, — пресек я нарождающееся в нем возражение, — вы расскажете, где в этом городе можно как следует одеться, и что почем.

***

Мой новый приятель Перец Левенбойм оказался состоятельным человеком, о чем можно было догадаться уже по покрою его одежды. Даже будучи предельно напряжен неожиданным вторжением в его пространство, он вел себя по-джентельменски: не позволив мне и войти в метро, он призвал таксиста и всю дорогу молчал, а прибыв в город, расплатился из своего кошелька. Становилось очевидным, что не предложение пива соблазнило его в мою компанию. Как и я, он имел свой интерес.
— Откуда вы к нам такой, Альберт? — поинтересовался он, когда мы заняли позицию в кафе над едой и напитками.
— Я много путешествовал, но рожден был не так уж давно от этих мест. — Несмотря на голод и сонливость, охватившие меня после дороги, я не терял бдительности. В прошлом у меня много того, о чем не стоит распространяться, если не хочешь эпатировать собеседника. — Случилось так, что в городе одна моя добрая подруга, и я прибыл ее навестить.
— Почему же вас не встречали на перроне? — Его упорство становилось раздражающим фактом.
— Я хотел сделать сюрприз, и не появлялся в сетях достаточно давно, чтобы меня потеряли из виду, — беспечно ответил я. — Сейчас, когда никто не ожидает — тут-то мне самое время выпрыгнуть!
— Вот уж кто-то обрадуется, — кисло заключил Перец и хлебнул пивка. — Что пить эту жижицу, давайте лучше нашей, архангельской!..
Казалось, он чуть расслабил напряженное внимание.
— За здоровье, — согласился я. Мы столкнулись рюмками над столом. Проследив за тем, как донышко в его руке задирается к потолку, спросил: — А как относится Ашем к вашему увлечению? Вы, кажется, серьезно занимаетесь водкой.
После рюмки его глаза сделались масляны, а борода будто бы стала пышней и курчавее. Улыбнувшись, он наклонился вперед, ближе к моему лицу чтобы признаться:
— Цадикам можно больше, чем другим. Наш контроль над собой несравненно крепок.
«Вот так новость! — присвистнул я мысленно. — Я говорю с непоследним человеком общины!»
— Это так. Должно быть, вы знаете всех, а вас знает всякий арханжелец!
— Ты не в Лос-Ангелесе, детка, — икнул он. — Простите, больно вкусна белая... да, я знаю многих, а кого не знаю, тех могу достать.
Сделав вид, что не заметил угрозы, я пустил пробный пакет:
— Не слышали про Кристину Аддомини?
Я нарочно исказил имя, но сомнений быть не могло. Всю его благожелательность как будто засосало в трубу: он вскинулся, плечи подались вперед, напряженные пальцы закомкали край столешницы, а на лице образовалась целая гамма чувств. Я различил там изумление, ярость, недоверие, ярость, сомнение. На счастье, сам я владел мимикой куда искуснее, да и алкоголь в моей нутри диссоциировался много раньше, чем попал бы в кровь.
— Никогда, — наконец, справился он с собой. С деланным безразличием спросил: — Ваша подруга?
В это время я незаметно нажал на кнопку плеера, а когда из кармана плаща зазвучала мелодия, извинившись, выбежал на веранду. Хотя, Наука не догадался позвонить, чтобы дать мне передышку, с ним нужно посоветоваться.

***

Сквозь окно мне было видать, какого труда Левенбойму стоило усидеть на месте после таких моих слов. Левая его ладонь незаметно для глаза очутилась вновь под жилеткой, что-то там наглаживая, а правая прихлопывала по столу с агрессивностью разбуженного среди зимы медведя.
— Ах ты, рожа непутевая! — взял трубку мой личный историк.
— Вдоль всего пути моя рожа не привлекла ничьего внимания, до самого сюда, — дал старт я. — Но теперь я имею престранный разговор о Христине с типом, похожим на ходячую мельницу — велик и размашист.
— Ты никогда меня не слушаешь. — Будто воочию я видел, как старик покачивает головой при этих словах. На коленях его нежится Тирамису, при первой необходимости готовый включиться в разговор. — Тебе нужно начать новую жизнь после всего, но ты упорно держишься за былые привязанности.
— Благодаря этому ты жив, — напомнил я. Тяжелый путь через много земель, а затем непонятное в Архангельске, измотали меня до крайности. Раздражение, никогда ранее не свойственное моему характеру, проявилось внезапно. Скорее всего, дело в том, что мы не успели даже поесть. — Нужно узнать, кто таков Перец Левенбойм как можно скорее, ведь похоже, что он как-то связан с моей любимой. А когда такие типы оказываются поблизости...
— Знаю-знаю, — поспешно вклинился Наука. Кажется, мой голос стал довольно зловещ, чтобы оживить не столь и давно похороненные воспоминания. — Ты сердишься. Я все сделаю, мы все сделаем, только не убей никого, Альберт, будь человеком!
— Мне это давно уже поздно, — вздохнул я, успокаиваясь.
Мы попрощались, и я приготовился вернуться к столу и нашей непростой беседе, когда что-то из области интересов привлекло внимание: серьезный мужчина, одетый как владелец кафе, перешептывался с официанткой и все косился на меня, и дрожал, и потел, а девушка, было видно, испытывала испуг пополам с экзальтацией. Неужели, узнали?
Кто-то тяжелый и быстрый вдруг налетел слева и сзади, стиснул в кольце рук, не давая пошевелиться, повалил и стал сковывать движения наручниками за спиной. Я мог бы вырваться, но голос, воспоследовавший почти сразу за действием, заставил быть осторожным:
— Альберт Крепелин, вы задержаны до выяснения причин. Пройдемте с нами.
А я лежал — щека на асфальте — и идти никуда не хотелось и не моглось.

***

В участке, коротая время перед приходом дознавателя, милицейские неуверенно пытались меня бить. Сколько ни убеждай их, что это все пустое, они лишь пожимали своими плечами да поплевывали на костяшки. «Признавайся, хуже будет!» — предлагали они сомнительную альтернативу, распаляли себя что было сил. В ответ все что я мог — пожать плечами. Вконец измочалив кулаки, они присели отдохнуть. Тогда я спросил:
— А в чем, собственно, дело?
— Да вот повадился кто-то на людей нападать, — обстоятельно ответил один, парень с веселым лицом и развитой мускулатурой. Мне было жаль его рук. — С ножом. Думали, может, ты?
— Нет, — возразил я, — не я. У меня и ножа-то нет. А что не спросили?
— Нам не положено, — поморщился он. Товарищи его и вовсе прятали глаза — когда злость иссякла, многим сделалось стыдно за произошедшее, как, впрочем, и мне. — В суде спросят.
В этот момент вошел следователь и сходу пустился в крик:
— Да что ж вы за люди такие, устал вам от раза в раз повторять: не... не калечтесь о подозреваемого?
Его взгляд уставился на меня, не могущего объяснить случившееся ничем лучше, чем объяснялись со мной ребята минутами ранее.
— Дайте ему умыться, да оставьте нас побеседовать. — Мужчина тяжело опустился за стол. — Ну и проблема же вы, Крепелин!
От него я узнал, что в городе Архангельске образовался маньяк, который нападает с ножом без всяких разумных причин. Нутро мое похолодело при этих словах, но я продолжил слушать. Происшествий случилось пять, и никому было не понять разгадку преступления, пока хозяин кафе не увидел меня с Перецем и, узнав, не сделал звонок в милицию. Там, помня о криминальном прошлом, не стали раздумывать и повинтили. Я показал билет, подтверждающий, что прибыл в город этим утром, и со мной согласились, что я бы никак не успевал шалить в этих краях и одновременно добираться в них из степей Украины, но все же придется немного посидеть.
— Да где это видано? — решил возмутиться я, но получил отповедь:
— Ты невиновен и будешь освобожден, но прежде подумай, что станешь делать после. Участковый и его парни тобой изобижены, граждане боятся твоего лица, а на улицах царит убийца. Подумай и реши: не стоит ли взять обратный билет тотчас?
Я был непреклонен.
— Тогда просто прими, что мне можно удерживать тебя десять суток кряду, — возмутился он. — И отправляйся на тюрьму!
Его настойчивая и ненужная забота вывела меня из себя, а потом и из камеры предварительного заключения.

***

При входе лежало полотенце, что удивляло до крайней степени: никогда бы не заподозрил криминальный элемент в чистоплотности, ведь предыдущее свое этапирование я провел в состоянии, близком к смерти, и не смог составить впечатления. Почувствовав внутренний протест против того, чтобы замарать его белизну, я осторожно перешагнул и вошел, пока дверь закрывалась. Обитатели уставились на меня с неодобрением.
Карьер, где мы добывали топливо, отличался крайне цивильным распорядком, понял я, разглядывая помещение и его жителей. С одной из шконок взвился красивый юноша с длинными волосами и протянул мне руку:
— За что тебя, братишка?
Я с удовольствием пожал тонкие, хотя и грязные пальцы.
— Я здесь по ошибке, здравствуйте.
Не знаю, почему, но глаза парня расширились от ужаса, лицо некрасиво искривилось, он вырвал руку и отскочил назад, его сокамерники же, напротив, принялись вставать, подходили ближе. Нарастал неясный гул. Я даже оглянулся, чтобы проверить, не стоит ли за моей спиной чудовище. Там только распахнули дверь и голова конвойного произнесла:
— Вот иждевенец, а ну-ка выходи!
— Вы это мне? — уточнил я. Люди в камере заключения замерли в настороженности.
— Кто ж знал, что за тобой стоят связи! — пожаловался милицейский, распахнув на всю ширь. — А мне отдуваться после всех этих лестниц, водить тебя туда и обратно.
Я принял освобождение, как должное, попрощался и был таков. Минуя любые документальные подтверждения и формальные инстанции, я был выпущен в заднюю дверь. Втянув носом влажный архангельский воздух, я оправил плащ и осмотрелся.
Невдалеке, беседуя по телефону, был обнаружен Левенбойм.
— Альберт, дружок! — издали помахал он. — Как тебя приняли? Хорошо? Я немедля стал тебя выручать, но прохождение всех процедур отмазки требует недюжинного времени.
— Позор, полиция ворует! — иронично воскликнул я, но отметив, что Перец не знает болгарского, перешел к серьезному тону: — Я благодарен за помощь, но и так был не виновен. Обвинения против меня смехотворны!
Мысль бахвалиться коррупционной операцией на территории околотка не показалась такой уж удачной мне.
— Ах, не волнуйся! — благодушно заметил он и обвел руками серой булыжиной мощеный двор. — Мне и никому здесь не важно, виноват ли ты. Я договорился, чтобы ты был свободен, приятель, и это стало так. Пойдем же и выпьем за избавление!
Он указал на машину такси, припаркованную за оградой.
— Ты мне как настоящий друг, Перец! — с энтузиазмом начал я, но после допустил в голосе естественный скептицизм: — Однако мне не следует обременять тебя больше необходимого. Свяжись со мной позже, чтобы рассказать, как я смогу вернуть должок.
С этими словами я пустился бежать того места изо всех ног. Топот подкованных туфель преследовал меня по узким и нервным улочкам Архангельска между домов в готическом стиле не менее нескольких минут, но физические данные позволили все же оторваться.
Я был тогда один в неизвестном месте, но все выглядело предпочтительней компании странного цадика.

***

Чтобы не стоять на месте, я сел в автобус в произвольном направлении и на его запотевшем стекле нарисовал сердце, а в нем имя «Христя». Печаль овладела мной, и, пересаживаясь при каждом удобном случае, я менял маршруты и виды транспорта, пока не перебрал их все, и в каждом повторял процедуру. Заодно я запутывал погоню, как мне потом рассказали.
По истечение бесконечно длинного дня стало смеркаться, а я ощутил позывы ко сну, столь сильные, что вошел в первый встречный отель. Ни свет, ни заря, Наука разбудил меня звонком. По интернету он добыл уйму информации о преследовавшем меня еврее, но ничего о той, которую я на самом деле хотел бы видеть. Раздосадованный, я спустился, чтобы поесть. За столиком в пустом буфете дожидался Перец. Он был наглажен и свеж, и видеть его мне было физически неприятно, но с его прошлым приходится считаться. Он, должно быть, умел в крав-маге и опасен с ножом, и прошел через горящие точки и войну за угли, а с его ростом без десяти два и могучим туловом, он требует повышенной осторожности.
— Запамятовал, — начал я, чтобы завязать беседу. За столом меня ждала кружка с кофе, и я с удовольствием отхлебнул между реплик. — Кто сшил вам такой славный капелюш?
— Что ты паришь мне спину, альбатрос? — поинтересовался он в развязной манере, показывающей, что внешние атрибуты не могут полностью скрыть внутренней сущности. К несчастью, это справедливо и для меня, иначе разговор бы предстоял проще. — Это литвакский гамбург, а не какой-то там бошев каскет! Золн дир ваксен цибелех фун пупик, ун золст писн мит борщт! Мы в десанте таких как ты на известь изводили! Ты кто такой, мужик? Ты ровно идешь или побожись за колобашку?!
Рядом на блюде лежала вкусная булочка с кунжутом, которой глупо было бы не закусить.
— Ты, похоже, телевизор плохо смотришь, — пожал плечами я. — Значит, я так — мимо шел.
— И какие твои дела к Кристине? — набычился он. — Эй, руки держи над столом!
Я достал из бумажника купюру и положил ее на стол, подмигнув испуганной девушке за буфетом. Работница общепита только сглотнула — бородатый массивный цадик, наверное, был ей похож на террориста. А я? А я добавил сверху монетку из другого кармана.
— Тебе на чай, красавица. — Затем, я обратился к свирепеющему Левенбойму: — Мы познакомились давно...
— А известно ли тебе, что я — ее муж?
— Бывший, насколько я знаю.
— Муж — это навсегда!
— Ты что, хочешь жить вечно? — Когда не высыпаешься, становится трудно справляться с эмоциями. — Ладно, прости. У меня предложение.
— Ну? — спросил он, отнимая ушибленную руку от моего лица. Мгновением позже скрипнул стул — Перец вновь сидел напротив меня, будто ничего и не бывало.
— Как тебе известно, сейчас у нее проблемы. Я не хочу добавить к ним еще и себя. Тебе она также важна. Давай помогать вместе.
— О чем идет речь?
— Не притворяйся, — понизил я голос. — Преступления, в которых обвинили меня, принадлежат ей.
Целую минуту он смотрел на меня остолбенело, так, что я, было, решил, что он все-таки слишком туп для разговоров, но затем вдруг расхохотался:
— С чего ты это взял? Она — кулинар, а не убийца!
«Вот как, — подумал я. — Они давно не виделись, но все же он ведет себя, как собака на сене».
Между тем, протерев слезы, он продолжил:
— Но если ты хочешь остановить убийцу — я помогу. Я давно искал его, чтобы улицы моего города были безопасны, чтобы общине ничего не угрожало. Третьего дня мне удалось выйти на подлеца: это сопливый студент, переигравший в игры. Сперва он отказался от бар-мицвы, потом перестал праздновать Йом Киппур, а сейчас режет людей! Уже пятеро пострадали, нужно быстрей пресечь его на корню.
— Это точная информация? — Лишенный всякой плавности переход от туповатого к деловитому остолбенил меня.
— Пойдем, покажу! — хлопнув ладонью по столу, он встал. Я последовал за ним, бросив последний взгляд на девушку за стойкой и незаметно подхватив обратно свою монету.

***

Парниша был одет, как панк, но фигуру имел субтильную, и его слегка курчавящиеся волосы походили на мочало. Происхождения он не прятал, но и не выставлял его напоказ, выглядя космополитичным, несколько тревожным подростком. Мы следили за ним от самого учебного заведения по пути, наверное, домой. Я все пытался разглядеть следы порочности на его лице, или хотя бы пятна крови на одежде, которые бы подтвердили слова Переца, но был бессилен что-либо обнаружить. То, как он оглядывался на нас, если о чем и говорило, то о его нормальности — нельзя не волноваться, будучи преследуемым двумя мрачными мужчинами, один из которых похож на вставшего по струнке черного ворона размером с теленка, а второй — просто открытый мизантроп по лицу.
— Ты только посмотри на него, каков красавец! — подзуживал Левенбойм. — Наверняка, ищет, кого обидеть! Ату его!
— Да не квохчи ты, — обеспокоенно прервал я. — Без полной уверенности я ничего не стану делать.
— Ты просто рохля, — самодовольно высказался он, даже не обидевшись на мою резкость, а восприняв ее как должное. — Нужно действовать пока не слишком поздно.
— Что-то затевается! — понял я и дернул его за рукав, увлекая за угол.
В квадрате, образованном схождением неумно поставленных домов, в самом его центре оказался наблюдаемый юноша, а с трех концов к нему двигались новые персонажи. Четвертый заперли мы, и, хотя нас не замечали, пареньку некуда было больше деться.
Высокорослые, объединенные прической и образом одежды, молодые люди обступили его числом три. Наиболее активный среди них, с чем-то навроде мельничного жернова на шее выступил вперед и заметил:
— Эй, ты недостаточно похож на нас, чтобы ходить здесь, как тебе вздумается!
— Как же мне тогда ходить? — робко поинтересовался молодой человек, не предприняв и попытки скрыться. Коварство, было ли это оно?
— Таким как ты следует передвигаться приставным шагом, а также носить гартл на манер галстука! — расхохотался его собеседник, и приятели присоединились к нему.
— Это было бы не слишком удобно, — пригорюнился мальчик Акива (Левенбойм нашептал мне имя).
Ребята возмущенно загалдели, лидер же выступил с речью:
— Да что же ты за неженка, если беспокоишься об удобстве? Вот взгляни на нас: мы причиняем себе и окружающему миру бесконечное число вреда до тех пор, пока один из нас не сломается. Именно это делает нас живыми, это наше ремесло. Это дерзость, но это уже в нашей крови!
— А я читать умею, — чуть слышно пробормотал еврейский юноша, однако доминирующий среди троих расслышал, а может — угадал. Лицо его приобрело свекольный цвет берсерка в единый момент.
Заглушая дальнейшие реплики жарко зашептал мне в ухо Перец:
— Все складывается предельно удачно: сейчас его ослабят эти хлопцы, а нам останется только прикончить зверя!
— Не похож он на убийцу, — засомневался я. — Скорей поставлю на одного из этих. А что — молоды, неумны и исключительно пассионарны.
— Да что бы тебе понимать! — рискуя привлечь ненужное внимание воскликнул Левенбойм. — Да он одет, как моя бабушка! Такие как он выставляют нас посмешищами в глазах общественности. С нами перестали считаться из-за этих разряженных мягкотелых клоунов с бабскими замашками, которые проводят за компьютером всю свою задницу. Я бы душил их голыми руками...
Осознав, что говорит, он осекся.
— Ну, это помимо того, что он нападает на людей.
Тем временем, юношу стали избивать совсем уж неприлично настойчиво, и я нашел необходимым вмешаться. Заточенной по краю монетой, зажатой между пальцами, я нанес лидеру болезненный, хотя и неглубокий порез из-за угла, а затем, отняв его внимание, стал причинять удары и пинки. Рядом, громко ругаясь, пришлось действовать Перецу, поскольку парни не разделяли нас, но воспринимали как одно целое.
Я отогнал противника подальше и там поверг на землю, удивляясь, почему мне позволяют находиться в поединке его соратники. Возможно, Левенбойм и впрямь так хорош.
Обернувшись после победы, я получил впечатления, превзошедшие все ожидания: в расстегнутом жилете, расхристанный и с покрасневшим лицом стоял мой напарник, в руке сжимая окровавленный нож. У его ног разлеглись надрезанные ребята, еще минуту назад такие большие и сильные. Акива отползал спиной вперед, глаза его были распахнуты от испуга, а нос разбито хлюпал. Почувствовав мой взгляд, он обернулся и прокричал:
— Дер малехамовес зол зих ин дир фарлибм!
Было похоже, что он также не разделяет нас, что совсем не могло радовать.
— Спасайся, пока цел, — расстроенно ответил я ему, а сам сжал монету достоинством в тысячу копеек только пуще.
— Отпускаешь его? — прорычал демонический Перец. — Да какой же ты мужчина после этого?!
— Такой, который обнаружил истинного убийцу, — сделал вывод я. — А какие твои мотивы?
— Я борюсь за единство Народа, единообразия одежды и лица, и языка, и образа мыслей, чтобы наша жизнь была правильной. Каждого, кто имеет неосторожность отступать от порядка, я преследую и подвергаю наказанию.
— В этом ли состоит задача цадика? — покачал я головой. — Это ли поручила тебе община? За это ли тебе платят, сынок?
— Я действую от имени самого ребе!
— Это он так тебе сказал?
— Нет... но наверняка подумал!
«Сопротивление бесполезно, — понял я. — Нет ничего сильнее упрямства, кроме, может быть, любви».
— А она знает, чем ты занимаешься?
— Нет, но я уверен, что она меня поддержит! Довольно болтать, давай поступим как мужчины в ситуации конфликта интересов!
— Мне с тобою нечего делить, — опечалился я. — Так как не имею ничего общего.
— Зато я хочу владеть твоим временем безраздельно, а также отъять жизнь!
С этими словами он набросился на меня и стал нападать. Не будучи восприимчивым к боли, я отражал его удары, взамен придавая краем монетки порезы. Вскоре его наряд стал — лохмотья, а мой был пробит в ряде мест. Перец наседал, выбрасывая длинные свои ручища, как поршни парового двигателя, и когда они доставали меня, приходилось восстанавливать равновесие, как будто после землетрясения. Я боролся изо всех сил, чтобы победить его умения и опыт своими способностями и стойкостью.
— Если бы ты не пренебрегал жизнью в пользу памяти, то знал бы, что меня не нужно вытаскивать из передряг — я попадаю в них сам и сижу до победного!
— Я нахожу тебя просто инфантилом, пришедшим в мой город нарушать безупречную работу его невидимых механизмов, одной из шестеренок которых я являюсь. Если люди станут равнодушными, и не будут следить за другими, чтобы указывать им их место, все развалится.
Пообвык в драке, я перешел к решительным действиям: когда Левенбойм приблизился, один за другим я произвел три удара по голове, которые заставили его раскачиваться из стороны в сторону, утратив ориентацию. Судя по всему, был сотрясен его мозг, мой же, благодаря деформированной прошлым костной структуре, не пострадал. Нож загудел об асфальт толстым лезвием.
— Ты достоин, — собрал он глаза в кучу, — занять мое место. Ты многое делаешь лучше, теперь я вижу.
— Как же мало ты ценишь в людях, — удивился я. — Мне не нужны ни ты, ни вселенная справедливость, ни место убийцы на паях со служителями закона.
— Зачем ты здесь, в таком случае?
— Я просто проходил мимо.
И остался равнодушным.

***

Сражаясь даже с наисильнейшим противником, следует помнить, что страх перед ним более опасен, чем то невеликое множество исходов, ожидающее в конце поединка. Перипетии судьбы и Тирамису обучили меня способности думать прежде действия и действовать без колебаний после решения. Но сколь велика сила человеческой фантазии, нарисовавшей в моем воображении самого чорта во плоти, я не перестану удивляться. Стоит, на будущее, читать меньше художественных книг да криминальной сводки.
Перец Левенбойм был сдан мною под роспись, и, хотя не было уверенности, что завтра же он не воспользуется своими связями, чтобы оказаться на свободе, мне не было до него никакого дела. Пусть он умрет, живет, или летает по небу, как птица, мне будет достаточно убрать его с глаз долой, ведь Наука отыскал адрес моей любимой.
Она, как и я, честно избыла свои проступки перед обществом за шитьем урановых рукавичек, и теперь жила в северных районах, в тихом месте с парками, библиотеками и прудом.
Я позвонил в дверь, и она открыла, и обняла меня, и сказала:
— Я прочла твое сообщение на окне.

Спасибо! Я старался.

йопта
шеде-врально! записываю на манжете)

пожалуй, прочту

дочитал
класс
Бабель нервно курит дамскую сигарку в своих сфиротах

что тот Бабель... даже мне немного завидно

Лютов, сцуко, столько всем врал за свою прыщавость, что наивный дитеиндюко фиатик иной раз верил!
когда сей текст отправят нах во всех журналах - свистни, возможно создам на ДП раздел современной прозы
йома, теперь и мне подсознательно хочется написать чё-нить в таком духе) придётся себя сдерживать)

Не просто похвалил. На фоне последних номеров ..., ... и ... ... Это - высшая похвала.
Миша, дорогой, мы свидетели рождения стиля.

Подъезжая к станции, с меня слетела шляпа,

это шутка такая?

Подозреваю, это Чехов.

А при чем тут Lutov?

пока Лютов беспечно шаббатит, плесну холодненькой на угольки
при всех достоинствах стиля текст стоит потереть в ладонях (ну или чем там Лютов проверяет качество полировки, у всех свои методики)
вдосталь как композиционных проблем, так и мелких шероховатостей

если хозяин не поленится, есть шанс прочитать достойную книгу в твёрдом переплёте с предисловием, цветными иллюстрациями и некоторым тиражом

Лютов, как оторвёшь букера, упомяни погромче в телевизоре, что становлению способствовали почти единственно искусные пинки итальянского автомобильчика и твоя непереносимая зависть к его миниатюрам, а также передай по списку редакторам некоторых изданий, что им пора увольнять тупых ридеров

Это же Чехов.

Нет, предложения короткие. И читаются легко, можно вслух.

Четвертое место из четырнадцати на Эдд-Текст.ком

А конкретнее? Вроде, раза три уже прошел. С запятыми бяда, но хотя бы между подлежащим и сказуемым, их не ставлю.
А что еще?

Оке.

А чё, влом пройти ещё раз пять-десять?

Конкретности см. в личке.

Ребристая подошва Переца Ллевенбойма

Тихо-тихо ползла улитка...
Какие там Фудзи!
Спихнули с тропинки в траву.

это, мсье герр Лютов
раз автор за стока месяцев так и не удосужился отмочить в бане мозоли чувствительности и отполировать текст до паркетности
то и фик станет

хочу рассказ на ДП в антологию фантрассказа XXI века
без гонорара, увы
зато с сохранением авторских прав и активной ссылкой по желанию автора
хоть несколько ссылок
мона?

Угу.