Здравствуйте, уважаемые члены клуба. Хотелось бы услышать ваши мнения о нижеследующем произведении. _________________________________________________________________ — Расскажите мне все, что я должен знать. — Все дело в том, что есть на свете плохие парни, те, кто хочет отнять наши жизни и собственность, наше спокойствие и время. Улицы кишат ими. Вы легко узнаете их, и вступите в бой. Победив, продолжайте, пока город не будет чист. — Понимаю. — Вот и отлично, распишитесь. — До свидания. — У нас есть факультатив… — Сколько это стоит? — Слишком дорого для вас. Приходите позже. — Я так и думал. *** Криминале не спутать с простым человеком, даже если сильно хотеть. Он как волк среди черепах — не к месту. Как слепой и голодный щенок — чего-то хочет, но не знает, как обрести желаемое. Я выхожу в город во всеоружии, и не испытываю к преступникам ничего, кроме жалости. Они просто не умеют быть счастливы. Я впитался в людской поток, наблюдал всевозможные проявления природы человека, а потом увидел его. Грубый человек, мой первый противник, умел вести за собой. Трое, образовав клин, раскололи толпу. Первый из них, сильный интуитивный лидер, словно почувствовав меня, ускорил шаг. Я не торопился, но напуганные люди отклонялись в стороны, ширя трещину, выдавливались в подворотни и переулки, втягивались в дома. Я остался один, но иногда одного достаточно. Трое с яростными глазами били и гнали перед собой волну из сбитых с толку, незаинтересованных мужчин. Они шли по своим делам, но преступники потребовали их внимания, сил и решений. Всего, что не стоит тратить на подобных. И теперь разумные люди биты неразумными. Так быть не должно. — Почему ты такой дерзкий? Я сам не заметил, как остался последней преградой на их пути. Лидер ждал, что аура наглости сомнет и меня, но у меня нет иных дел, чтобы растеряться из-за них. Я — боец порядка. — Мне все равно, почему ты стал негодяем. Я, комиссар Тулз, остановлю тебя и всех, как ты. — Ты разве бык? Я не понял вопроса, но и ответа не дожидаясь, плохой парень быком атаковал меня, и тогда я его убил. *** Насилие должно помогать. Наказание за глупость, за опрометчивость и рассеянность должно удерживать прочих от повторения ошибок. Так должно быть. Я дал тем двоим уйти, но следовал за ними, и был неузнан. Каждый стал новым лидером, не таким сильным, но более жестоким и необузданным из страха наказания. Они повели за собой других, и порядок прогнулся, затрещал по швам. Тогда я встал перед первым, и поклялся, что заключу его в клетку на остаток вечности. — Когда вечность закончится, я вернусь, — пообещал он, и сила его убежденности превосходила мою. Я убил его жестоко и страшно, но каждый, кто видел казнь, стал лидером. Они охотились за мной, но, подбираясь ко второму, я позволил им ничего не найти. Тот многого достиг, многих увлек, и многих лишил чего-то важного. Он уже превзошел учителя. Я спросил его: — Разве ты не боишься быть… собой? Такие, как ты, будут наказаны. — Я не умею быть другим. А ты разве бык? Его смерть, легкая и предсказуемо неизбежная, никого не испугала достаточно, чтобы не ошибаться. Лидеры множились, я видел, как каждый, кому нечего было делать, обретал смысл в противостоянии мне, олицетворяющему наказание. Простые люди, понимая тренд не хуже меня, ополчились, смотрели угрюмо и недоверчиво, злее, чем на угнетателя. Не обнаруживая себя, я смог ходить между ними, бегать и прятаться от лидеров. Но без цели, такой как у них, я чувствовал, что чахну. Лидеры стали пугать, даже не имея власти и возможностей навредить, лишь тем, что занимают мое время. А я, боец порядка, не бьюсь. *** В убежище многое перестает быть важным. Набившиеся сюда плотно, как толстяк в узкие джинсы, люди молятся о жизни и здоровье, и чтобы лидер прошел мимо, не расслышав сдавливаемого дыхания. Жизнь с ее многочисленными ценностями продолжится позже, когда, пряча глаза, отсидевшиеся разбредутся прочь. А до того ловкие и бесстрашные успевают сковать себе немного будущего. Их пальцы проникают в карманы, сумки и иные емкости, вытягивают стоящее, переправляют подальше. Мне они видятся пульсирующими сгустками нервов, напряженные до того, что, кажется, щелкни — рассыплются со звоном. Они отбирают то, что не смогли взять лидеры. Они еще хуже. Сила комиссара дает мне власть, и сердце диктует направление, но я знаю слишком мало. Если бы хватило средств на факультатив… Что движет плохими парнями? Я мог бы получить это знание готовым, но придется добывать его самому. Вор, пойманный за руку, опасен не для меня. Убежище забурлило вокруг нас от громкого крика, брани, мелькающих конечностей. В один миг он превратился в лидера, пугая и давя, и натравливая приспешников. Я выбил из них дурные мысли. Ценности вернулись к владельцам, но этого мало. Нужно еще искупить вину. — Что ты имеешь в виду? Альфа-вор смотрел свирепо, униженно, и вместе с тем заинтересованно. Кровь на его лице уже схватывалась корочкой. — Вы поможете этим людям в их делах. За отнятые вещи и спокойствие расплатитесь временем и силами. — Никогда. — Сейчас, или погибнете. Им пришлось подчиниться силе. Честный, тяжелый труд сделает из них людей — так я думал. Я не мог разорваться, но у каждого, получившего слугу, был мой телефон. А о моей способности наказать знал каждый. Сам же я взял альфу на карандаш. День, за днем, под гнетом страха и ответственности, он делал добро, этот плохой парень. Чинил сломанное, восстанавливал разрушенное, убирал и чистил оставшееся после лидеров. Те словно бы притихли, вглядываясь: как так, чтобы волки и овцы вместе… Невозможно. Отбыв наказание, он вернулся к кражам и причастился к разбою. Ловкий проходимец ускользал дважды, а потом я поймал его за хвост, и вздернул над пропастью. — Ты так ничему и не научился. — Нет, ты. — Ты мог начать новую жизнь. — Я не хочу ничего менять. — Тогда выберут за тебя. Я разжал пальцы. Летя навстречу асфальту, он орал что-то о свободе и воле. Таких не запугать и не исправить. *** Пассивность, эта рабская, животная, травоядная послушность людей раздражает. Плохие парни берут власть и право, и имеют все. Никто не даст им отпора, закрытый в капсуле из повседневности и привычек. А преступник — тот, кто может взломать чужую капсулу, оторвать кусок, приладить к своей. И чем больше конструкт, тем больше он задевает, подминает, поглощает. Что противопоставить этой машине уничтожения? Иные сопротивлялись, дрались за возможность тратить жизнь на пустяки. На них я решил опереться. Такие, впитав лучшее от двух миров, смогли бы связать их в единое, но как же их мало! В пластичной до жидкости массе простых, с острыми вкраплениями лидеров, сильные духом походили на кусочки кремня. Хороший материал для инструмента. Пока я присматривался к инструменту, инструмент присматривался ко мне. — Я тебя знаю, комиссар Тулз. — Я удивлен, но… что с того? — Ты хочешь избавить город от преступников. Мы тоже. Железобетонная решимость сочеталась в этом человеке с устремлением, подобным моему собственному. Ему недоставало одного… — Ты хочешь власти. — Да, комиссар. Ты почти всемогущ, но ты один. Дай мне и моим людям по капле власти, и мы волной смоем грязь города. — Такого я еще не пробовал. *** Власть — совсем не вода, этот трудно восполнимый, конечный ресурс. Власть, как огонь — поделись ею, и у тебя не станет меньше, а другому прибавится. И я без колебаний чиркнул спичкой. Город запылал с четырех концов, на улицах и стадионах, на рок-концертах и дискотеках, в парках и дворах, всюду безжалостно уничтожался враг. Стало возможным пройти насквозь с севера на юг, и обратно, ни разу не встретив преступника, наглеца, мерзавца. Не слышно дерзких речей и вызывающей музыки, не тычутся больше в спину жестокие хищные взгляды, и выйдя из дому, будь уверен — достигнешь цели. И откуда тогда эта плачущая женщина на моем плаще? — Комиссар, спаси и сохрани! — Спроси дружинника. — …от него. Власть — не волна, что схлынет, смыв грязь. Власть — это пожар, не сдающий позиций, пока есть хоть щепка, готовая его питать. У лидеров была только та власть, какую они брали сами. Дружинникам я дал своей, и, съев лидеров за мгновение истории, они стали искать новую пищу. Я впитался в людской поток, наблюдал всевозможные проявления природы человека, а потом увидел его. Человек, облеченный властью, мой последний противник, умел вести за собой. Тридцать снаряженных дружинников, образовав фронт, загоняли толпу. Главный из них, сильный интуитивный лидер, заметив меня, ускорил шаг. Я не торопился, но напуганные люди отклонялись в стороны, образуя проход. В подворотнях и переулках их уже ждали, дома захлопывали перед ними двери, но я продвигался. Я один мог встретить их лицом к лицу, но этого достаточно. Те, кому я сам дал силу, били и гнали волну из сбитых с толку, незаинтересованных мужчин и женщин. Они шли по своим делам, но преступники потребовали их внимания, сил и решений. Всего, что не стоит тратить по чужой воле. И теперь разумные люди биты неразумными. Так быть не должно. — Почему ты не пользовался властью правильно? Мы научим тебя, смотри. Они все еще не верили, что я стану преградой на их пути. Лидер ждал, что аура вседозволенности втянет и меня, но у меня слишком иные цели, чтобы поддаться. Я — защитник свобод. — Я знаю, как ты стал негодяем. Я, комиссар Тулз, отвечаю за это, и я остановлю тебя и всех, как ты. — Ты разве бык? Я не понял вопроса, но и ответа не дожидаясь, плохие парни бычьим стадом атаковали меня, и тогда я отнял у них власть. *** Незримый кокон личного пространства, не пробиваемый силой и непроницаемый для неугодного света и звука, подвластный только хозяину — мой подарок всякому жителю города. Больше никто не имеет ни над кем иной власти, кроме той, которую ему дадут. Дружинники забились в истерике, в кровь разбив кулаки о коконы, и не доставив никому и грамма неприятности. Неудача постигла и линчевателей — все равны в своем безвластии. А робкий демонстративный поцелуй влюбленных очерчивает границы дозволенного лучше некуда. …Город, зажив по новому, отправил ко мне представителя. — Как вас отблагодарить, комиссар? Всякие притеснения прекратились, даже и непривычно… — Дайте мне денег. — Мы готовы выпол… что? Да-да, конечно же, но позвольте… зачем? — Хочу посещать факультатив. Мне кажется, что я слишком мало знаю.
К сожалению, тут не видно никакого детектива. Это скорее, социальная фантастика. Точнее, эскиз-фантазия на темы соцфантастики. Много вопросов. Почему комиссар Фуллз? А не участковый Пупкин? Дружинники с ним лучше сочетаются. Почему назойливо всплывает вопрос про быка? А почему не медведь? Как-то обидно за генерала Топтыгина.
Все дело в сиюминутной геополитической прихоти бездумного препустого человечка, недосформированной личности, инфантильного подражателя и демагога. Объять величие Русского духа ему не дано.